Сочинения - Уильям Теккерей

– Кто это «мы»? – переспрашивает Перекориль.

– Ты и твоя нареченная – твоя возлюбленная Спусси! – сообщает графиня, бросая на него томный взгляд.

– Как, ты – моя невеста?! – изумляется Перекориль. – Да ведь ты старая карга!

– Ах, негодяй! – визжит графиня. – Ведь ты же дал письменное обязательство жениться на мне!

– Прочь от меня, старая гусыня! Я люблю Бетсинду и никого больше! – И он кинулся от нее со всех ног – такой страх его обуял.

– Ха-ха-ха! – знай заливается графиня. – Обещанного не воротишь, – на то в Пафлагонии и законы! А что до этой супостатки, бесовки, гарпии, ведьмы, гордячки, ехидны, змеи подколодной Бетсинды, так принц-милатешка не скоро ее сыщет. Он все глаза проглядит, прежде чем найдет ее, будь я не я. Ведь ему невдомек, что его Бетсинда…

Так что же Бетсинда?.. А вот послушайте. Бедняжка встала в то зимнее утро в пять часов, чтобы подать чай своей привередливой госпоже, однако та на сей раз встретила ее не улыбкой, а бранью. С полдюжины оплеух отвесила Спускунет служанке, пока одевалась; но бедная малютка так привыкла к подобному обращению, что ничего худого не заподозрила.

– А теперь, когда государыня дважды позвонит в колокольчик, ступай побыстрее к ней! – говорит графиня.

И вот, когда в покоях королевы дважды прозвонил колокольчик, Бетсинда явилась к ее величеству и присела перед ней в милом реверансе. Все три ее госпожи были уже здесь: королева, принцесса и графиня Спускунет. Едва они ее увидели, как начали:

– Мерзавка! – кричит королева.

– Змея! – подхватывает принцесса.

– Тварь! – выкрикивает Спускунет.

– С глаз моих долой! – вопит королева.

– Убирайся прочь! – кричит принцесса.

– Вон отсюда! – заключает Спускунет.

Ах, сколько бед обрушилось в то утро на голову Бетсинды, и все из-за прошлой ночи, когда она пришла с этой злосчастной грелкой! Король предложил ей руку и сердце, и, конечно, его августейшая супруга воспылала к пей ревностью; в нее влюбился Обалду, и, конечно, Анжелика пришла в ярость; ее полюбил Перекориль, и Спускунет готова была ее растерзать!

– Отдай чепец, платье, нижнюю юбку, что я тебе подарила! – кричали все три в один голос.

И они стали рвать с бедняжки одежду.

– Как ты посмела заманивать в свои сети короля! принца Обалду! принца Перекориля! – кричали королева, принцесса, графиня.

– Отдайте ей рубище, в котором она пришла к нам, и вытолкайте ее взашей! – кричит королева.

– Нет, не уйдет она в туфлях, которые я великодушно дала ей поносить! вторит принцесса.

Что правда, то правда: туфли ее высочества были непомерно велики Бетсинде.

– Иди, чего стоишь, мерзкая девчонка! – И разъяренная Спускунет схватила кочергу своей государыни и погнала Бетсинду к себе в спальню.

Графиня подошла к стеклянному ларцу, в котором все эти годы хранила ветхую накидку и башмачок Бетсинды и сказала:

– Забирай свое тряпье, прощелыжка! Сними все, что ты получила от честных людей, и вон со двора! – И она сорвала с бедняжки почти всю ее одежду и велела ей убираться. Бетсинда набросила на плечи накидку, на которой еще виднелась полустертая вышивка ПРИН… РОЗАЛ… а дальше была огромная дыра.

Вся ее обувь теперь состояла из одного крохотного детского башмачка; она только и могла, что повесить его на шею; благо уцелел один шнурок.

– Дайте мне, пожалуйста, хоть какие-нибудь туфли, сударыня, ведь на дворе снег! – взмолилась девушка.

– Ничего ты не получишь, негодная! – ответила Спускунет и погнала ее кочергой вон из комнаты прямо на холодную лестницу, оттуда – в нетопленную прихожую и вытолкала за дверь на мороз. Даже дверной молоток и тот запла. кал от жалости к бедняжке!

Но добрая фея устроила так, что мягкий снег грел ножки маленькой Бетсинды, и она поплотнее закуталась в обрывки своей мантии и ушла.

– А теперь можно подумать о завтраке, – говорит королева, большая любительница поесть.

– Какое платье мне надеть, маменька, розовое или салатное? – спрашивает Анжелика. – Какое, по-вашему, больше понравится нашему милому гостю?

– Сударыня королева! – кричит из своей гардеробной король. – Прикажите подать на завтрак сосиски! Не забудьте, что у нас гостит принц Обалду! И все стали готовиться к завтраку.

Пробило девять, и семья собралась в столовой, только принц Обалду пока что отсутствовал. Чайник напевал свою песенку; булочки дымились (целая гора булочек!); яйца были сварены; еще на столе стояла банка с малиновым вареньем и кофе, а на маленьком столике – язык и аппетитнейшего вида цыпленок. Повар Акулинер внес в столовую сосиски. Как они благоухали!

