Солнечная сторона улицы - Леонид Сергеев

В полдень Михалыч ходил на почту, потом в столовую, и пес всюду его сопровождал. Но ближе к зиме Белый внезапно исчез.

— Думается, загребли твоего пса, — как-то обронил Михалычу шофер Коля. — Намедни фургон ловцов катал по окрестности. И правильно. Надобно отлавливать одичавших псов. Нечего заразу всякую разносить. Они ж вяжутся с лисицами, а у тех чума, лишай.

Коля слыл бесстрашным мужчиной, поскольку водил свой «газик» на бешеной скорости, входил в столовую, толкая дверь ногой, и говорил зычно, с присвистом. Он был суетливый, носил вызывающе яркие рубашки и галифе.

— Ловцы щас демонстрируют новое изобретение, — возвестил Коля с довольной улыбочкой. — Душегубку. Вывели выхлопную трубу в фургон и, пока катят в райцентр, травят собак газом. Быстро — раз, два и готово.

— Дурак ты, — буркнул Михалыч, брезгливо поджав губы. Потом постоял в раздумье, осмысливая изощренные методы убийства животных, и заспешил к автобусу, проклиная «разных, начисто лишенных жалости».

— Тоже мне, сердобольный нашелся! — крикнул ему вслед Коля.

Михалыч приехал в райцентр на живодерню.

— Если собака с ошейником, ждем хозяев три дня, а если без ошейника, усыпляем, — объяснил Михалычу мужик с оплывшим лицом. — Поди в загон, там вчера привезли партию. Там есть пара белых. Может, один твой кобель.

В загоне, предчувствуя неладное, одни собаки жались к углам и тяжело дышали; другие стояли, обреченно понурив головы, и только судорожно сглатывали; третьи отчаянно бросались на решетку. Михалыч смотрел на собак, и его сердце сжималось от сострадания.

Белого среди узников не было.

Он появился весной. Заливаясь радостным лаем, несся из леса к дому Михалыча, а за ним, смешно переваливаясь, семенил… медвежонок. Бурый медвежонок с черной лохматой головой.

— Где ж ты пропадал, чертенок? — встретил Михалыч Белого. — И кого это ты с собой привел?

Белый прыгал вокруг Михалыча, лизал ему руки, а медвежонок стоял у склада и недоуменно смотрел на эту встречу. Вытянув морду, он некоторое время сопел, принюхивался, потом присел и помочился. Белый подбежал к нему, как бы подбадривая, приглашая подойти к Михалычу поближе.

— Совсем несмышленыш, даже человека не боится, — вслух сказал Михалыч, разглядывая нового гостя. — Наверно, мать потерял и потянулся за Белым. Но как они свиделись?

Так и осталось для Михалыча загадкой, где так долго пропадал Белый и каким образом нашел себе необычного друга.

Черный, как назвал медвежонка Михалыч, оказался доверчивым, с веселым нравом. Оставив метки вокруг склада и дома Михалыча, он застолбил собственную территорию и стал на ней обживаться: в малиннике вдоль забора собирал опавшие ягоды, в кустарнике за складом откапывал коренья. А под старой яблоней устроил игровую площадку: приволок деревянные чурки и то и дело подкидывал их, неуклюже заваливаясь на бок, или забирался на яблоню и, уцепившись передними лапами за сук, раскачивался с осоловело-счастливым выражением на мордахе. На ночлег они с Белым забирались в ящик, благо он был большим.

По утрам Черный подолгу прислушивался к поселковым звукам: гавканью собак, мычанию коров, людским голосам, сигналам автобуса. А по вечерам, встав на задние лапы, зачарованно рассматривал освещенные окна и огни фонарей.

Однажды ребята, которые приходили поглазеть на медвежонка, конфетами заманили его на близлежащую улицу, и там на него напали собаки. К другу на выручку тут же бросился Белый. Тихий, застенчивый пес вдруг ощетинился, зарычал, заклацал зубами и разогнал своих собратьев.

С того дня, под прикрытием Белого, Черный отваживался посещать и более отдаленные улицы, но без «телохранителя» дальше дома Михалыча не ходил — побаивался чужих собак.

Михалыч получал небольшую пенсию и особой едой своих подопечных не жаловал. Поэтому Белый и Черный изредка подходили к столовой и усаживались около входа в ожидании подачек; осторожно заглядывали в дверь, принюхивались.

Многие недолюбливали эту компанию. Особенно шофер Коля.

— Михалыч совсем спятил, — с издевкой говорил он. — Устроил зоопарк. Подождите, медведь подрастет, наведет шороху. Сараи начнет ломать, задирать коров.

Но у ребят Черный был любимцем: они кидали ему пряники, печенье. Кое-что перепадало и Белому. Черный не жадничал и, если угощение падало ближе к его другу, никогда за ним не тянулся.

