История Антисемитизма. Эпоха Веры. - Лев Поляков

Это означало, что он отнюдь не отказался от своего мессианства. Диалектические ресурсы Каббалы в самом деле позволяли мистически трактовать его вероотступничество, представлять это высшее предательство как высшее испытание Мессии, как несказанные Страсти Спасителя, который, чтобы лучше искупить грехи своего народа, сам совершил высший грех отречения. Таким образом, ложь становилась его мученичеством и его великим подвигом. Слова пророка Исайи о «человеке печали», чьи страдания принесут мир человечеству, которые христиане считают относящимися к Христу, были применены к Саббатаю Цеви его соратниками. Марран Авраам Кардозу даже учил, что из-за своих грехов все евреи были духовно обречены на то, чтобы стать марранами, но чтобы спасти их от этой ужасной участи, милость Бога возложила эту высшую жертву на Мессию, единственного обладателя достаточно сильной души, чтобы без ущерба вынести подобную участь.

Из всего этого можно сделать вывод, до какой степени историческое положение марранов могло сделать их восприимчивыми к подобным рассуждениям. «Концепция Мессии-вероотступника могла представляться им как прославление того самого акта, который продолжал терзать их собственную совесть» (Гершом Шолем).

Тем не менее, когда известие о вероотступничестве Саббатая Цеви распространилось по миру, мессианистическая лихорадка стала спадать, и большинство евреев, протрезвев, вернулось к своим прежним занятиям. Другие продолжали втайне поклоняться мессии Саббатаю, ведя себя как ортодоксальные евреи. «Эти умеренные направления саббатианства,- писал Шолем, – осуществили чудо существования постоянного парадокса, когда благочестивое исполнение Закона сочеталось с верой в неминуемое наступление новой эры, когда подобное поведение уже не будет иметь никакого значения». В общем, для этих людей ожидаемое время как бы уже наступило, но само ожидание еще не закончилось. Шолем приоткрывает связь между этим великим, наполовину неоправдавшимся ожиданием, временным отходом от Закона Моисея и секуляризацией мессианистических надежд, которая в дальнейшем характеризовала большие идеологические течения еврейской жизни в эпоху эмансипации. Но сейчас нас здесь интересует «радикальное крыло» саббатианства в качестве одного из возможных путей завершения истории марранов.

Радикализм саббатианства состоял в подражании мессии Саббатаю во всем, и в первую очередь, в отказе от соблюдения заповедей иудаизма. Сам Саббатай Цеви, а также те из его последователей, кто, как это было принято говорить, «облачился в тюрбан», после различных перипетий были высланы в Албанию, где ложный мессия скончался в 1678 году. Его мессианская миссия стала вначале чем-то вроде семейного достояния и была возложена на его зятя Иакова Керидо («Возлюбленного»), который объявил себя одновременно его сыном и его перевоплощением. Его проповеди среди саббатианцев города Салоники были достаточно эффективны, чтобы побудить около тысячи человек из их числа коллективно облачиться в тюрбан в 1683 году. Таким образом возникла секта добровольных марранов – дёнме (Dönme по-турецки означает «отступник, ренегат; немусульманин, обращенный в мусульманство»,- прим. ред.). Это были двойные вероотступники, потому что они изменили как исламу, так и иудаизму, а в результате их одинаково презирали и те, и другие. Десять заповедей Моисея в этой секте были заменены восемнадцатью законами Саббатая Цеви. Второй закон предписывал верить в Саббатая («который является истинным Спасителем; нет спасителя кроме него»); шестнадцатый и семнадцатый законы предписывали во всем следовать обычаям ислама («все, что можно видеть снаружи, следует исполнять»), но не следовало заключать ни браков, ни союзов с турками («ибо они отвратительны, а их жены рептилии»).

Второе пришествие Саббатая и конец мира были предсказаны в следующих выражениях: «Вот восемнадцать законов, я предписал их соблюдение, потому что трон еще недостаточно утвердился, чтобы Израиль смог покарать Сатану и его легионы. В эту эпоху все потеряет свое значение; никаких запретных и никаких разрешенных вещей, никакой нечистоты и никакой чистоты, и все меня признают, от самого маленького до самого большого».

Восьмой закон, несколько двусмысленный, предписывал: «Пусть разврат не будет царить среди вас; хотя это предписано смертным, нужно тем не менее быть сдержанным в этом вопросе из-за воров [евреев]». Похоже на то, что из страха перед евреями Салоник Иаков Возлюбленный так и не сделал некоторые выводы, к которым приводит добровольный марранизм. Он умер во время паломничества в Мекку, а его секта раскололась на две, а затем на три части. Секта капанджи, или кавалеров, (kapanci по-турецки означает «весовщик»,- прим, ред.), состоявшая преимущественно из богатых негоциантов, по-видимому, зашла гораздо дальше, учредив мистические сатурналии, чтобы праздновать святость греха через нарушение Закона. На ежегодном празднике Агнца, своеобразной тайной вечере, куда допускались только женатые люди, после того, как тушили свет, мужья обменивались женами; зачатые таким образом дети считались святыми. За этим исключением «кавалеры», так же как и другие секты дёнме, отличались замечательными нравственными правилами, благотворительностью и солидарностью.

