Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато обе девочки так и липли, сразу найдя с ней общий язык.
Пока женщины накрывали на стол, Ибрагим разжег мангал, и вскоре пряный дразнящий запах шашлыка из молодого барашка совершил чудо: всем сразу захотелось есть!
После обеда отправились на море. Девочкам хотелось поехать на машине. Фрид усадил их на заднее сиденье, сперва покатал по улицам поселка, затем повез на пляж.
Море было на редкость чистое и спокойное. И низко над водой летали мартыны, кричали что-то свое. Фрид вел машину по самой кромке воды, так что прибой обдавал колеса пеной, и девочки, к вящему удовольствию Фрида, визжали от страха, скорее притворного, чем настоящего.
— Дядя Фрид, мы утонем!
Фрид направил машину к небольшому заливчику, от гороженному невысокими скалами. На одном из камней одиноко сидела Нора. Она была одета и, должно быть, не думала купаться. Фрид недовольно нахмурился: не трудно было догадаться, что не купается она из-за него — он-то не может!
Нора обернулась и приветственно помахала ему рукой. Фрид остановил машину возле камня, раскрыл дверцу. Тоже сел рядом с нею. Девочки тут же выскочили и облепили Нору, младшая пристроилась на ее коленях. В заливчике купались Коробов с женой и Сарой. Ибрагим задержался дома.
— А ты почему не купаешься?
— Мне не хочется, Фрид, — сказала Нора, расплетая косичку у девочки. — Лучше я тут посижу.
— Это великий грех, быть у моря и не искупаться.
— Вот я и грешу. Не во всем же быть святой! — улыбнулась Нора, но, поймав посуровевший взгляд Фрида, смутилась. — Но ведь правда же, мне не хочется купаться, Фрид!
— Если ты сейчас же не разденешься и…
— Ой, ну хорошо, раз тебе так хочется! — рассмеялась Нора и сбросила с себя платье, оставшись в купальнике. — Пойдемте, девочки.
И все трое весело побежали в море.
— Спасибо, Фрид, — сказала Нора, — такая чудесная вода!
Конечно же ей хотелось купаться. Фрид смотрел на нее, стройную, молодую, до пояса погруженную в воду, радостно улыбающуюся солнцу и морю, ласкавшим ее прекрасное тело, и думал о том, надолго ли хватит ей этой радости, этой улыбки. «Я знаю, что значит для тебя быть моей. Без конца отбиваться от всех и всего, получать плевки от каждого, слышать гадости о самой себе и молчать, молчать, молчать. Вести двойную жизнь — одну для себя, другую для меня: весь день ходить в слезах, а вечером улыбаться, чтобы я не заметил следов слез и, чего доброго, не расстроился. Свою любовь, которой гордится каждая женщина, ты должна скрывать от других, оберегать от людей, прятать, чтобы ее не заметили, — нет, не потому, что тебе стыдно, а потому, что ты боишься, как бы ее мимоходом не оплевали, не изгадили. А впереди — еще столько слез и столько мук. Надолго ли тебя хватит? Ты уже сейчас истерзана душой и телом… Каждая любящая женщина благословляет день, когда впервые встретилась с любимым мужчиной, а ты будешь проклинать этот день. Ты будешь проклинать и меня за то, что я тогда, в машине, не оттолкнул тебя, когда ты потянулась ко мне. И будешь по-своему права, потому, что тебе будет казаться, что, если бы я тогда оттолкнул, ты бы спокойно повернулась и пошла к себе домой. Но ты бы этого не сделала — и в этом мое пусть слабое, но оправдание… Суди меня, дорогая, суди как угодно, но я не смог устоять перед искушением пойти наперекор судьбе еще раз, может быть в последний, протянуть руку к счастью, шедшему мне навстречу. Я знаю, что не имел на это право и рано или поздно буду наказан тобой же. Я приму любое наказание, но лишь в обмен на твою улыбку, ту, что сейчас играет на твоем лице…»
А Нора шла, все глубже погружаясь в воду, и время от времени поворачивалась к Фриду и приветственно махала ему рукой. Фрид отвечал ей тем же.
Она шла все дальше и дальше. И над морем стремительно носились мартыны и в поисках добычи весело кричали о чем-то своем.
Вечером они возвращались домой усталые и довольные. Фрид, Коробов, Нора, Марина и девочки, которые тут же заснули, едва выехали из поселка, — одна на руках Марины, другая — Норы.
— Они так и липнут к тебе! — со смехом сказала Марина.
— Просто у них интуиция совершеннее! — объяснил Коробов.
Марина в наказание шлепнула его по плечу. И все рассмеялись.
Коробов остановил машину возле Нориного дома. Она попрощалась со всеми.
С тяжелым сердцем поднималась она по лестнице… С тех пор как родные узнали о ее отношениях с Фридом, ей стало невыносимо бывать в своем доме. Ее изводили бесконечные крики, упреки, угрозы. Она не понимала, за что, собственно, ее ругают. Ведь не грех же любить Фрида! Они и Фрида обвиняли во всех смертных грехах, называли его то негодяем, то развратником, то еще бог знает кем. Нора понимала, что делается все это ради ее же блага, из любви к ней, из желания помочь ей осознать свою ошибку и устроить свою жизнь так, как положено всякой молодой порядочной девушке. Все это она понимала, не понимала она лишь одного: зачем из желания сделать ей добро надо непременно причинять боль? Вот этого она не могла понять, как ни старалась. И по целым дням ходила с напряженными до предела нервами. Несколько раз она пыталась объяснить своим домочадцам, что ничего дурного ни она, ни Фрид не совершают, что они всего-навсего любят друг друга. Однако родительская любовь всегда брала верх: они не понимали ее. В конце концов дом родной стал невыносим ей, и каждый раз она шла туда, как в тюрьму, зная, что там ее ничего хорошего не ждет.
