Туннель в небе. Имею скафандр — готов путешествовать! - Роберт Хайнлайн

— Хочешь?

Напиток оказался похож на какао, но отдавал привкусом мясного бульона, пить его было приятно. Я протянул кофейник Крошке.

— Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.

«Соседи» оказались недалеко, надо было пройти через холл от нашего трехкомнатного номера и еще пятнадцать футов по коридору, и мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством приоткрыл ее.

Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на обрывистый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру. Почва казалась сырой, как после дождя. У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька, по всей вероятности, белки.

Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, хотя весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы острые и желтые, передний сломан, Я слышал хруст костей. В музее, в подобном случае, я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «Неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не жуют,

— Ну, дай же посмотреть, — возмутилась Крошка.

Он услышал и обернулся. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка закричала, он повернулся и вбежал в пещеру.

— Пошли отсюда, — потянул я Крошку за руку.

— Подожди, — ответила она спокойно. — Он теперь сразу не выйдет. — Она начала раздвигать руками кусты.

— Крошка!

— Попробуй-ка, — предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. — Он все равно, что в клетке.

Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной перегородкой. Я мог немного прогнуть ее — на дюйм, скажем, но не более.

— Пластик? — спросил я вслух.

— Да нет, — пробормотала Крошка, — скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее, и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Не похоже, чтобы он нас видел.

— Ладно, давай вернемся в свои комнаты. Она продолжала ощупывать барьер.

— Крошка! — сказал я резко. — Сейчас не время упрямиться!

— Ты совсем, как папа. Слушай, он сейчас выйдет, он же уронил крысу, которую жевал.

— Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, то я сам тебя укушу, так и знай.

Она посмотрела на меня не без ярости:

— А я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудствовать… Ладно, вряд ли он выйдет в течение часа. Мы вернемся сюда? Потом.

— Хорошо, — я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:

— Эй, парень! Поди сюда!

Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.

Крик донесся с противоположной стороны коридора. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла и Крошка.

В проходе маячил человек лет сорока пяти. Не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае, в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной плащ, перехваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч, с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением не то что дружеским или враждебным, а скорее, настороженным.

— Спасибо, — буркнул он ворчливо, — Ты тюремщик?

— Да это же латынь! — изумилась Крошка.

Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?

— Нет, я тоже пленник, — ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, к тому же с чудовищным акцентом. Но смысл я вполне улавливал.

Пожевав губу, легионер буркнул:

— Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него появился еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный у тебя акцент.

— Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. — Я повторил это по латыни. Потом добавил: — Говори, пожалуйста, помедленнее.

— Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амиго». Я — гражданин Рима, так что не спорь.

Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну безусловно пошлую испанскую фразу.

— Что он говорит? — дергала меня за рукав Крошка. — Это латынь? Переведи, пожалуйста!

Я обрадовался, что она его не поняла.

— Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?

— Не строй из себя профессора! Переведи.

— Не приставай, малышка. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.

— Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? — любезно осведомился римлянин. — Говори толком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.

Не похоже было, чтобы его угроза была обоснованной. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.

— Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.

— Поросячье хрюканье. Говори по латыни, если умеешь. — Он глянул на Крошку, будто только что заметив ее. — Твоя дочь? Продаешь?

Лицо Крошки приняло свирепое выражение.

— Это я поняла, — сказала она яростно. — А ну, выходи сюда драться!

— Попробуй сказать по латыни. Если он поймет, то наверняка тебя отшлепает.

Крошке это не понравилось.

— Но ты ведь ему не позволишь?

— Конечно не позволю.

— Пошли обратно.

— Я, кажется, уже давно это предлагал. — Я отвел ее обратно в наш номер. — Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и послушаю, что скажет нам благородный римлянин?

— Против, и еще как!

— Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причинить нам вред, Мэмми знала бы об этом, но она сама ведь сказала нам о них.

— Я пойду с тобой.

— Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Вероятно, мне удастся выяснить, что происходит. Он-то что здесь делает? Неужели его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнулся? Что известно ему из того, что не знаем мы? Мы очутились в нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информация. Ты можешь помочь, если останешься сейчас в стороне. Станет страшно, позови Мэмми.