Багровые реки - Жан-Кристоф Гранже

— Господи, это еще что за чудеса?

Шампла тотчас пошел на попятную, устыдившись столь ненаучного объяснения:

— Ладно, забудьте мои слова, это все мистика!

Возможно, это была и мистика, но Ньеман проникся твердой уверенностью, что тайна рождения сверходаренных детей — не простая случайность. Она одно из звеньев этого кошмара.

Он хрипло спросил:

— Это все?

Доктор медлил с ответом. Комиссар повторил, уже громче:

— Так это все или нет?

Шампла вздрогнул.

— Нет, не все. Есть еще кое-что. Нынче летом эта история неожиданным образом получила развитие — может, здесь и нет ничего странного, но, с другой стороны, кое-что настораживает. В июле месяце в гернонском РУКЦ затеяли капитальный ремонт и по этому случаю решили ввести в компьютер все имеющиеся архивные материалы.

Специалисты спустились в больничные подвалы, набитые штабелями пыльных папок, чтобы спланировать предстоящую работу. Заодно они осмотрели и другие подземные помещения, а именно те древние погреба, где хранилась вся документация старого университета, в частности библиотечные архивы до семидесятых годов.

Ньеман затаил дыхание. Шампла продолжал:

— И вот тут эксперты сделали любопытное открытие. Они наткнулись на листки новорожденных за последние пятьдесят лет; это первые страницы медицинских карт, которые ведутся в родильном отделении. Однако там почему-то лежали только эти самые листки, как будто… как будто остальное было похищено.

— Где были найдены эти документы? Где именно?

Шампла снова прошелся по кухне. Он пытался сохранять спокойствие, но в его голосе явственно звучала тревога:

— Вот это-то и было самое странное… Все листки новорожденных находились в личных папках одного человека, работника университетской библиотеки.

Ньеман почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.

— Его имя?

Шампла боязливо взглянул на комиссара. Его губы дрожали.

— Кайлуа. Этьен Кайлуа.

— Отец Реми?

— Да.

Полицейский вскочил на ноги.

— И вы молчали?! Молчали, зная, чье тело нашли вчера в Герноне?

Директор оскорбленно вскинулся.

— Мне не нравится ваш тон, комиссар! Прошу не путать меня с вашими… подозреваемыми. Кроме того, я рассказывал вам о мелком административном происшествии, о сущем пустяке. Какое отношение оно может иметь к убийствам в Герноне?

— Ну, это уж мне решать какое.

— Пусть будет так. Но я ведь сообщил все это вашему лейтенанту. Так что успокойтесь. Вдобавок я не открыл вам никакой тайны. В городе эта история известна всем и каждому. О ней даже писали в местных газетах.

В эту минуту Ньеман не хотел бы увидеть себя в зеркале. Он знал, что его лицо искажено такой свирепой напряженной гримасой, что его родная мать не узнала бы. Полицейский вытер рукавом мокрый лоб, помолчал и сказал чуть спокойнее:

— Извините меня. В этом деле черт ногу сломит. Убийца нанес уже три смертельных удара и, скорее всего не остановится на этом. Так что здесь важна каждая мелочь, каждая подробность. А где же теперь хранятся эти старые листки?

Директор слегка расслабился.

— Их вернули на место, в архивы больницы. Пока компьютерщики еще не закончили свою работу, все бумаги хранятся внизу в полном объеме.

— И, конечно, среди них имеются листки ваших маленьких гениев, так ведь?

— Не их непосредственно — документы относятся к более раннему периоду, до семидесятых годов. Но некоторые из листков содержат сведения об их родителях или о родителях родителей. Вот это-то меня и смутило. Я ведь уже изучал эти листки во время своего расследования. Так вот, все они были на месте, вы понимаете?

— Значит, Кайлуа просто стащил дубликаты?

Шампла снова заходил по кухне. Вся эта загадочная история привела его в нервное возбуждение.

— Да, дубликаты… или оригиналы. Вполне возможно, что Кайлуа подменил настоящие карточки новорожденных фальшивыми. А оригиналы спрятал в собственные папки, где их и обнаружили.

— Мне никто и словом не обмолвился об этом деле. Разве по нему не велось следствия?

— Нет. Это расценили как анекдот. Чисто административный казус. Кроме того, сам виновник происшествия, Этьен Кайлуа, к тому времени был уже три года как мертв. Так что в конечном счете эта история заинтересовала всерьез одного меня.

— Вот именно. И вам не захотелось просмотреть эти новые карты? И сравнить их с теми, что содержались в официальных досье?

