Белый Харбин: Середина 20-х - Георгий Мелихов

Александра Жернакова, оригинальный силуэт которой — силуэт взрослой девочки в беленьких коротких платьицах с лентами, ничуть не соответствовал ее духовному облику, была чрезвычайно образованной женщиной, обладавшей редким даром рассказчицы, и передавала певучими беспритязательными стихами старинные преданья и легенды, которые удерживала в беспредельном количестве ее огромная память.

Таисия Баженова, наоборот, черпала свое вдохновенье из окружающей действительности, рисовала сценки из народного быта, картинки сибирской деревни, беженства и скитанья. Она и теперь, из Америки, присылает "Рубежу" заметки об американской жизни и холливудских нравах.

Александра Паркау и Марианна Колосова вначале тоже сотрудничали в газетах, а затем их стихи, как и стихи последующих молодых поэтесс, объединил удержавшийся и получивший общее признанье литературный журнал "Рубеж".

Обе поэтессы являются типичными и яркими представительницами эмигрантской поэзии, но между ними есть весьма существенное различие.

А. Паркау любовно рисует безвозвратно ушедшее недавнее блестящее прошлое, невольно сопоставляя его с горьким настоящим. Мотивы мести, злобы и черного пессимизма парижских собратьев в ней отсутствуют. Есть, пожалуй, презренье, но больше грусти и жалости ко всему уходящему, страдающему, обиженному, вместе с примиряющей любовью к живым мелочам жизни и быта. Одна из ее любимых тем — осень: "Будем прятаться в платок пуховый, будем думать, будем вспоминать…"

Марианна Колосова живей, страстней, напористей. Ее поэзия — поэзия женской боевой души, раненной в самых своих дорогих привязанностях революцией, жаждущей борьбы и лелеющей в мечтах третий клад Пушкинского Кочубея, — святую месть. И поэтому сборник ее стихов в темно-лиловой обложке, с крестом наверху, похож на молитвенник.

Среди ночных чуть слышных шороховРаботаю тихонько я.Пусть не выдумываю пороха,Но порох… выдумал меня".

Можно ли согласиться с некоторыми оценками, высказанными исследователями творчества этих харбинских поэтесс, в частности А. Паркау? Остановлюсь на одном частном примере.

Да, поэтесса рисует прошлое. Но какое? — Прошлое — Великой России. Она сожалеет о потере этой России, потере этого прошлого величия своей страны, своей Родины — и в этих своих мотивах она глубоко патриотична. Как патриотичны и средневековые китайские поэты, скорбившие о завоевании своей страны полчищами варваров.

Это действительно трудно понять иностранцу, работающему со стихами Александры Паркау (и вообще со стихами эмигрантских поэтов), особенно если подходить к ним с позиции какого-то "громкокипящего времени торжества революции", мнимой всегдашней "правды" революции, с сугубо политическими, "классовыми" оценками, — подход, который, по моему скромному мнению, уже определенно изжил себя. Я думаю, что все-таки на первое место при анализе следует поставить художественность, саму ценность стиха (в чем Александре Паркау никак не откажешь) или отсутствие таковых. Вот почему нельзя согласиться с китайским профессором Дяо Шаохуа, который в своей, в целом интересной, статье посвящает поэтессе несколько довольно пренебрежительных строк (в связи с "Москвой Златоглавою"), определяя ее настроения как "глубокую тоску по барской [? — Г. М.] России, которую революция привела к гибели" (Дяо Шаохуа. Художественная литература русского зарубежья в городе Харбине за первые 20 лет (1905–1925 гг.) // Россияне в Азии, 1996, № 3, с. 72–73).

А братоубийственная гражданская война с бесчисленными жертвами продолжалась.

В харбинской "Заре" был опубликован фельетон Н. А. Тэффи "Радуются".

"Не все печально в нашей печальной беженской жизни, — говорилось в нем. — Нам часто предлагают и порадоваться. Например, разве можем мы не ликовать, прочтя о том, что при взятии "русскими" войсками какого-нибудь Бахмача или Лохмача "красные" потеряли до пятисот человек убитыми и ранеными.

Не утешает ли нас известие о том, что торговые отношения между Европой и большевиками не налаживаются, что товаров советская Россия не получит и от голода и холода половина населения нашей родины обречена на смерть предстоящей зимой.

Разве не радует нас статья под названием "Добивание 18-ой армии"? 19-й, 23-й и 24-й полки — сдались в плен. Ну а остальные? Ведь не из трех полков состоит 18-я армия, которую на радость нашу "добивают". И еще есть разные радости: взрываются мосты, сжигаются фабрики, разрушаются железные дороги, топятся пароходы.

Все это чудесно!

В самом тоне газетных сообщений мы слышим торжество и приглашение присоединиться к этому торжеству. Наши русские войска так хорошо дрались, помогая польским войскам в борьбе с не нашими русскими войсками, т. е. с большевиками. И мы радовались. Теперь Польша намекает нашим войскам насчет выхода, и Савинков на торжественном банкете торжественно благодарит поляков. Казалось, следовало бы наоборот… Или он благодарит их по какому-нибудь-личному делу? Тогда почему же на торжественном банкете, а не приватно и не интимно? Очевидно, для России действительно очень выгодно умирать с двух сторон польского фронта. Присоединимся же к благодарности Савинкова и будем радоваться…

…Итак, будем радоваться. Нас так усердно приглашают к этому.

Там наши Вани, и Яши, и Гриши, и Алешеньки убивают друг друга. За войну и революцию их убито больше двадцати пяти миллионов. Мил-ли-о-нов! Мы ведь этой цифры и представить не можем.

Так какая-то серая тягучая, застывшая масса. Мелькают лица, другие… Вот летчик с испуганными честными глазами, сам бросившийся с аппарата, потому что не мог стрелять в своих. Вот худенький мальчик, убитый китайскими штыками в спину, и бледный офицер с нахмуренными бровями, шедший впереди красных войск, "потому что все равно — надо положить какой-нибудь конец", и безусый юноша, замерзший в ледяном походе. Лица, лица, кажется, без конца будет рисовать и память, и воображение, и все-таки никогда, никогда не представите вы себе и не поймете рассудком, что такое двадцать пять миллионов.

Ну, что об этом думать! Будем радоваться.

А там в советской России, я точно вижу и слышу их, как читают они свои газеты и радуются.

Теперь уже недолго. Еще один напор, и треснет старая Европа по всем швам. Товарищ персидский шах уж обещал свою помощь. Теперь сразу же наладится новая жизнь. За последнее сражение убито около пятисот. Радуйтесь.

Мудрые и сильные люди стоят на руле нашей политической жизни. Конечно, не о Ванях и Алешах будут они думать.

Смешно!

У них иные, высшие соображения и задачи. Одна беда: правители наши, когда они у власти, всегда "голубчики", а чуть сковырнулся, тотчас оказался либо дураком и пьяницей, либо пройдохой и взяточником. Но все равно. Сейчас они мудрые и сильные, и они радуются!