Белый Харбин: Середина 20-х - Георгий Мелихов

Как видим, Алымов вел бурную "богемную" жизнь, был дьявольски талантлив и, может быть, именно поэтому мало работал над отделкой своих многочисленных в 20-е годы работ. Это подметил С. А. Маманди. В заметке "В "Черной Кошке"" он писал:

""Черная Кошка" продолжает быть интимным кабачком значительной части местной богемы. Любимым автором здесь по-прежнему является молодой поэт Сергей Алымов, умеющий сочинять, но не желающий работать над своими грациозными выдумками. Для примера укажу некоторые строки из его новой "шануаретки". Нельзя сказать "фрак души раздев", это не по-русски; русский человек сказал бы: "фрак снять", а не "фрак раздеть". Нехорошо звучит: "На себе исполнил пару огненных сонат". Стихотворный юмор имеет свои законы и свои пределы. Совершенно неправильно указание, что "цветы живут весною, осенью их нет". Все эти шероховатости — результат непростительной для молодого автора небрежности".

Его "Киоск нежности: Лирика женщины, изысканности и любви: Стихи" (обложка московского художника Н. Гущина). Харбин, 1920 — был встречен в Маньчжурии и Харбине восторженно. Алымов стал кумиром молодежи.

В "Рупоре" С. Алымов был редактором, заведующим литературной частью, и сделал для становления газеты очень многое. Главное — он превратил ее в зеркало артистической и литературной жизни Харбина, что делает "Рупор" сегодня исключительно ценной для бытописания города (т. е. во многом в первую очередь для историков Харбина). При Алымове в "Рупоре" печатались все харбинские поэты и прозаики.

"Литературно-художественный театр" — так именовал себя шантан Алымова "Кабачок Богемы" (характерным подзаголовком) располагался в доме Хаиндрова по Китайской, 44. Имел президиум: Л. Х. С., С. Алымов, М. Бакалейников, Я. Градов, И. Дальгейм и Борис Радов. Таинственный "Л. Х. С." — кто это? Я выяснить не сумел.

Кабачок имел хорошую литературную часть, с его сцены звучали пародии, шаржи, интермедии, шутки. "Вся богема у себя в кабачке. Вход бесплатный. Ресторан при театре И. Л. Хаиндрова открыт круглые сутки", — взывала реклама.

В 1920 г. второй премьерой в "Кабачке" исполнялись "Пантеон любовниц" и пастораль "Последний мираж", автором которых был С. Алымов.

Заведовал он и литературной частью театра-кабаре "Кривой Купидон", имевшего летний сад (Магазинная, 3).

Объем книги не позволяет рассказать о С. Я. Алымове больше.

Теперь о Федоре Леонтьевиче Камышнюке. Молодой талантливый поэт, для которого пребывание в эмиграции, видимо, оказалось фатальным (в последующий период я о нем что-то больше ничего не слышал), заставил говорить о себе любителей поэзии, когда выпустил в свет свой первый поэтический сборник "Музыка боли: Стихи" (Харбин, 1918).

Его внутренние подразделы — "Зорьные зеркала", "Свете тихий", "Излом", "Мистерия хаоса", "Молнии в сумраке", "Глубины наркозные", "Ледянолилии", "Музыка боли" — говорят исключительно о внутреннем мире поэта, это "поэзия (его) израненной души".

В "Вестнике Маньчжурии" на сборник была дана профессионально написанная рецензия "Н.А." (не Арсения ли Несмелова?).

По мнению рецензента, в стихах Ф. Камышнюка обнаруживается несомненное поэтическое дарование, но вместе с тем чувствуется зависимость от Бальмонта, не наблюдается особенного богатства приемов и конструкций, — напротив, — в некоторых отношениях замечается большое однообразие, назойливо повторяются некоторые слова. "Но самого резкого осуждения, — пишет Н.А., — заслуживает ультра-модернистская форма стихотворений последних двух отделов". Примером он приводит следующий пассаж:

Еще завесу одну подъемлю, —О, боль предчувствий, рубиноткани!..Какие ночи, сумракоземлиВозникнут зыбко в путях исканий?Еще мгновенье — взогню бездонья.Встает звеняще, всклубятся дымно,Вольюся в хмельный закатозвон я,Огнеплетями просвищут гимны.

Особое возмущение рецензента вызвали эти злополучные "взогню бездонья"… Н. А. предостерегал молодого поэта от бесплодных блужданий и выражал надежду, что поэт найдет в конце концов надлежащий путь.

В сборнике были ясные и чистые стихотворения. Приведу одно из них:

Есть души твердые, как камень,И есть холодные, как лед.Им не познать влекущий пламень,Сиянья утренних высот.Чужих и сумрачных так много!Темно и тяжко на пути.Гранитом выстлана дорога,И надо вечно в даль идти.Но в тусклом сумраке неверийПорой сверкнет вверху звезда,Открыв сияющие двериИ прошептав: — Иди туда!..То — души светлые, как зори;Звеняще-нежные, как сон,Устав страдать, роняют стонИ утопают в дальнем море.

И Ф. Камышнюк, и Венедикт Март великолепно знали Японию и Китай, и им принадлежит немало переводов китайской поэзии. Переводами стихов китайских поэтов занимался также поэт и драматург Яков Иванович Аракин. Его отличало завидное долголетие, и он, можно сказать, — ровесник нашего времени (умер в 1949 г. в Харбине).

Биография его полна крутых поворотов и очень интересна….

В своем опубликованном в 1922 году сборнике "Мечты и мысли: Лирика, мистика и философия" он приводит пронумерованную (15 названий) библиографию собственных сочинений — но большинство без места и года издания, отчего не совсем ясно, опубликованы ли они или остались в рукописи. Я старательно скопировал ее. Но в работе китайского исследователя Дяо Шаохуа, помещенной в № 3 ежегодника "Россияне в Азии" за 1996 год, она опубликована. Не буду повторять.

Некоторые пьесы и миниатюры Я. Аракина ставились на сценах харбинских театров.

Теперь о харбинских поэтессах старшего поколения.

В статье "Женская душа в поэзии", опубликованной в 1933 г. в журнале "Рубеж" № 40 (297), говорится, что к старшим принадлежат Александра Жернакова и Таисия Баженова — светила, которые уже исчезли с харбинского горизонта… Затем — Александра Паркау и Марианна Колосова, благополучно подвизающиеся тут… Предоставлю сначала слово интересным суждениям автора, хорошо знающего предмет разговора.

"А. Жернакова и Т. Баженова не получили широкого признания благодаря отсутствию литературного органа, где они могли бы печататься.

В Харбине давно назревала потребность в еженедельном литературном журнале, но многочисленные попытки долго не могли увенчаться успехом. Были журналы "Окно", под редакцией Алымова, "Архитектура и жизнь", "Даль", "Фиал", "Китеж" и др., но, выпустив два-три номера, все эти издания хирели и прекращались.

Александра Жернакова, оригинальный силуэт которой — силуэт взрослой девочки в беленьких коротких платьицах с лентами, ничуть не соответствовал ее духовному облику, была чрезвычайно образованной женщиной, обладавшей редким даром рассказчицы, и передавала певучими беспритязательными стихами старинные преданья и легенды, которые удерживала в беспредельном количестве ее огромная память.