То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приехал Коля. В пальто. Котелок и резиновые калоши.
– Что же это ты, так, ведь там сугробы. И котелок. Ведь холодно. Мороз. Замерзнешь.
– Ерунда, – ответил Коля.
Приехали Сучков и Василий Сергеевич. Вот это охотники. Сразу видно. Валенки до пояса, шапки с ушами, белые полушубки с меховыми отворотами. Одеты – как Садко в опере.
Носильщики несут багаж. Клетку для попугая, какой-то большой фонарь, ловушки для мышей.
– Павел, зачем клетки?
– Оставь, – сказал Павел Александрович быстро и пошел мимо.
Первый звонок. Вышли на перрон. Носильщики несут наш багаж в вагон. Только хотели войти в вагон, высокая дама с черными глазами и сердитым лицом берет Колю за рукав, отводит в сторону и что-то часто говорит ему. Уж второй звонок. Я посмотрел в окно вагона. Дама всё говорит что-то Коле, так сердито. Смотрю: она старше его. Вдвое. Третий звонок. Коля отскочил от дамы и прыгнул на ступеньки в другой вагон третьего класса.
Поезд тронулся. Мы сидим в вагоне. Коли нет.
– Должно быть, остался, – говорит Василий Сергеевич.
Проехали Мытищи, Пушкино. Вдруг – Коля.
– Где был?
– Я, брат, ушел в самый конец поезда.
– Это твоя певица?
– Она, брат. Как бы, черт, не приехала, брат. Вот озлилась.
– Обязательно приедет. Вы адрес дали? Завтра же приедет.
– Вот беда! – сказал Коля. – Черт-те што.
Подъезжаем к станции Сергия Троица. Остановка десять минут. Пассажиры выходят. Пьют чай. Буфет. Коля ушел к телеграфу.
Сели. Опять едем.
– Брось, – говорит Юрий Сергеевич Коле. – Что молчишь? Приедет, ну и пускай.
– Теперь не приедет, – мрачно сказал Коля. – Я, брат, телеграмму дал. Срочную. Написал, брат, попал под поезд.
– Как! – Мы все удивились.
– Так.
– Да что ты, с ума сошел?
– Я, брат, знаю, меня нечего учить. Подписал телеграмму «министр Хилков».
– Хилков! Ха-ха-ха. Министр путей сообщения!
– Телеграфист посоветовал. Крепче, говорит, будет. Теперь ни за что не приедет.
Поезд остановился у Рязанцево.
– Вылезайте, скорее, – говорю я. – Приехали.
Зима. Мороз. На небольшой станции у входа горят фонари. Снег. Иней на деревьях. К нам подходят возчики – Феоктист и Павел, – берут багаж, говорят: «С приездом вас».
На станции пассажиров нет. Багаж кладут в розвальни. Виден темный лес, стеной. Над ним чуть просвет зимнего утра.
Холодно. Едем большим лесом. Скрипят полозья по мерзлому снегу. Мороз щиплет лицо.
– А что, рыси есть здесь? – спросил Павел Александрович возчика.
– Рыси есть, – ответил Павел.
– Видал?
– Как же, видал. Не тут, а в Остееве. Злые, здоровые.
– Что ж, – интересуется Василий Сергеевич. – Какие же они?
– Эх, вот что кошки, громадные, хвоста нету только. И злющие, на голову с дерева бросаются.
– И что же?
– Ничего. Ежели пьяный, голову отъест. Боле ничего.
– Хороши штучки, – сказал Василий Сергеевич. – А трезвого не трогают?
– Где ж тверезого. Нешто можно, боятся. Ежели их много, то, вестимо, сожрут.
– Приятно, – сказал приятель Вася.
– Раненая бросается, – сказал Караулов. – Я читал в охотничьем журнале.
– У нас ружья в чехлах, – заметил Кузнецов.
– Что ж, зарядим, – сказал Павел. – Тут, под Остеевом, и волки бегают.
