Сочинения - Уильям Теккерей

И хотя придворные утверждали, что смешно ее высочеству у кого-то учиться живописи, – так прекрасно она рисует, – все же принцесса Анжелика решила взять урок-другой у Лоренцо, и, пока она у него занималась, ее рисунки были чудо как хороши. Часть их была напечатана в «Дамском календаре», остальные проданы по высокой цене на благотворительном базаре. Разумеется, на каждом рисунке стояла ее подпись, тем не менее я, кажется, догадываюсь, из чьих рук они вышли: того самого хитреца живописца, что явился в Пафлагонию не только затем, чтобы обучать Анжелику рисованию.

Однажды Лоренцо показал принцессе портрет белокурого юноши в доспехах, чьи прекрасные синие глаза глядели и печально и загадочно.

– Кто это, любезный синьор Лоренцо? – осведомилась принцесса.

– В жизни не видывала подобного красавца! – подхватила графиня Спускунет (вот ведь лиса!).

– Это портрет нашего юного монарха, ваше высочество, – отвечал живописец, – его высочества Обалду, наследного принца Понтии, герцога Необозримии и маркиза Дремурии, кавалера Большого Креста почетного Ордена Тыквы. Этот орден, – он блестит на его благородной груди, – его высочество получил от августейшего родителя, его величества Заграбастала Первого, за отвагу, проявленную им в битве при Тиримбумбуме, где его высочество собственноручно сразил повелителя Дылдии и еще двести одиннадцать великанов из двухсот восемнадцати, составлявших лейб-гвардию этого князя. Остальных рассеяло бесстрашное понтийское войско после отчаянной схватки, в которой наши понесли большой урон.

«Ах, что за принц! – думала Анжелика. – Как храбр, невозмутим и как молод, – настоящий герой!»

– Его ученость не уступает доблести, – продолжал придворный живописец. – Он в совершенстве знает все языки, восхитительно поет, играет на всех инструментах, сочиняет оперы, которые тысячу раз подряд идут на сцене нашего королевского театра; однажды он даже танцевал в балете перед своими августейшими родителями и был до того хорош, что от любви к нему умерла его кузина, прелестная дочь повелителя Керсии.

– Но отчего же он не женился на этой бедной принцессе? – со вздохом спросила Анжелика.

– Они состояли в очень близком родстве, ваше высочество, а церковь запрещает подобные браки, – сказал живописец. – К тому же августейшее сердце нашего молодого принца уже занято.

– Кем же? – не отставала Анжелика.

– Я не вправе назвать имя этой принцессы, – отвечал живописец.

– Тогда хоть скажите, с какой буквы оно начинается, – попросила Анжелика, и сердце ее учащенно забилось.

– Угадайте сами, ваше высочество, – предложил Лоренцо.

– С «Я»? – спросила Анжелика.

Художник ответил, что нет; тогда она назвала «Ю», потом «Э», потом «Ш» и так перебрала почти весь алфавит.

Когда она дошла до «Г» и все не могла угадать, ею овладело сильное волнение; когда назвала «В» и тоже услышала «нет», взволновалась еще пуще, а когда назвала «Б», и «Б» тоже оказалось не той буквой, она воскликнула:

– Спускунет, милая, дайте мне свой флакон с нюхательной солью!

А потом, уткнув личико в плечо ее сиятельства, еле слышно прошептала: Неужели с «А», синьор?

– Угадали. И хотя, повинуясь приказу своего юного повелителя, я не смею назвать вашему высочеству имя той принцессы, которую он любит нежно, страстно, преданно, восторженно, я могу показать вам ее портрет! возгласил лукавец.

И он подвел принцессу к золоченой раме и отдернул висевший на ней занавес.

Подумать только – перед ней было зеркало! И Анжелика увидела в нем себя.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Перекориль ссорится с Анжеликой

Придворный живописец его величества короля Понтии вернулся во владения своего монарха и привез с собою множество набросков, сделанных им в столице Пафлагонии (вы, конечно, знаете, мои милые, что зовется она Бломбодингой); но самым прелестным из всех его рисунков был портрет принцессы Анжелики, посмотреть на который сбежалось все понтийское дворянство. Король был так восхищен этой работой, что наградил художника Орденом Тыквы шестого класса, и отныне живописец стал сэром Томазо Лоренцо, кавалером Ордена Тыквы.

В свою очередь, король Храбус прислал сэру Томазо рыцарский Орден Огурца, а также чек на крупную сумму в награду за то, что во время пребывания в Бломбодинге тот писал короля, королеву и цвет общества и очень вошел там в моду, к великой ярости всех пафлагонских живописцев, ибо теперь его величество частенько говаривал, указывая на портрет Обалду, оставленный сэром Томазо:

– Ну кто из вас так рисует?!

