Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

– Я тоже умею печь хачаны, – говорит мне Гульнара, – когда-нибудь я приглашу вас к себе в гости вместе с Фирой и с ее мужем, и угощу вас хачанами.

– Спасибо, – говорю я, хотя мне и невдомек, что такое хачаны.

Надо будет спросить завтра у Фиры, когда приедет Хайдольф, она-то наверняка знает, и мне объяснит.

В большом магазине "Строительные товары" на той стороне Кирочной я вижу хорошую финскую лампу. Это обычная лампа-блин, но она красного цвета, с кольцом-ручкой внизу под лампочкой и со скрученным спиралью проводом, способная растягиваться и стягиваться.

То есть, висит этот блин под самым потолком и там что-то себе освещает, а ты протягиваешь руку, берешься за кольцо и тянешь его вниз, можно почти до самого пола, чтобы удобней было рассмотреть какую-нибудь деталь или складку на женщине, например. А когда он не нужен, ты его снова – вжык! – и он под потолком.

А у меня еще веревочка на самой лампочке с малюсеньким механизмом приделана, значит, можно будет лампочку локально включить и выключить. Да и лампочка-то у меня красная, как раз в масть к красному блину-абажуру. Очень удачная покупка. Сегодня ночью я смогу опробовать ее с Ольгой.

Ходить ко мне на ванны Пия больше желания не изъявляет, поэтому я купаю Ольгу. У нее в квартире ванна, конечно, есть, но квартира коммунальная, ванна в ней старая и засраная, поэтому принимать ванны в ней Ольга не решается, всегда принимая исключительно душ.

Мы сидим с Ольгой в моей розовой ванной, в воде с растворенной в ней морской солью, и намыливаем друг друга душистым лавандовым мылом. Моя жизнь после хаоса переселения и репатриации на родину входит, наконец, в размеренный ритм.

Подобно тому, как советский писатель Юрий Олеша выдвигал для себя лозунг – "Ни дня без строчки!", я выдвигаю для себя мой собственный – "Ни ночи без женщины!" и теперь буду неуклонно ему следовать, подобно тому, как следовал когда-то весь советский народ лозунгу – "Вперед, к победе коммунизма!" Ура!

– Завтра прилетает Хайдольф, – говорю я, – а у меня еще остался ряд нерешенных проблем. И, самая важная – с переводчиком. Куда-то пропал Сергей Волгин, молодой архитектор, учившийся в Вене, который должен был бы переводить. Сергей живет где-то в Гатчине на даче, у него нет телефона, а сам он не звонит. Он даже еще не знает, что Хайдольф прилетает завтра, он только знает, что Хайдольф вобщем-то должен приехать, но не знает точно, когда. Может получиться так, что он позвонит уже только после лекции, ведь лекция уже на носу, в четверг, через три дня.

– Я знаю одну переводчицу с немецкого. Она работает в немецкой лютеранской кирхе святых Петра и Павла на Невском проспекте.

– Это там, где раньше был бассейн? Маленький Миша рассказывает, как он прыгал там в воду с алтаря, он был мастером спорта по прыжкам в воду.

– Да, это именно там. Девушку зовут Наташа, я скажу, чтобы она тебе позвонила.

– Это было бы неплохо. Она в любом случае нам пригодиться. С музеем у меня договоренность, что переводчиков обеспечиваю я. Так что работа ей будет, а Хайдольф и Кристина с ней рассчтаются.

– Слушай, Хайдольф – это такое смешное имя! Каждый раз, когда ты его произносишь, я не могу сдержать улыбку. Оно что-то значит?

– Да, это очень интересное и уникальное имя. Хайдольф родился в

1939 году, когда Австрия была аннексирована Германией. Дело в том, что фамилия у него очень известная – Гернгросс, так называется сеть крупнейших австрийских универмагов. Гернгроссы – владельцы универмагов – какие-то дальние родственники Хайдольфа и к тому же евреи. Поэтому, прихватив капитал, они сразу после прихода Гитлера быстро смотались в Венесуэлу, откуда благополучно вернулись только по окончанию войны. У родителей же Хайдольфа денег на побег не было, его отец был деревенским врачом на самом юге провинции Коринция почти на границе с Италией. Поэтому, дабы обезопасить семью от возможных репрессий, отец решил назвать сына Хайдольфом. Имя это он, можно сказать, выдумал сам. Знаешь, как в Советском Союзе лютые коммуняки называли своих детей странными именами типа Пятилетка, Сталина, Октябрина или, к примеру – Виленин, что означало В.И.Ленин. Так и отец Хайдольфа выдумал ему говорящее имя. Ты помнишь, конечно, по военным фильмам распространенное у фашистов приветствие "Хайль Гитлер!". Но, кроме него, было еще одно менее распространенное приветствие "Хайль Адольф!", более фамильярное, которым пользовались преимущественно в Австрии, потому что Гитлер был австрийцем. Этим приветствием, являвшимся менее официальным, приветствовали друг друга не военные, а гражданские члены НСДАП, то есть нацистской партии. Теперь попробуй произнести его. Когда ты говоришь "Хайль Адольф" быстро, то слышится "Хай-дольф". Это все знали, и так просто друг другу и говорили – "Хайдольф!", слыша в ответ тоже – "Хайдольф!". Вот этим-то "Хайдольфом" папа Хайдольфа и решил Хайдольфа назвать. Тут уж в деревне всем стало ясно, что доктор Гернгросс – большой наци, если он назвал своего единственного сына таким серьезным именем.

