Все мои ничтожные печали - Мириам Тэйвз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока тетя спала, мы решили разыскать Эльфи. Спустились на лифте в подвал и пошли к дальнему корпусу по подземному коридору, обе растерянные и злые. Мама быстро устала и запыхалась, но продолжала громко возмущаться по поводу угольных шахт в Гондурасе. Каждый шаг давался ей с трудом, но здесь было негде присесть отдохнуть – в этом голом пустынном тоннеле, напоминавшем кишечник изголодавшегося человека. Я шла впереди, потихоньку впадала в истерику и высматривала дверь, которая выведет нас в нужный корпус. Я окликнула маму, и мой голос эхом разнесся по коридору. Мам-ам-ам-ам-ам. Она застыла на месте – крошечная, как Дюймовочка, – и подбоченилась. Лампы аварийного освещения под потолком изливали оранжевый свет. Я бегом бросилась к маме и спросила, как она себя чувствует. Она улыбнулась, кивнула и сделала глубокий вдох.
Ты даже не представляешь, сколько они тратят воды, проговорила она, задыхаясь. Она имела в виду горнопромышленные компании.
Я сказала, что не знаю, где выход. Мама снова кивнула и улыбнулась, как смертельно раненый полевой командир, который храбро пытается приободрить своих воинов: пусть идут в бой без него, война еще не закончилась. Почему-то мне вспомнились слова на могиле Йейтса у подножия горы Бен-Балбен в графстве Слайго: Хладным взглядом взирай и на жизнь, и на смерть. Проезжай мимо, всадник. Мы потихонечку пошли дальше. А что еще было делать? Только шагать вперед. Там, впереди, наверняка ждет награда. Например, дверь на выход.
Мама периодически останавливалась, чтобы перевести дух. Я перестала к ней обращаться, потому что она каждый раз отвечала с преувеличенным энтузиазмом, явно стараясь бодриться, и даже эти короткие, как оружейные залпы, ответы отнимали у нее силы. Наконец мы увидели дверь с надписью «Выход», я открыла ее, и мы вышли на лестницу. Нам пришлось подняться на несколько пролетов, чтобы добраться до ближайшего лифта, который отвез нас на четвертый этаж, во второе психиатрическое отделение, к Эльфи.
На нужном нам этаже двери лифта открылись, и я увидела Радека! Футляр со скрипкой висел у него за спиной, как подводный кислородный баллон. Я спросила его, что он здесь делает, и он ответил, что пришел навестить Эльфриду. Я должен был ей сказать, как много для меня значит ее игра.
Ясно, сказала я. Я могла бы ей передать. Но спасибо.
Он посмотрел на мою маму и протянул руку для рукопожатия. Позвольте представиться, меня зовут Радек. Мама сказала, что рада знакомству, и прошла вглубь коридора, оставив нас с Радеком наедине на пятачке возле лифтов. Говорят, что с твоей сестрой что-то серьезное. Она пыталась покончить с собой. И ее положили в психиатрическое отделение, сказал он.
Кто говорит?
Мне просто хотелось ее увидеть. Но мне сказали, что часы посещения уже закончились. Радек положил руку мне на плечо и спросил, как я сама.
Я на секунду подумала, что ты ищешь меня. Я совершенно забыла, что ты меня бросил.
Мне казалось, что это ты меня бросила.
А зачем тебе скрипка? Ты хотел сыграть ей серенаду? Я улыбнулась, надеясь, что эта улыбка сгладит горечь и ревность, явственно прозвучавшую в моем вопросе.
Я просто хотел пожелать ей здоровья. Хотел ее поблагодарить.
Я понимаю. Я ей передам.
Но как ты сама? – спросил он.
У меня все в порядке.
Правда? Он явно мне не поверил. Неужели все так очевидно?
Мне надо идти. Прости меня… ну, за все. За все, что я наговорила.
Твое время еще придет, сказал он.
В каком смысле? – спросила я, уже двинувшись прочь.
В смысле, ты найдешь свое счастье.
Ясно. А то прозвучало почти как угроза. Спасибо, Радек. Мне действительно очень жаль, что все так получилось.
Мне тоже жаль.
Я вернулась к Радеку и пожала ему руку. Я уверена, твое либретто будет прекрасным.
Как и твоя книга о корабле. Или… родео?
О корабле.
Да, о корабле.
Мы улыбнулись друг другу. Мы тепло попрощались.
Мама сидела на стуле возле поста медсестер. Пыталась отдышаться и собиралась в духом, чтобы войти в палату к Эльфи, чтобы быть бодрой и радостной посланницей надежды. Я вошла в палату одна, села на краешек Эльфиной койки и сказала: Привет, я пришла. В этой комнате не было ничего, кроме двух односпальных кроватей, одна из которых сейчас пустовала, двух маленьких столиков и двух маленьких стульев. Узкое маленькое окно, забранное решеткой. Над дверью – Иисус, распятый на маленьком кресте. Эльфи лежала на койке лицом к стене, тоже маленькая и молчаливая. Я положила руку на ее костлявое бедро, как любовник в ночи. Она пробормотала: Привет, – но не обернулась ко мне. Это ты, Шарни? – спросила она. Я сказала, что Ник уехал в Испанию, хотя она и так это знала, и что мама сидит в коридоре и скоро придет, и что состояние тети Тины внезапно ухудшилось, и теперь ей нужна операция. Я спросила, как у нее самочувствие. Она не ответила. Я принесла тебе письма, сказала я. От друзей и поклонников. Я положила стопку листов с распечатками на ее пустой столик. Эльфи не сказала ни слова.
Эльфи, спросила я, а Ник знает, что ты хочешь поехать в Швейцарию? Она медленно повернулась ко мне и покачала головой.
Он меня не отпустит, прошептала она. Он меня не повезет. Ничего ему не говори.
Ладно, но я… Я не знаю, что делать.
Ты меня не отвезешь? Йоли, пожалуйста. Она была очень серьезной. Ее взгляд пробивал навылет. Я покачала головой: Нет. Я не уверена. А мама знает? Ты ей говорила? Эльфи опять покачала головой и взяла меня за руку.
Йоланди, послушай меня. Слушай очень внимательно, ладно? Мама с Ником не должны ничего знать. Они меня не отпустят. Ник все еще верит в некое волшебное лекарство, которое меня исцелит, а мама верит… даже не знаю, во что. Может быть, в Бога или счастливый случай. Но она никогда не сдастся. Прошу тебя, Йоли, ты единственная, кто меня понимает. Ты же меня понимаешь, да?
То есть ты хочешь, чтобы мы поехали в Цюрих тайком? Только вдвоем? Ничего не получится.
Почему?
Потому что тамошние врачи должны убедиться, что ты в здравом уме!
Я в здравом уме, сказала она. Значит, ты уже проверяла?
Я смотрела в сети.
В этом есть смысл,
