Вольный странник - Дэннис Фун

Виллум…

Заткнись!

— Я навсегда останусь твоей послушной дочерью, отец.

— Не утомляй себя со мной ни скромностью, ни почтительностью, Стоув. Я в этом не нуждаюсь.

Нет, конечно же нет, с сарказмом подумала Стоув, целуя его в щеку. От прикосновения ее губ кожа на щеке сжалась, как мокрая губка.

— Спасибо тебе, отец.

— И вот еще что, Стоув. Результаты обследования рекрутов оказались отрицательными. Их послали на переработку, — безразлично сказал он. — Поэтому никакого ущерба нам этот инцидент не нанес.

— Я счастлива это слышать.

Он погладил ее по волосам, сжал пальцами завиток.

— Как красиво, — сказал он. — Какие же у тебя замечательные волосы!

Да, Старейший, волосы ничего не чувствуют, гладь их сколько хочешь. Они ничего не чувствуют, ничего тебе не выдадут…

ЗНАЧЕНИЕ ВЯЗАНИЯ

ДЛЯ ДУШЕВНОГО ПОКОЯ ВЫШИВАЙТЕ, И ВЯЖИТЕ,

И УЗОРОМ УКРАШАЙТЕ, ЕСЛИ ВЫ ТОГО ХОТИТЕ.

СПИЦЫ — ИНСТРУМЕНТ НАДЕЖДЫ.

МОЖНО ИМ ВЯЗАТЬ ОДЕЖДУ,

НУ А ЕСЛИ ВАМ ПРИСПИЧИТ,

В ПРЕИСПОДНЮЮ ОТПРАВИТЬ

НЕГОДЯЯ И НЕВЕЖДУ.

Ты просто потрясающий повар, — прочавкал Лампи, набив полный рот кашей. Доббс довольно хмыкнул и положил ему еще одну порцию. Лампи расплылся в благодарной улыбке.

— Я так вкусно не завтракал с тех пор… с тех пор…

— С тех пор, как мы гостили в Оазисе, — закончил за него фразу Роун. — Но кажется, Доббс, там мы тебя не видели.

— Вы и не могли меня там видеть. Терпеть не могу эти пещеры. Мне больше свежий воздух по душе. В Оазис я только в библиотеку приходил, а потом снова наверх возвращался.

— А снадобье ты принимаешь? — с наигранным безразличием спросил Роун.

— Нет, нет и еще раз нет! Я предпочитаю твердо стоять ногами на земле. Никаких витиеватых маневров в воздухе не перевариваю. И кроме того, в Краю Видений не едят, — сказал великан, поглаживая себе живот. — А лишаться такого удовольствия я не собираюсь.

— Сдается мне, и в нашем бренном мире работы выше крыши — всю не переделаешь. Поэтому нет никакой нужды мотаться из одного мира в другой, — добавила Талия.

— Однажды я пробовала снадобье, — призналась Межан. — У меня от него только голова разболелась. Правда, если б я могла такое вытворять, как Мабатан, я бы разок-другой туда, может быть, и слетала. Да и терпения у меня не хватит лет пятнадцать этим искусством овладевать.

— У тебя ведь, наверное, хорошие способности к обучению, — сказал Роун, с восхищением глядя на Мабатан.

— Нет, такие же, как у всех, но отец начал учить меня, когда мне было всего три года.

Лампи взглянул на нее с удивлением.

— Так сейчас тебе восемнадцать?

— Да.

— Но… ты не выглядишь такой старой, — заикаясь, пробормотал Лампи.

Мабатан улыбнулась.

— Но я не чувствую себя и такой молодой.

Стукнув ложкой по пустой миске, Камьяр заявил:

— После того как мы замечательно выспались, отлично позавтракали, подивились замечательной внешности Мабатан и решили, что все мы ненавидим снадобье, перед тем, как двинуться в путь, давайте отрепетируем эту новую сцену.