Светает. Заворачиваем мимо леса. Всё кругом покрыто инеем. Вот виден и сад. Большие березы, и промелькнул огонек в окне моего дома. Заезжаем в ворота, сарай, колодец. Встречает с фонарем сторож, старик.
Входим в кухню. Тепло, радостно. Собака, баран, заяц – все рады нам.
Ах, хорошо было в моем деревенском доме!
Большая комната, мастерская, длинный стол, на нем лампа, самовар, трещит камин. Окна синие, в узорах мороза.
Пьем чай. На больших тахтах у стен комнаты друзья располагаются спать.
Коля говорит:
– У меня на ноге палец онемел.
– Три его скорей.
– Черт-те что, – говорит Коля. – Зачем это в природе сделан холод такой? Ух, у меня и голова озябла. Как ледышка.
– То-то разговорился. Вправляй ее, скорей, в камин.
Выпив перцовки и закусив, приятели расположились на тахтах. Дедушка убрал со стола. Ручной заяц сидел и грыз сухарь.
– Слышите? – сказал Караулов.
Все замолчали. Вдали, у леса, послышались какие-то звуки. Как бы протяжный вой.
– Это волки, – насторожившись, сказал Караулов.
– Э, что вы! – засмеялся Дедушка. – Заяц-то, скажет. А он ничего, сухарь грызет. Какие волки. Нет.
– А что же это?
– А кто ее знает, бывает. Это не поймешь. Лес кругом…
Я уже засыпа́л. И что-то было в душе отрадное, где-то всё там, далеко осталось – Петербург, Москва, а здесь так хорошо. Этот дом, камин, мои приятели, собака, заяц, что-то дорогое, свое, милое. И далеко-далеко доносится звук колокола, родного, пролетающего… А в окно видно, близко, ветви орешника, покрытые инеем. И в темном небе мерцают остро звезды.
Проснулся утром. Приятели встают. На столе самовар. Пришла тетенька Афросинья.
– С праздником вас, – говорит. – Вот, грибков каких, Юр Сергеич, я заготовила. Ну грыб к грыбу. Закуска прямо – ну!
На столе горячие оладьи. Ветчина.
Ко мне входит приятель Коля, озабоченный.
– Что ты грустный? – говорю я ему.
– Знаешь, что. Я, брат, боюсь, как бы она все-таки не приехала. Я хочу в деревню к Павлу уйти, а то она нагрянет. Вы скажите, что меня здесь нет. Пропал, и всё тут.
– Ты же телеграмму дал.
Пришел сторож со станции, подал за чаем срочную телеграмму. Читаем: «Если он жив, пусть знает. Люблю, люблю. Анфиса».
Коля стоял, вытянув лицо, и мигал.
– Ага! – сказал Сучков. – Любит. Понял: любит! Она теперь, брат, тебя не выпустит. Пропал.
Коля глядел испуганно, потом бросился к столу и начал писать.
– Надо послать. Сейчас. Где Феоктист? Вот телеграмма. «Он умер. Хилков». – И Коля отдал записку и деньги на телеграмму: – Скорей, поезжай, посылай.
– Ты что же это делаешь? – говорят приятели и хохочут. – Теперь она приедет обязательно. Пойми. Хоронить приедет.
– Вот что, – советовал Караулов. – Надо еще дать депешу. «Тело отправили в Москву. Хилков».
– Верно, – согласился Коля.
– И ничего не верно. Ерунда, – говорит Василий Сергеевич. – Нужно дать телеграмму: «Отвечайте немедленно кто покойник. Министр Хилков».
– Правильно. Надо же его из мертвецов вывезти, – горячился Павел Сучков. – А чего ты молчишь?
И я тоже внес свою долю в общее веселое творчество: «Пьем с горя. Покойник поправляется. Отвечайте».
Все телеграммы отправили.
На стол ставят жареного гуся. Грузди. Волвянки. Опенки. Графины. В них березовая и полынная.
Юрий Сергеевич в рубашке, шитый цветочками ворот. Поддевка суконная, сборки сзади. Караулов в меховой куртке, Сучков в охотничьем казакине, обшитом зеленым кантом. Коля в сюртуке. Василий