– Это очень прикольно, особенно, как ты это рассказываешь, – замечает Ольга, – прошу тебя, расскажи мне еще что-нибудь о Хайдольфе!

– Хорошо, – соглашаюсь я, – только давай вылезать из ванны. Это длинная история, пойдем, я расскажу ее тебе по пути к оргазму.

Мы вылезаем из ванны, вытираемся большими мягкими полотенцами и ложимся в темноте рядом на мое узкое жесткое ложе, словно два трупа в братскую могилу. Так, безмолвно и неподвижно, лежим мы, предаваясь ленивой послепомоечной истоме, приходя постепенно в себя, и начиная несмелые ласки.

Но вот я уже протягиваю руку, опускаю красную лампу-блин и щелкаю переключателем. В красных лучах лампочки тело Ольги кажется божественным. В этот момент я понимаю, почему в борделях зажигают красные фонари. В красном свете не видно пигментных пятен, прыщей, неровностей и шероховатостей кожи. Красный цвет скрывает изъяны, он возбуждает, но не раздражает.

– Теперь, – торжественно говорю я Ольге, – я дам тебе польскую уховертку, чтобы проковырять уши. Готовься, сейчас я расскажу тебе историю моего знакомства с Хайдольфом Гернгроссом!

Вот краткое изложение моего рассказа. С Хайдольфом мы познакомились в Вене через нашего общего знакомого скандально известного актера Хубси Крамера, известного не только своими серьезными постановками, но и эксцентричными выходками. Так, в прошлом году Хубси Крамер приехал на Венский Оперный бал переодетым в Адольфа Гитлера.

На нем была красивая эсэсовская форма, железный крест и характерные усики. Сходство было бы полным, если бы не двухметровый рост Хубси Крамера. Венский Оперный бал проводится один раз в год в феврале на масленицу во время традиционного народного карнавала. Но Оперный бал – не для народа, а для высшего общества, это своего рода пережиток Австро-Венгерской империи.

На Венский Оперный бал съезжаются со всего мира коронованные особы, президенты и их жены, знаменитости Голливуда и прочая, прочая. Места в ложах стоят тысячи долларов и все они уже наперед заказаны.

Для бала есть определенная форма одежды – для женщин нарядное бальное платье, для мужчин – смокинг или военный мундир. Перед зданием Венской Оперы под центральными арками есть полукруглый въезд, куда раньше подавали императорскую карету. К этому въезду теперь разрешают подъезжать гостям, но только на шикарных черных лимузинах с зачерненными стеклами, аренда которых стоит недешево.

Когда ко входу подъезжает такой лимузин, к нему бросаются журналисты и фотографируют прибывшего. Идет прямая трансляция по телевизору. Сообщают – "Прибыла герцогиня Кентерберийская с дочерью!" или "Прибыл наследный принц Тринидад и Тобаго!", и тому подобное.

Вокруг оперы оцепление армии и полиции. В городе во время бала проходят демонстрации разъяренного плебса. Гомосексуалисты, протестующие против того, что их дискриминируют, не позволяя появляться на бал переодетыми в женщин, бьют витрины фешенебельных магазинов на центральной Кернтнерштрассе. Одним словом, ужас вокруг царит нечеловеческий.

Порядочный бюргер сидит в это время дома, наблюдая репортажи по ТВ. Я тоже был дома и смотрел телевизор. Хорошо помню, как медленно подъезжал к опере роскошный, вытянутый, как такса, черный лимузин. Как скороговоркой кричал журналист-комментатор в большой квадратный микрофон – "Посмотрим же, уважаемые дамы и господа, кто появится перед нами в этот раз? О, неужели это будет английская королева-мать? Но, кто это?"

Перед дверью автомобиля застыли камеры фоторепортеров. Наконец, дверь открылась, и из нее энергично выскочил Адольф Гитлер, в котором я тут же узнал Хубси Крамера, приветствуя всех характерными взмахами поднимаемой вверх вытянутой ладони.

Да, для всех это был настоящий шок! Я думаю, что я никогда в жизни так еще не смеялся. Особенно, когда на Хубси со всех сторон навалились только спустя минуту пришедшие в себя полицейские. Я чуть не умер от хохота, наблюдая, как они сбили с него фуражку и, выкручивая назад руки, запихнули на заднее сиденье патрульной машины.