Лже-Петр - царь московитов - Сергей Карпущенко

Алексашке помешали. В шатер вошли Алларт, Долгорукий, Вейде, Головин и Шереметев. Данилыч же, нарочно развалясь вальяжно, понаглее, плеснув себе в стакан, сказал:

- Генералы, а вот и вы. Государь наш уж внимает плану моему, и вы внемлите...

...Преодолевая неприязнь, кривясь от понятного каждому солдату ощущенья близости смерти, надевали на себя стрельцы кафтаны шведов, на сукне которых виднелась кровь убитых. Порою улыбались, видя, сколь не идут им мундиры вражьи, как неловко сидят на головах, привыкших к колпакам, треуголки, обшитые басонным кантом. Иные друг друга шведами дразнили, но шутки прекратились, как только перед стрельцами появился сам Меншиков. Серьезен то ли нарочито, то ли в самом деле, ходил нахмурясь между рядов вояк. Кого-то за полу кафтана дергал, кому-то шляпу поправлял. Так походивши, в сторону отпрыгнул ловко, заговорил:

- Ребята, работа вам трудная досталась. Государь дозволил, нет, приказал, идти на штурм вам. Впрочем... - Данилыч ухмыльнулся, - штурма и не будет. Короче говоря, надобно вам будет изобразить собою шведов, будто бы идущих к Нарве по Ревельской дороге. - Вдруг весь взъерошился, боясь, что стрельцы не уразумеют, закричал: - Да понятно вам, сволочи, понятно?!!

- Еще как понятно, - раздался чей-то мутный голос. - Государь похочет кровя нам пустить - всю отдадим, до капельки единой.

Князь Яков Федорович Долгорукий, серьезный, хмурый, стоявший рядом с Алексашкой, неодобрительно покачал головой:

- Не вижу проку в сем прожекте. Людей токмо зря погубишь.

Александр Данилыч, обхватывая за плечи князя, горячо зашептал ему на ухо, будто боялся, что кто-нибудь услышать может:

- Не погубим! Сам государь сей прожект одобрил. Стрельцов в кафтанах шведских при распущенных знаменах, при барабанном бое ведем на лагерь, будто сам Карлус уж явился. Бой устраиваем потешный, а шведы нарвские ей-ей не выдержат, на вылазку пойдут, своим на выручку. Тут мы всем гвалтом на них и бросимся, на их плечах войдем в ворота, Нарву, как бабу, с ловкостью за титьки схватим!

- Как бы по сусалам не заполучить... - только и молвил Долгорукий да, головой покачивая, прочь пошел.

Утром другого дня в туманной октябрьской пелене, что обволокла предместья Нарвы, небольшие деревеньки, мызы, словно желая разорвать её в клочки, раздался треск десятка барабанов, визгливый голос флейт, одиночные выстрелы, как горох, прыгающий по звонкой шкуре барабанной, послышались тогда же. И часовые на бастионах, башнях Нарвы всполошились, стали вглядываться в даль, в сторону дороги, что к городу вела из Ревеля, поспешно доложили о всполохе внезапном командирам, а те уж немедля дали знать о явлении необыкновенном коменданту Нарвы Горну.

Деловитый, строгий Горн взбирался на сторожевую башню не спеша, будто и не верил в то, что нечто может решительным манером повлиять на оборону Нарвы. Хальс, Менйфельд, Штрольц, Тейтлебен, другие офицеры, скрывая недовольство тем, что их разбудили в такую рань, поспешали вслед за комендантом, ступая по щербатым плитам лестницы. Вот взошли на площадку смотровую, каждый свою трубу раздвинул, наводя в ту сторону, где уж не только барабанный грохот был слышен, но и частая ружейная пальба.

- Смотрите-ка, да ведь это наши! - с ликованьем прокричал молодой Менйфельд. - Я вижу синие мундиры, да и бой барабанный по дроби наш!

Хальс поспешил сделать новое открытие:

- Господин полковник, я вижу развевающийся штандарт его величества короля Карла!

Горн молчал. Он видел и шведские кафтаны, слышал присущий только шведам барабанный бой, порой ему казалось даже, что он видит реющее знамя государя шведов, но давать оценку всему тому, что происходило близ русского лагеря, не спешил. Ему совсем недавно доносили, что Карл, разделавшись с Данией, уже спешит на помощь Нарве, но видеть его войска так скоро... Вминая глаз в окуляр зрительной трубы, обнажая зубы, стараясь как можно тщательней настроить трубу на резкость, Горн всматривался в то, что происходило в двух верстах от крепости. Вот он увидел, что шведы, выстроившись в каре, отстреливаясь от русских, которые наседают со всех сторон, стараются пробиться к Нарве. Построение обволакивают плотные клубы белого дыма, но все же видно, как падают солдаты, пораженные вражеской стрельбой. Где-то на Ревельской дороге маячат другие "синие" солдаты, тоже строятся по-боевому, тоже, заглушаемые стрельбою, грохочут барабаны, тоже вьется королевский шведский флаг.

- Полковник, полковник, - дергает за лацкан Горна Мейнфельд совсем уж неучтиво. - Нам ждать нельзя! Ведь это наши, наши!

"А вдруг засада? - лихорадочно проносится шальная мысль. - Вдруг это и не король, вдруг просто полк из Везенберга, с которым, слышно, был вчера у русских бой, пробивается сюда..."