Портрет этот висел в королевской гостиной над королевским буфетом, и Анжелика, разливая чай, всегда могла любоваться им. С каждым днем он казался ей все краше и краше, и принцесса до того приохотилась им любоваться что нередко проливала чай на скатерть, а родители при этом подмигивали друг другу и, покачивая головой, говорили:

– Дело ясное!..

Между тем бедный Перекориль по-прежнему лежал больной наверху, у себя в спальне, хотя и глотал все противные микстуры, прописанные ему лекарем, как то подобает послушному мальчику, – надеюсь, и вы, мои милые, ведете себя так же, когда заболеете и маменька зовет к вам доктора. Единственно, кто навещал принца (помимо его друга гвардейского капитана, который постоянно был чем-нибудь занят или маршировал на плацу), – это маленькая Бетсинда, которая прибирала его спальню и гостиную приносила ему овсяную кашу и согревала грелкой постель.

Обычно служанка приходила к нему утром и вечером и Перекориль непременно спрашивал:

– Бетсинда, Бетсинда, как поживает принцесса Анжелика?

И тогда Бетсинда отвечала:

– Спасибо, ваша милость, прекрасно.

Перекориль вздыхал и думал, что, если б болела Анжелика, он бы навряд ли чувствовал себя прекрасно. Потом Перекориль спрашивал:

– А скажи, Бетсинда, не справлялась ли нынче обо мне принцесса?

И Бетсинда ему отвечала:

– Сегодня нет, ваша милость. – Или: – Когда я ее видела она была занята игрой на рояле. – Или: – Она писала приглашения на бал и со мной не разговаривала.

Или еще как-нибудь ее оправдывала, не слишком придерживаясь истины, ибо Бетсинда была существом добрым, всячески желала уберечь Перекориля от огорчения и даже принесла ему с кухни жареного цыпленка и желе (когда больной стал поправляться и доктор разрешил ему эти кушанья) и при этом сказала, что желе и хлебный соус собственноручно приготовила для кузена принцесса.

Услышав это, Перекориль воспрянул духом и мгновенно почувствовал прилив сил; он проглотил без остатка все желе, обглодал цыпленка – грудку, ножки, крылышки, спинку, гузку и все остальное, – мысленно благодаря душечку Анжелику. А на другой день он почувствовал себя до того хорошо, что оделся и сошел вниз; и тут встретил – кого бы вы думали? – Анжелику, которая как раз входила в гостиную. Все чехлы со стульев были сняты, шелковые занавеси отдернуты, с канделябров убраны покрышки, со стола унесено рукоделье и разные мелочи и вместо них разложены красивые альбомы. Голова Анжелики была в папильотках, – словом, по всему было видно, что ожидаются гости.

– Боже правый! – вскричала Анжелика. – Вы здесь и в таком платье! Что за вид!

– Да, я сошел вниз, душечка Анжелика, и сегодня прекрасно себя чувствую, а все благодаря цыпленку и желе.

– Какое мне дело до вашего цыпленка и желе! Ну что за неуместный разговор! – возмутилась Анжелика.

– Так разве не вы… не вы их прислали мне, Анжелика, душечка? проговорил Перекориль.

– И не думала! «Анжелика, душечка»! Нет, Перекориль, душечка, передразнила она его, – я была занята, я готовила дом к приему его высочества принца Понтии, который спешит пожаловать с визитом ко двору моего батюшки.

– Принца Понтии?! – ужаснулся Перекориль. – Да, да, принца Понтии! опять передразнила его Анжелика. – Ручаюсь, вы и слыхом не слыхали об этой стране. Ну сознайтесь, что не слыхали! Даже, верно, не знаете, где она расположена, эта Понтия, на Красном море или на Черном.

– Нет, знаю, на Красном, – ответил Перекориль, и тогда принцесса расхохоталась ему в лицо и сказала:

– Вот дурачок-то! Ну как вас пускать в приличное общество? Вы так невежественны! У вас только и разговору, что о собаках да лошадях, вот и обедали бы лучше с драгунами моего отца. Ну что вы на меня так уставились, сэр? Ступайте оденьтесь в лучшее платье, чтобы встретить принца, и не мешайте мне прибирать в гостиной.

– Ах, Анжелика, Анжелика, – промолвил Перекориль. – Не ждал я такого! Вы говорили со мной иначе, когда в саду дали мне это кольцо, а я дал вам свое, и вы подарили мне по…

Что он хотел сказать, мы так и не узнаем, ибо Анжелика закричала в ярости:

– Прочь, дерзкий нахал! И вы еще смеете напоминать мне о своей наглости! А что до вашего грошового колечка, так вот оно, сэр, ловите! – И она вышвырнула его в окошко.

– Но это же обручальное кольцо моей матери! – вскричал Перекориль.