За лето медвежонок сильно подрос, но никакой агрессивности не проявлял. По-прежнему, большую часть времени они с Белым проводили около склада и дома Михалыча, а иногда подходили к столовой. Он стал совсем ручным — брал угощение из рук и в благодарность облизывал детские пальцы.

Но однажды осенью случилась неприятность. Одна девчушка кормила его пряниками, и он, забывшись, слегка потеребил ее лапой — не медли, мол, отдавай все сразу, — и нечаянно царапнул ладонь ребенка. Увидев кровь, мать девчушки заголосила на весь поселок. Поблизости оказался шофер Коля; размахивая руками, он расшумелся:

— Я ж говорил! Я ж предупреждал! Это первая ласточка! Еще не то будет! Спохватитесь, поздно будет.

О случившемся узнали в райцентре, и власти дали команду «пристрелить медведя».

То утро было необыкновенно светлым — за ночь выпал снег. Черный, подчиняясь невидимым механизмам природы, уже натаскал в ящик прутьев и сухих трав, уже утаптывал подстилку, готовясь залечь в спячку, и тут приехала милиция. Михалыч с Белым отлучились на почту и не видели, что произошло.

Услышав голоса Черный вылез из ящика и уставился сонными глазами на людей. Его нос был перепачкан кашей, которой накануне Михалыч кормил своих приемышей. Черный думал, ему принесли новое угощение, но вдруг увидел яркие вспышки, услышал оглушительные выхлопы и сразу почувствовал острую боль в груди. Несколько секунд он еще сидел, стонал, недоуменно смотрел на людей, а в него все палили. Потом Черный заревел и, пытаясь сбить жар в груди, повалился на снег, стал кататься на животе, трясти головой… и постепенно затих.

…Увидев друга мертвым, Белый окаменел, потом истошно завыл, забился в ящик и двое суток из него не вылезал. А на третий день его точно заменили: он перестал отлучаться от дома Михалыча и зло рычал на всех, кто бы ни проходил мимо.

— Он сбесился, этот кобель, — громогласно заявил шофер Коля.

Слух о том, что Белый подцепил бешенство, разнесся по всему поселку. Чтобы уберечь собаку от расправы, Михалыч посадил Белого на цепь у крыльца, но однажды обнаружил цепь пустой. Вначале Михалыч подумал — кто-то отстегнул ошейник и сдал Белого собаколовам, но, съездив в райцентр, узнал, что на живодерню он не поступал. И тогда Михалыч решил, что Белый сам разогнул карабин, связывающий ошейник с цепью.

Белый исчез из поселка так же внезапно, как и появился. Иногда Михалыч думал, что пес не вынес унизительного сидения на цепи и, обидевшись на него, Михалыча, предпочел полуголодное существование в окрестных лесах. А иногда Михалычу казалось, что Белый отправился на поиски тех, кто убил Черного, хотел отомстить за друга.

Щенок

Дать имя человеку — проще простого. Обычно родители над именем ребенка долго голову не ломают. Раньше давали имя в честь святого, в день которого ребенок появился на свет, или в честь знаменитого родственника — с надеждой, что потомок станет не менее знаменитым. Потом стали называть детей в честь великих строек; например — Днепрогэс. В те времена некоторые родители, пытаясь быть современными, заходили слишком далеко — нарекали отпрысков Трактором, Шестеренкой.

Теперь некоторые молодые родители, желая пооригинальничать, дают звучные иностранные имена или полузабытые, древнерусские, но большинство, к счастью, выбирают самые обычные. Именно к счастью, иначе трудно представить сложный букет из ребячьих имен, где-нибудь в саду (в детском саду, разумеется), где Винтик соседствовал бы с Ромашкой, Сталина с Лютиком. Это не букет, а бездарный винегрет. Настоящий букет — это Алеша и Оля, Таня и Дима. Просто, красиво и благозвучно. Короче, дать имя человеку не так уж и сложно, выбор большой, а фантазия у родителей, как правило, недюжинная.

Совсем другое — придумать кличку животному. Скажем, собаке. Это нешуточное дело. Здесь одной фантазии мало. Необходимо учитывать родословную или внешний вид и характер животного, и даже его таланты. Нельзя же, к примеру, белую дворняжку назвать Клякса. Ну, Хризантема, ну Белка — еще туда-сюда, но Клякса — просто нелепость. Или взять и записать в паспорте огромного волкодава — Тузик. Это оскорбительно для такой собаки, и вообще издевательство над ней. Кличка должна соответствовать животному и быть короткой. Длинные клички плохо воспринимаются животным на слух. Не случайно, Джульбарса чаще зовут сокращенно — Джуля, а Викторию — Вика.