- Господин полковник, нужно выручать своих! - говорил Хальс. - Если мы не окажем помощь нашим, то их перебьют, как куропаток. Вылазка нужна!

Горн был осторожен, но при необходимости мог подавить сомнения, и принять решение ему удавалось быстро, а поэтому он, чеканя каждый слог, проговорил:

- Драгуны Мейнфельда - на вылазку! Полковник Тейтлебен - на бастион Гонор, а Штрольц - на Глорию. Вся артиллерия на вас! Поджарьте задницы у русских, и да поможет нам Всевышний.

Петр, ещё ни разу не побывавший в настоящем деле по обороне Нарвы и занимавшийся лишь фортификацией, дававшей ему возможность узнавать подробности обороны и снабжения Нарвы, пошел на бастион не торопясь, обдумывая дорогой, что можно сделать для своих, когда под стены Нарвы рвались полки шведского государя. Сейчас он понимал, что бесполезно растратил время, русским помочь не сумел, а теперь ещё придется стрелять в них. Но по мере того, как по подземным коридорам, по патернам, казематам, идя от старой крепости, приближался он к Гонору, в его уме все крепче, точно тесто спекалось от жара в корку, - становилась мысль, при помощи которой он хотел сыграть сейчас ту роль, ради которой прибыл в Нарву.

- Полковник! - подбросил два пальца к шляпе молоденький поручик, едва Петр появился на площадке верхнего яруса бастиона, где пушкари уже хлопотали у орудий, наводя их на русских, смело теснивших шведов. Полковник! Нам никак нельзя медлить! Гонор - ближний к бою бастион, и мы вполне могли бы...

Петр, багровея лицом, дрожа щекой, схватил поручика за галстук:

- Ты, недозрелый огурец, ты разве знаешь, с каким приказом прибыл я сюда?! Я по приказу Горна принял на себя командование артиллерией бастиона, и все, что я стану делать здесь, нужно лишь для победы шведского оружия! Прочь отсюда!

Припав к гранитному зубцу стены, Петр смотрел через трубу на то, что делалось на поле перед бастионом. Он видел, что шведское каре все ближе, ближе подходило к бастиону, хоть и обстреливалось русскими со всех сторон.

"Да что же это, - думал Петр, - как скверно-то стреляют! Уж не иначе, как измена явилась в войске. Впрочем, что иного ждать, коль войском самозванец руководит! А там, на дороге - тож шведы!"

Вот он увидел, как со стороны, от бастиона Глория понеслась на русских шведская кавалерия. Полосы клинков сверкали, точно зеркала, поймавшие луч солнца, плащи развились, тела всадников прижаты к конским шлеям. Три эскадрона, ведомые Мейнфельдом, мчались, чтобы совместно с подошедшими полками шведов опрокинуть русских, смять их и рассеять. Русские полки через минуту-две должны были быть зажаты в клещи. Нет, такого Петр допустить не мог. Загребая длинными ногами, бросился он к ближайшей пушке, крикнул пушкарям:

- Картечью заряжай!

Кинулся к другой:

- Граната!

Третья, четвертая, пятая, шестая пушки, что стояли на верхнем ярусе, уже через две минуты были начинены поочередно картечью и гранатами. Убедившись, что артиллерия готова к бою, он, отталкивая пушкарей, сам стал наводить орудия, вбивая клинья под стволы, смещая пушки вправо или влево, и когда все готово было, выхватив из рук одного из пушкарей горящий пальник, бегая от пушки к пушке, поочередно прикладывал его огненное жало к отверстиям запальным, и орудия, резко дергаясь назад, изрыгали из жерл своих жар, грохот, дым, посылая в сторону врагов Петра смертоносное железо. Пушкари, смотревшие из-за спины Петра за тем, как стреляет полковник, видели, что горсти картечи попадали прямо в гущу шведских каре, там же, сея смерть, взрывались и бомбы. Простые служаки были изумлены, видя, что этот блестящий полковник, которого так ласкал их комендант, когда они ходили вместе по бастиону, стреляет не по русским, а по шведам. Но привычка служить не рассуждая скоро взяла верх над изумлением, и пушкари, включая поручика, следили лишь за тем, сколько метко поражает долговязый полковник Тейтлебен людей в синих мундирах, заряжая пушки, наводя их на цель и разряжая медные стволы, тряско отъезжающие назад.

Петр стрелял увлеченно, сатанея от каждого выстрела. Ему сейчас казалось, что он вернул былую власть, снова встал во главе своего племени и повел его на врагов. Иной раз, видя, как сноп картечи врывается в толпу людей, обряженных в синие кафтаны, как сечет их тела, он рычал или вскрикивал от восторга, не зная, что губит своих соплеменников. Злой рок снова играл его волей, не давая ей излиться благом на свой народ, потерявший верховного правителя и самостоятельно искавший победы. А драгуны Мейнфельда, видя, как кромсает огонь с бастиона людей в синих кафтанах, рубили своими тяжелыми палашами оставшихся в живых, потому что им стало ясно, что не солдаты Карла Двенадцатого шли на выручку Нарве, а просто русские варвары решили их обмануть, обрядившись в синюю форму шведских пехотинцев.