Мехасфера: Ковчег - Андрей Умин

нами. Всевышний демиург играет в тараканьи бега и следит, чтобы мы не сошли с намеченного пути. Даже слова «драматург» и «демиург» очень похожи. Не находите совпадение странным? Это вовсе не совпадение.

Чарли подошел к командиру сзади и попытался что-то сказать, но замер в нерешительности. Его рука так и зависла протянутой вперед в каких-то сантиметрах от плеча Альфы, который, уловив лишь логическое развитие своих мыслей в гудящей тишине, продолжил бороться с напряжением наилучшим для себя средством — говоря. Чтобы слова выходили из него и не так давили на голову.

— Но даже не попади мы в эти безумные передряги, произошли бы другие. В такой пестрой компании, как наша, среди людей с самыми разнообразными несочетаемыми характерами начались бы интриги, ссоры. С некоторыми обязательно произошли бы несчастные на первый взгляд случаи. Не отвлеки нас мутанты и рейдеры, мы по уши завязли бы в человеческой грызне… Мы невольно разыграли бы что-нибудь из Шекспира. Жизнь — повторение одних и тех же сюжетов. Да… Какого философа потерял Марс, не правда ли? — усмехнулся в конце своей речи полковник.

Его речь побудила Лиму к первым за долгое время словам.

— Я все это видела, — сказала она тихо. Никто не смог точно ее расслышать, но по обрывкам слов все поняли, о чем речь. — Я видела нас в тюрьме перед каким-то торжественным пиршеством. Только пировать будем не мы, пировать будут нами.

— Когда ты это видела, Лима? — сжал ее плечи Куско. — Что там было еще? Каждая мелочь может оказаться решающей.

— Я… не знаю. Не помню, где именно. Странно.

Послышался до боли знакомый и ставший уже родным высокомерный смешок.

— Это называется дежавю, — издевательски прыснул Чарли.

— Лима действительно видит будущее! — вступился за нее Пуно. — Она предсказала ваш прилет. И вспышку Солнца через три… уже через полтора месяца!

— Да, вспышку ты предсказала, — согласился Альфа. — Ну, если есть что сказать по поводу завтрашнего боя, с радостью тебя выслушаем.

Но Лиме нечего было добавить.

— Я… не знаю, — вымолвила она.

— Может, ты не предсказываешь будущее, а просто чувствуешь, что написано на обратной стороне воображаемого листка с твоей ролью? Читаешь между строк палимпсеста. Замечаешь черный, пропечатанный насквозь нарратив. Каждый может предсказывать то, что уже было и будет миллион раз. Наверняка в каждом племени есть некто, предсказывающий появление дьяволов, скорый конец света и вспышку на Солнце, которое, блин, каждый год вспыхивает.

Лима залилась незаметной на ее коже краской и, закрыв лицо волосами, села на заиндевевший пол камеры. Лед нес в себе много проблем, но главного достоинства у него было не отнять — он превратил смердящие нечистоты под ногами в относительно чистую твердую поверхность.

Сидящие через пару пустых камер от них Ментос и Кола не могли ничего расслышать из-за шума предпраздничного хаоса в Пите, а когда к вечеру город затих в радостном предвкушении и в катакомбы вернулась привычная тишина, белокожие и деревенщины уже замолчали. Расстроенные тем, что не удалось подслушать чужой разговор, Ментос и Кола попробовали чем-то задеть этих рабов, вывести их из себя, заставить проговориться, но шестеро уставших невольников не реагировали на крики шумящих вдалеке провокаторов. Вдалеке — это значит в десяти метрах по прямой через боковые решетки камер. За месяц в тюрьме члены отряда отвыкли от широких просторов, и даже десять метров казались им каким-то огромным путем всей жизни, важной вехой для переезжающего из одной камеры в другую раба. Привыкшим к лесному раздолью инкам эта метаморфоза нравилась куда меньше, чем выросшим в коридорах марсианской колонии белокожим. Те вспоминали свое бедное детство — ведь в солдаты берут не самых состоятельных граждан. Долгие вечера с выключенным электричеством, которое экономили ради гидропонных теплиц. Все как в ледяной преисподней Пита, с той лишь разницей, что воздух дома был теплее, вместо дерьма на полу лежали ковры, а вместо крысиных кишок — игрушки.

Но все плохое рано или поздно заканчивается. Даже рабство.

Время неумолимо, и поэтому решающий день в жизни отряда наступил. Ночь длилась неизмеримо долго и наверняка осталась бескрайней в каком-то отпочковавшемся от нового дня измерении. Все самые важные моменты жизни остаются в своих собственных бесконечных циклах переживаний, застывая круглыми виноградинками на постоянно разрастающихся гроздьях мультивселенной. Это известный факт.

Начало нового дня обдало пленников потоком бодрящего зимнего воздуха. Цепные псы открыли настежь ворота тюрьмы, и теперь два мира, свободных и рабов, разделенных толстым слоем земли, начали смешиваться в удивительном миксе духоты и разности температур. Легкие пленников наполнялись леденящими душу и тело выбросами заводов. Словно специально роза ветров повернула ураганный бутон на север, и тюрьму накрыла серая ядовитая буря, заслонив собой даже солнце. Но ветер не дал задержаться этой массе над Питом, а уносил гущу тяжелых металлов все дальше от города.

Через короткое время буря развеялась, и, выходя в непривычно яркий свет улицы, пленники увидели в крайнем помещении тюрьмы обещанный им теплый душ. Рядом лежала и броня для схватки. Хорошая новость — рабами они быть перестали, плохая — они должны были умереть.

— Нам нужен план. — Голос Чарли дрожал. Былая дерзость майора блекла в тени большой опасности.

Альфа помнил о шестерых уведенных в рабство ребятах из их группы и пытался понять, стоит ли ждать от них помощи.

— Троих морпехов забрали плантисты, — размышлял он вслух. — Я так понял, они используют рабов для выращивания еды где-то на юго-западе. Далеко отсюда. Боюсь, ушедшие с ними морпехи даже не знают о схватке.

— Хана и Космо вроде купили местные, — предположил Пуно, чем сразу же навлек на себя гнев Куско.

— С чего тебе знать?

— Показалось по одежде покупателей. Все местные так одеваются.

— Это просто догадки, — фыркнул Куско.

— Они могут быть рядом, — кивнул Альфа. — Тем не менее рассчитывать надо лишь на себя. Ложная надежда может погубить раньше, чем пуля врага.

— Так точно, сэр, — в один голос сказали оставшиеся в строю морпехи — Чарли и Эхо.

Душ ютился в тесном тамбуре почти у самого выхода из тюрьмы и по понятным причинам не разделялся на мужскую и женскую части. Раздельные согласно древним приличиям уборные можно было найти разве что глубоко под утоптанным слоем кислотной пыли, поглотившей старый город. Лима некоторое время не решалась раздеться в компании пятерых мужчин, но их далекое от любовных заигрываний настроение, а также гадкие комья грязи на коже заставили ее закрыть глаза на какие-то там нормы и принять душ. Это было блаженство! Впервые в жизни ее тело обдавали теплые струи воды, смывая