Как те, так и другие вели в Турции мирную жизнь, так что их количество даже постоянно возрастало, поскольку в конце XVII века их число оценивали в одну тысячу человек, в середине XIX века – в четыре тысячи, а в начале XX века – более, чем в десять тысяч. Дёнме играли важную роль в жизни Салоник и приняли активное участие в революции младотурков: один из них, Мохамед Джавидбей, стал премьер-министром Турции накануне Первой мировой войны. После ее окончания они перебрались в Турцию вместе с другими мусульманами Фракии в соответствии с лозаннским договором об обмене населением. С этого момента становится затруднительным проследить судьбу секты. Существует ли она еще? Есть ли еще верующие, которые молились бы на пляжах Турции о явлении Саббатая, чтобы обратиться к Мессии с традиционным возгласом: «Саббатай Цеви, мы надеемся на тебя»?

Перед Второй мировой войной в турецкой прессе по этому поводу иногда возникала полемика. Писатель Ала Адхи Говса, опубликовавший книгу о саббатианстве, утверждал, что секта продолжает вести свою подпольную жизнь, в поддержку чего приводил некоторые интригующие сведения. Бывший член секты дёнме публицист Заде Мохаммед Рушди уверял, что ничего подобного не имеет места и приводил доводы в пользу противоположной точки зрения. Таким образом, в кемалистской Турции возобновился древний спор между инквизитором и марраном, в ходе которого обвиняемый всегда проигрывает, потому что его слова, говорит ли он правду как мусульманин или лжет как дёнме, остаются одними и теми же и не могут вызвать доверие слушателей…

В самом деле похоже, что среди ревностных почитателей Саббатая Цеви осталось лишь несколько стариков, но что дёнме, связанные между собой при отсутствии общей веры общими воспоминаниями об этой тайной вере, все еще составляют своеобразную уцелевшую касту. Существование подобного социологического феномена, как показывают некоторые аналогичные случаи, ограничено сроком жизни двух или трех поколений.

Спиноза

В XVII веке Амстердам, коммерческая метрополия Запада, стал местом пребывания наиболее важной колонии марранов в Европе. Хотя «португальцы» не сыграли той решающей роли в экономическом процветании Нидерландов, которую им иногда приписывают, они заняли ведущие позиции в некоторых областях деловой жизни, таких как импорт колониального сахара, пряностей, торговля драгоценными камнями. Они поддерживали особенно тесные связи с Новым Светом, будь то голландские колонии или даже испанские владения, где столько их собратьев по судьбе пытались в эту эпоху найти укрытие. В самом Амстердаме они создали не имеющую себе равных в диаспоре индустрию еврейского книгоиздательства и публиковали переводы Библии для протестантов. Начиная с 1675 года стала издаваться еврейская газета «Gazeta de Amsterdam». В характерной для своих читателей манере эта газета обсуждала любые темы за исключением специфически еврейских. Мы уже отмечали, что «португальцы» чрезвычайно высокомерно относились к скромным германским евреям, прибывшим на постоянное жительство в Амстердам по их следам, и избегали контактов с ними. Те же со своей стороны подвергали сомнению их ученость и набожность, уверяя, что «сефарду легче стать больным, хромым или слепым, чем образованным иудеем». Разумеется, это было преувеличением, и в «голландском Иерусалиме» получали образование первоклассные знатоки Закона; но бывшим марранам потребовались поколения для того, чтобы стать настоящими иудеями.

Ключевая проблема возникла благодаря самой диалектике возвращения в иудаизм. Если с одной стороны вероотступничество марранов было для них источником угрызений совести и морального кризиса, то с другой стороны им нелегко было возвращаться под иго Закона, склоняться перед строгими предписаниями предков после перерыва в несколько поколений. Здесь находится причина конфликтов, которыми отмечена жизнь их общин, озабоченных достойным поведением своих членов как по причине религиозного рвения, так и из чистой осторожности, чтобы не навлечь на себя опасное обвинение в безбожии со стороны христианских властей. Мы уже видели, как жизненные противоречия марранов привели некоторых из них к саббатианской ереси и прославлению их отступничества. Другие, позаимствовав у каждой из двух теологии обвинения, направленные против противоположной стороны, приходили к сомнениям и неверию. Это было тем легче, что, несмотря на все превратности судьбы, еще не исчезла память о традициях скептицизма у испанских евреев, каковые продолжали стимулировать полемику и борьбу идей, по-прежнему потрясавшую их лишенное корней потомство.