— Всегда ты норовишь всеми покомандовать, — вздохнул Доббс.

Лампи сглотнул.

— Ты имеешь в виду… эту сцену с моим участием?

— Именно ее. Ты уже взглянул на то, что я для тебя написал?

— Взглянуть-то я взглянул, но я пока еще только учусь читать, ты же знаешь, а твой почерк совершенно невозможно разобрать.

Камьяр рассмеялся.

— Тогда тебе придется импровизировать.

— Но здесь же нет сцены, где же нам репетировать? — спросил Лампи в надежде хоть на время отсрочить экзекуцию.

— Наша сцена — весь мир. Тебе прекрасно подойдет вот этот пень. Готова, Талия?

— Всегда готова, — ответила женщина.

Кивнув, Лампи взобрался на пень и застыл там как статуя.

— Ну ладно, а теперь придай своему облику немножко обаяния, — Камьяр обратился к Талии: — Талия, дорогая, что он там у нас в этой сцене играет?

— Он просит, чтобы ему сохранили жизнь.

— Ну, Лампи, давай, проси! — сказал ему Камьяр.

— Пожалуйста, ну не надо, пожалуйста… — бормотал Лампи.

Закрыв одной рукой лицо, Камьяр зарычал, потом бросил на Лампи оценивающий взгляд и глубоко вздохнул.

— Ты можешь эту сцену играть лучше, гораздо лучше. Встань на колени. Вот так. Голову приподними. Хорошо. А теперь взгляни этому клирику прямо в лицо.

Лампи сделал все, как ему было сказано, но Талия так скосила глаза, что он не смог удержаться от смеха.

— Талия, дорогая, постарайся его не смешить!

— Это не вина Талии, — еле проговорил Лампи между взрывами хохота.

— Конечно, это не ее вина. Тогда, если не возражаешь, давай-ка, Владыка Ламп, вернемся к твоим мольбам. Ну, давай, прояви хоть чуточку энтузиазма, пойми: ТЫ ПРОСИШЬ, ЧТОБЫ ТЕБЯ НЕ ЛИШАЛИ ЖИЗНИ!

Отчасти вняв громогласной просьбе Камьяра, Лампи попытался отнестись к делу с большей серьезностью, и ему действительно удалось сыграть свою роль более убедительно.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, не посылайте меня в Город!

— Да. Да. Вот так. Вот это от души!

Когда Талия с Лампи завершили сцену, Камьяр обошел вокруг них, бормоча себе под нос:

— Неплохо, неплохо. Хотя навыков ему не хватает. Подучи-ка, Талия, Лампи нашему ремеслу! — Потом, выгнув бровь, он взглянул на Роуна. — Теперь, когда ты пришел к окончательным выводам относительно снадобья, скажи мне, как ты относишься к тем, кто его принимает?

— Доверять им нельзя, я прав?

Взглянув, как Талия гоняется за Лампи вокруг пня, Камьяр крикнул:

— Быстрее! — Потом, обратившись к Роуну, сказал: — Знаешь, Роун, не все ловцы видений верят в одно и то же. Когда придет время, не все они встанут по одну сторону баррикад.

— Ты знаком с Аландрой?

Камьяр рассмеялся.

— Она была таким печальным милым маленьким брошенным ребенком, когда я впервые ее увидел. Господи, каких только жертв они от нее не требовали! Они отправили ее в это безумное Праведное, где она должна была помогать с поставками детей в Город. Я поражаюсь, как у нее там крыша от этого занятия не поехала.

— Она рассказывала мне, что все время находилась в состоянии внутренней борьбы, — согласился Роун. — Но она — до мозга костей ловец видений.

— Ты ведь знаешь, что ее спасли преданные забвению. Они пошли на это, потому что знали о ее выдающихся способностях.

— Ой! — крикнула Талия.

Сидевший на ней Лампи вскочил.

— Прости меня, прости, я тебя не зашиб?