– А где же Обалду? – осведомился король. – Джон, где его высочество?

Джон отвечал, что он носил их великородию воду для бритья, платье и всякое там прочее, только в комнате их не было: видно, вышли пройтись.

– Это натощак-то да по снегу?! Вздор! – возмущается король; втыкая вилку в сосиску. – Скушайте одну, дорогая. А ты не хочешь колбаски, Анжелика?

Принцесса взяла одну колбаску – она была до них большая охотница, и в эту минуту в комнату вошел Развороль, а с ним капитан Атаккуй; у обоих был ужасно встревоженный вид.

– Ваше величество!.. – возглашает Развороль, – Боюсь, что…

– Доложишь после завтрака, Бори, – прерывает его король. – На тощий живот дела не идут. Еще сахарку, сударыня королева!

– Боюсь, что после завтрака будет поздно, ваше величество, – настаивает Развороль. – Его… его… в половине десятого казнят.

– Да перестаньте вы говорить про казнь, бездушное животное, вы портите мне аппетит! – восклицает принцесса. – Подай мне горчицы, Джон. А кого это казнят?

– Казнят принца, ваше величество, – шепчет королю Развороль.

– Сказано тебе: о делах после завтрака! – произносит Храбус, став мрачнее тучи.

– Но ведь нам тогда уж никак не избежать войны, ваше величество, настаивает министр. – Его отец, венценосный Заграбастал…

– Какой еще Заграбастал?! – удивляется король. – Когда это отцом Перекориля был Заграбастал? Его отцом был мой брат, царственный Сейвио.

– Но ведь казнят принца Обалду, ваше величество, а совсем не Перекориля, – продолжает первый министр.

– Вы велели казнить принца, я и взял этого… балду, – доложил Атаккуй. – Мог ли я подумать, что ваше величество хочет погубить собственного племянника.

Вместо ответа король запустил в голову Атаккуя тарелкой с сосисками.

– Ай-ай-ай! – завизжала принцесса и без чувств рухнула на пол.

– Полейте на ее высочество из чайника, – приказал король; и действительно, кипяток скоро привел Анжелику в сознание. Его величество посмотрел на часы, сверил их с теми, что стояли в гостиной, а также с церковными, что на площади, перед окнами; затем подкрутил завод и вторично на них взглянул.

– Весь вопрос в том, – сказал он, – спешат мои часы или отстают. Если отстают, мы меняем продолжать завтракать. А если спешат, тогда есть еще надежда спасти принца Обалду. Вот ведь история! Право, Атаккуй, меня так и подмывает казнить и тебя заодно.

– Я только выполнял свой долг, ваше величество. Солдат знает одно: приказ. Не ждал я, что в награду за сорок семь лет верной службы государь вздумает казнить меня, как какого-нибудь разбойника!

– Да пропади вы все пропадом!.. Вам что, невдомек, что, пока вы тут препираетесь, палач казнит моего Обалду! – завопила принцесса.

– А девочка, ей-богу, права, как всегда. И до чего же я забывчив!.. говорит король, опять взглядывая на часы. – Ага! Слышите, бьют в барабаны! Вот ведь история!

– Вы осел, папенька! Пишите скорее приказ о помиловании, и я побегу с ним туда! – кричит принцесса, и она достала бумагу, перо и чернила и положила все это перед королем.

– Очков нет! Что за оказия! – воскликнул монарх. – Поднимись ко мне в спальню, Анжелика, и поищи под подушкой, только под моей – не под маминой. Там лежат ключи. Ты принеси их… Да погоди!.. Ну что за торопыги эти девчонки!

Анжелики уже не было в комнате, и пока его величество доедал булочку, она единым духом взлетела по лестнице, схватила ключи и вернулась назад.

– А теперь, душенька, – говорит ее родитель, – ступай-ка опять наверх и достань очки из моей конторки. Если бы ты меня дослушала… Тьфу, ты! Опять убежала. Анжелика! ВЕРНИСЬ!

Когда король повысил голос, она поняла, что надо послушаться, и вернулась.

– Сколько раз я тебе говорил, милочка, чтобы ты, выходя из комнаты, затворяла за собой дверь. Вот так, молодец! Теперь иди.

Наконец конторка была отперта, очки принесены, король очинил перо, подписал приказ о помиловании, и Анжелика схватила его и метнулась к двери.

– Лучше бы ты осталась и докушала булочки, детка. Что толку бежать? Все равно не поспеешь. Передайте-ка мне, пожалуйста, малиновое варенье, говорил монарх. – Вот: бом, бом! Бьет половину. Так я и знал.

Тем временем Анжелика бежала, бежала, бежала и бежала. Она бежала вверх по Фор-стрит и вниз по Хайстрит, через рыночную площадь, вниз налево и через мост, попала в тупик и кинулась обратно, в обход замка, оставила справа мелочную лавку, что напротив фонарного столба, обогнула площадь и наконец очутилась у Лобного места, где, к великому ее ужасу, Обалду уже положил голову на плаху! Палач занес топор, но в этот миг появилась задыхающаяся от бега принцесса и возвестила о помиловании.