Шампла принужденно улыбнулся.

— Да… конечно. Но я был слишком занят. Вы, наверное, даже не представляете, о какой категории документов идет речь. Это колонки цифр, фотокопированные на отдельных листочках, — данные о весе, росте и группе крови новорожденного… Впрочем, вся эта информация на следующий же день заносится в личную карту ребенка. А эти листочки — только первое звено в досье младенца.

Ньеман подумал о Жуано: ведь тот собирался изучить архивы больницы. Эти карты, при всей их внешней безобидности, теперь интересовали комиссара больше всего остального. Он резко сменил тему:

— Но какое отношение имеет к этому Шернесе? Почему Жуано, выйдя от вас, поехал прямо к нему?

Директор опять смутился.

— Эдмон Шернесе очень интересовался детьми, о которых я вам говорил…

— Отчего же?

— Видите ли, Шернесе является… вернее, являлся официальным сотрудником нашей клиники. Он досконально знал все генетические нарушения наших пациентов. И, разумеется, он первый заинтересовался тем, что другие дети — двоюродные или троюродные братья наших маленьких больных — рождаются такими здоровяками. Кроме того, он вообще страстно увлекался генетикой. Он утверждал, что вся генетическая информация о человеке может быть считана с радужной оболочки его глаз. В некоторых отношениях он был весьма своеобразным врачом…

Полицейский вновь мысленно увидел человека с пигментными пятнышками на лбу. «Своеобразный» — Да, очень верное определение. Особенно если вспомнить тело Жуано, пожираемое кислотой. Он спросил:

— Вы не интересовались его профессиональным мнением в этом деле?

Шампла как-то странно изогнулся, словно шерстяное одеяние царапало ему кожу.

— Нет… Честно говоря, я не осмелился. Вы… вам ведь незнакома подноготная нашего города. Шернесе принадлежал к университетской элите, понимаете? Он один из самых видных офтальмологов этого региона. Заслуженный профессор медицинского факультета. А я всего лишь скромный хранитель этих стен…

— Как вы думаете, Шернесе мог иметь доступ к тем документам — листкам новорожденных?

— Да.

— Вы допускаете, что он мог ознакомиться с ними даже раньше, чем вы?

— Вероятно, да.

Директор стоял, не поднимая глаз; по его багровому лицу струился пот. Ньеман настаивал:

— Считаете ли вы, что он тоже мог заметить подмену настоящих документов фальшивыми?

— Но… я не знаю! Я не понимаю цели ваших вопросов!

Ньеман замолчал. Теперь ему стала ясна подоплека этой истории: Шампла не решился изучать документы, похищенные Этьеном Кайлуа, из страха обнаружить какую-нибудь скандальную информацию о профессорах университета. О профессорах, что царили в городе и держали в руках судьбы таких людей, как он.

Комиссар встал.

— Что еще вы сказали Жуано?

— Больше ничего. Только то, что сообщил сейчас вам.

— Подумайте хорошенько.

— Но это действительно так, уверяю вас!

Ньеман вплотную подошел к врачу.

— Говорит вам что-нибудь имя Жюдит Эро?

— Нет.

— А имя Филипп Серти?

— Так ведь звали вторую жертву?

— Вы слышали это имя раньше?

— Нет.

— Вам что-нибудь напоминают слова «пурпурные реки»?

— Нет. Уверяю вас, я…

— Спасибо, доктор.

Ньеман поклонился ошеломленному директору и пошел к двери. Он уже ступил за порог, как вдруг остановился и бросил через плечо:

— Последний вопрос, доктор: я не видел и не слышал здесь ни одной собаки. Разве у вас их нет?

Шампла совсем растерялся:

— Co…собаки?

— Да, собаки-поводыри для слепых.

Тот наконец понял и через силу, криво усмехнулся:

— Собаки-поводыри бывают у слепых, живущих в одиночестве, без посторонней помощи. А наша клиника оборудована самыми современными электронными средствами слежения. И стоит нашим пациентам встретить на пути малейшее препятствие, как звуковые сигналы предупредят их об опасности и укажут верное направление. Так что собаки нам не нужны.

Выйдя на улицу, Ньеман обернулся и взглянул на светлые стены здания, мерцавшие в темноте под струями дождя. С самого утра он избегал поездки в это заведение, боясь проклятых псов, которых здесь сроду не было. Страх заставил его отправить сюда Жуано, страх перед призраками, лаявшими только в его больном воображении.