Мехасфера: Ковчег - Андрей Умин

морпехи, которых из-за цвета кожи приняли за шпионов могильщиков, — в левую. Первые дни стали для новоприбывших самым трудными, так им показалось. Мыслями они оставались еще максимально свободными и сопротивлялись гнетущей реальности всеми силами своей несломленной психики. Даже голод их оказался не таким сильным, хотя они и не ели последние несколько дней. Перед пленом инки и марсиане чувствовали себя истощенными, но все познается в сравнении. До настоящего изнеможения им оставалось еще пять-десять дней. Тогда наступал тот самый критический переходный период, когда все самые крохотные накопления организма заканчиваются, мусорных консервов не хватает, но человек еще не может заставить себя получить новые калории из гнойных крыс. Но к третьей неделе переломный момент проходит, и большинство пленников уже в состоянии себя прокормить. Не считая тех, кто просто умирает от брезгливости и безысходности.

Вопреки ожиданиям Куско Пуно оказался достаточно выносливым, чтобы научиться переваривать мусорные консервы и тушки крыс быстрее, чем организм тратил калории на поддержание жизни. Его травмы ребер и, как выяснилось, внутренних органов тоже продолжали залечиваться. Возможно, в каком-нибудь теплом спокойном месте он полностью поправился бы за месяц и даже не вспомнил бы о ранах, но в холодном и сыром подземелье даже через месяц они давали о себе знать, хотя в общем и целом он немного окреп и даже смог вести нормальную жизнь. Нормальную по меркам тюрьмы. Он хлюпал по загаженной за сотни лет камере вместе с другими инками, ложился на небольшой каменный парапет по ночам и вставал с него по утрам. Мерз так же, как остальные, и стучал зубами почти все свободное время.

Чтобы не свихнуться в жутких условиях, инки постоянно общались с сидевшими через проход марсианами. Две противоборствующие стороны перестали видеть друг в друге врагов. Теперь они стали единственными близкими людьми в радиусе четырехсот километров и с каждым днем все сильнее забывали прошлые обиды, зато обрастали новыми душевными связями. Мешали их общению только атаки рад-крыс да крики сошедших с ума невольников дальше по коридору — сидевшие уже полгода, никому не нужные, хилые и болезненные рабы не смогли найти себе новых хозяев после обязательного двухнедельного периода «созревания». К великому своему сожалению, они против воли научились питаться крысами, чтобы не умереть, — инстинкты всегда были сильнее любого человеческого здравомыслия, поэтому приходилось медленно, слишком медленно умирать под аккомпанемент своих ежедневных криков.

— Убейте меня, что вы смотрите! — кричал в пустоту один из таких голосов.

Но в камерах такие рабы остались одни, потому что чуть раньше с холодным радушием выполнили аналогичную просьбу своих сокамерников, избавив тех от тягот тюрьмы, и не оставалось больше никого, кто мог бы убить их самих.

— Хватит смотреть! — продолжал кричать очередной псих. — Выключите свет! Тут слишком ярко, я не хочу, чтобы меня видели!

За месяц пребывания путников в этом горниле покорных душ произошло много тяжелых и безумных событий, но отделить одно от другого после стольких недель заточения не представлялось возможным. Все прожитые в подземелье дни сливались в единый кошмарный сон, из которого нет выхода, по крайней мере если не найдешь мистера Крюгера и не выпросишь у него избавление от страданий. Весь этот месяц, ноябрь по человеческому календарю, Пуно пытался понять, почему Лима резко охладела к нему. Во время ежедневного сбора влаги с плесневелых камней боковых стен он то и дело смотрел на нее с надеждой на ответный взгляд, давал ей добытую с таким трудом воду ради улыбки, но не получал ничего. Связь между ними — единственный смысл жизни для Пуно — не ощущалась. Лима через силу все это оборвала. В некоторые моменты парню удавалось обрадоваться движению ее головы в его сторону или тени улыбки в уголках ее рта, но в следующее мгновение надежда гасла от резкого сквозняка между влюбленными. Лима больше не могла быть с ним. И не могла объяснить почему.

— Не трогай меня, Пуно, — говорила она, переживая настоящую бурю в душе, но не показывая ничего на лице. — Ты же знаешь, что мне суждено выйти за Куско. Ты тоже найдешь себе спутницу жизни… Прошу, не смотри на меня. Никогда.

Ночами Лиме снилось, как она рыдает. Она не могла плакать наяву из-за обезвоживания и усталости, но в сновидениях буквально утопала в соленых слезах. И тогда она наслаждалась возможностью вдоволь напиться без необходимости собирать капли со стен. Только вот сон забирал с собой любое пришедшее с ним насыщение.

Пуно пребывал в полном смятении. Он не помнил решающие для его жизни дни бегства от каннибалов, когда Лима ценой собственной свободы вымолила ему жизнь, он не помнил и те дни в бреду, когда она давала ему свою воду и солонину. Когда он пришел в себя, перед ним предстала новая Лима — холодная и отрешенная от него. Верная своему Куско. Это было невыносимо, и Пуно даже помышлял опустить руки и сдаться, но раз за разом надежда оживала в его молодом и жаждущем жизни теле.

На фоне их молчаливых душевных терзаний происходили события более судьбоносные. Через две недели у их клеток стали появляться цепные псы с толстыми покупателями. Они сверялись с записями и светили фонарями в лица рабов, долго что-то выискивали, а потом забирали одного невольника за другим. В общей сложности за месяц в неизвестном направлении увели шестерых членов отряда. С каждым приходом цепного пса Пуно вздрагивал не в страхе быть проданным в рабство, а в страхе потерять последнюю оставшуюся связь с Лимой — визуальную, ведь как бы она ни пыталась изолироваться от парня, в тесной камере в тридцать квадратных метров сделать это было проблематично. Как бы ни складывались их отношения, бывшие влюбленные все еще оставались рядом, и каждый раз Пуно молился Ойлу и Раду, чтобы девушку не забрали. И каждый раз цепные псы уходили с кем-то другим.

К концу ноября в правой от входа клетке остались Пуно, Лима и Куско, а в левой — полковник Альфа, майор Чарли и сержант Эхо. Остальные инки и марсиане нашли себе новый дом на бескрайних просторах Пустоши.

С каждым днем становилось холоднее. Стены темницы начали покрываться льдом, и собирать с них воду было все труднее. Крысы подолгу оставались в тепле своих подземных ходов. Цепные псы могли бы при желании провести в тюрьму отопление, но не делали этого. Они довольствовались тем, что имеют, — как владельцы коттеджей на берегу моря в средних широтах, пересчитывали полученный за высокий сезон доход, на который могли спокойно существовать до