Этюд с натуры - Виктор Тихонович Сенин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Такая вот картина, — заключал обычно беседу. — Разные у нее краски — белые, красные, но и черные, конечно. А как бы вы хотели? Видеть жизнь только в голубом свете? С завтрашнего дня за работу. И начнем все с начала, с самых азов. Потому и запутались, что прыгали по материалу, а системы не имели. Помните студенческую старую шутку? Профессор спрашивает готовящегося к экзамену: «Ну как дела, коллега?» А тот в ответ: «Беда, профессор. Интегралы берем, а дроби заедают».
Его беспокоили в любое время суток — не обижался. Страна, говорил, большая, по разным часовым поясам живем. Однажды затрезвонил телефон за полночь. Жидикин снял трубку.
— Петр Федорович?
— Да, я. Слушаю вас.
— Мы звоним из аэропорта. Только что прилетели из Архангельска. Пятеро нас. Понимаете, дома бураны, трое суток не могли вылететь, а завтра экзамен.
— Контрольные зачтены?
— Зачтены, зачтены! Но много непонятного, хотелось бы проконсультироваться. Заранее бы, но так получилось…
— Приезжайте, разберемся.
— Прямо сейчас?
— Конечно. Спать все равно не будете, так хоть с пользой для дела…
Прилетела из Ташкента Тамара Воробьева с больным ребенком. Определила девочку в Педиатрический институт, возвратилась расстроенная.
— Неутешительное врачи говорят? — посочувствовала Надежда Васильевна.
— С доченькой как будто благополучно. Подержат месяц на лекарствах, а потом операция… Но где мне эти полгода жить?
— Как — где? Поставим тебе раскладушку в Таниной комнате.
— Петру Федоровичу покой нужен, а я — посторонняя…
— Не выскажи ему подобное — обидится кровно.
И прожила Воробьева полгода, как у отца и матери. Уезжала — расплакалась:
— Вы мне как родные стали. Чем и отблагодарить — не знаю.
— Пусть дочка здоровой растет. Вот и вся благодарность, — ответил Жидикин.
Одна ли она помнит гостеприимство, радушие Петра Федоровича и жены его? Ирина Чедия поступила в аспирантуру, а ребенка оставлять не с кем. Привозила дочурку и доверяла Жидикину. Иной раз оглянуться нянька не успеет — выбралась малышка из ограждений, поползла, шлепая ладошками по полу. Он тоже по-пластунски за ней, догонял только на кухне. Так и присматривал, пока не устроила Ирина дочку в ясли.
Инженер Таня Хан из Мурманска рассказывает о своем первом знакомстве с семьей Жидикина:
— Лететь в Ленинград пришлось с двухлетним сынишкой. Самолет прибывает в аэропорт назначения в полночь. Коротать до утра приходится в зале ожидания. Посетовала на обстоятельства знакомой. Та в ответ: «Лети и не переживай. Вот телефон тебе. Это квартира нашего математика Петра Федоровича. Жену его зовут Надеждой Васильевной». — «Так просто и позвонить? — отвечаю я. — Здрасьте, я Таня Хан из Мурманска… Да ты в своем уме? Что подумают?» — «То и подумают, что тебе с ребенком деваться некуда. На меня сошлешься. Ты не знаешь, какие это люди! Иные только славословят о доброте: „Человек человеку друг и брат!“ — а сами двери на запор. Жидикины им полная противоположность. Я бы о таких по телевидению каждый день рассказывала. Да что я распинаюсь? Поезжай, сама убедишься».
Прибыла в Ленинград, не отважилась, конечно, поначалу набрать номер телефона, — людей в глаза не видела. Но сынишка… Звоню. Отвечает приятный мужской голос: «Здравствуйте, Петр Федорович вас слушает». И как-то легко мне говорить, куда и скованность девалась. Так и так, прилетела с ребенком из Мурманска, а переночевать негде. Друзья посоветовали вас побеспокоить. «Ваши друзья, значит, и наши друзья. Приезжайте, гостям всегда рады». По сей день неразлучны с Надеждой Васильевной, ее дочерью и зятем.
Жидикин работал в институте с упоением, будни и праздники обрели для него смысл. Он просыпался в добром настроении, умывался, завтракал, а в нем уже шел процесс деятельности. Мысленно прикидывал, что надо успеть за день, испытывал нетерпение. Если завтрак по выходным затягивался, Петр Федорович не выдерживал, извинялся:
— Вы, дорогие мои, чаевничайте тут… А я к своим тетрадкам. Ждут они меня, за ними, понимаешь, живые души.
Руководство факультета и кафедры доверило Жидикину работу и со студентами-иностранцами. Петр Федорович гордился, что его ученики успешно ведут практическую и научную деятельность в Монголии, Болгарии, Венгрии, Румынии. Со стороны институтского начальства к нему не было претензий, наоборот, на годичных собраниях и заседаниях его труд отмечали, ставили в пример. А получал Петр Федорович все те же полставки. Говорили с ним: неужели за двадцать лет работы нельзя разобраться и понять, что человек заслуживает за свой труд полное вознаграждение? Какое вознаграждение — оплата по труду, что полагается по закону. Жидикин испытывал неловкость.
— Потом… Сейчас на факультете новое руководство, а я со своим… Как-то неловко.
— Очень даже ловко! — настаивала врач Наталья Ивановна Моисеева. — Постоять за себя, Петр Федорович, не умеете!
— Трезво на вещи смотрю…
— В наше время, извините, это недостаток. Затопчут.
— Вот уж не думал, что скромность и достоинство излишни. Тут вы, голубушка, перегнули.
— Ну, хорошо, преувеличиваю. Но вы давно заслужили право на полную ставку! Давно! Уверена, получает кто-то ваши пол-оклада и не испытывает угрызений совести.
— Поговорю на кафедре… Через месяц. Сейчас все будет некстати…
И конечно, откладывал. Наконец поехали его сокурсники в институт, встретились там с новым деканом заочного факультета. Повели разговор, что Жидикин как преподаватель высшей математики справляется с обязанностями, делает больше других. Качество его работы не вызывает нареканий, успеваемость по предмету высокая.
— К Петру Федоровичу самое доброе отношение! — ответил Владимир Васильевич Карпов, удивленный неожиданным визитом. — Мы его ценим, уважаем.
— А оплачиваете труд недостаточно!
— Ставка — сто шестьдесят рублей, не так уж плохо.
— Ему начисляется полставки!
— Не может быть! Я проверю.
Узнав о визите в институт, Жидикин расстроился. По его убеждению, делать этого не следовало. Последнее время уделяет работе не столько сил и времени, как прежде.
Сдавал и впрямь на глазах. Болезнь одолевала. Бюллетени, правда, не брал, но машины «скорой помощи» дорогу к подъезду накатали, приезжали минута в минуту. Раны на спине не заживали, воспалялись и кровоточили. Петр Федорович не мог делать ничего, что не доставляло бы ему боли, не требовало физических
