Братья Берджесс - Элизабет Страут

Миссис Дринкуотер по-птичьи наклонила голову.

– Но самыми странными были мои собственные братья, – продолжила Сьюзан. – Возможно, и у сомалийцев так. Те, кто переехал и какое-то время пожил здесь, сделались непонятными для тех, кто остался на родине. – Сьюзан почесала лодыжку. – В общем, так мне подумалось.

Стив сказал ей, что он больше виноват, чем она. Ты хорошая работящая женщина, так он сказал, и Зак тебя обожает.

– Хотела бы я, чтобы все оставалось как в старые времена, – вздохнула миссис Дринкуотер. – Мне тут вспомнился «Пекс»…

– О, я бы послушала про «Пекс».

Сьюзан отпила из стакана, не вникая в то, что говорит миссис Дринкуотер. Она редко ходила в «Пекс». Это братьев одевали там, а ей мать шила одежду сама. Приходилось стоять на стуле посреди кухни, пока мать возилась с подолом. «Да стой ты спокойно! – вечно прикрикивала она. – Вся извертелась!»

Мы сделали все что могли. Так сказал ей Стив сегодня утром. У нас обоих было непростое детство, Сьюзан. Мы оба не знали, что делаем. Я не хочу, чтобы ты себя винила. Так он сказал.

– …и они всегда были хорошо одеты, – вещала тем временем миссис Дринкуотер. – В те времена никто не ходил за покупками в затрапезном виде.

Мать Стива ребенком подобрали босой и чумазой в том маленьком городке на севере. Ее взяли в семью, что стало причиной войны между родственниками, многие годы поливавшими друг друга грязью. Когда Сьюзан представили будущей свекрови, та уже была разведена и страдала ожирением.

– Хотите историю?

Миссис Дринкуотер слегка развернула свой стул к Сьюзан и воскликнула:

– Конечно, обожаю истории!

– Помните, как несколько лет назад священник положил яд в кофе и отравил нескольких человек? Помните? Так вот, это было в Новой Швеции. В родном городе Стива.

Миссис Дринкуотер обратила свои колышущиеся глаза на Сьюзан.

– Ваш муж оттуда?

Сьюзан кивнула.

– Мне там никогда не нравилось. В девятнадцатом веке на тамошние фабрики специально позвали шведов, хотели, чтобы было побольше белых.

– Но при этом не канадосов вроде меня, – добродушно закончила миссис Дринкуотер и покачала головой. – Люди такие странные. А я и забыла. Ну, в смысле, про священника с отравленным кофе. Надо же…

– Теперь этот город, считай, вымер. Фабрики закрылись, люди уезжают. Вот Стив в Швецию уехал.

– Лучше уехать, чем остаться и народ травить, – заметила миссис Дринкуотер. – Не помню, а что стало с тем священником?

– Покончил с собой.

Потом они сидели в умиротворенном молчании. Солнце опустилось за деревья, и стало чуть прохладнее. Собака, не просыпаясь, лениво виляла хвостом.

– Забыла сказать, – спохватилась Сьюзан. – Мне позвонила жена Джерри О’Хара, ну, начальника полиции, с которым я в школе училась. Звала приходить в ее клуб рукоделия.

– Надеюсь, вы пойдете, милочка.

– Собираюсь. Чуточку нервничаю.

– Пфуй! – фыркнула старушка.

8

Наутро после Дня труда Хелен столкнулась с Дороти в зеленной лавке. Продавец заворачивал в бумагу три подсолнуха, Хелен уже открывала кошелек, чтобы за них расплатиться, случайно обернулась и увидела Дороти. И даже обрадовалась, вдруг заскучав по старой дружбе.

– Привет! Ну как вы? В Беркшир ездили? Мы весь август провели в городе, давно так не делали. Но куда деваться, у Джима забот полон рот. – Хелен отдала деньги продавцу и взяла букет. – Конечно, это очень волнительно, все же для нас настал конец целой эпохи…

– Что ты называешь волнительным, Хелен?

Хелен не запомнила, что именно Дороти покупала в этот день; помнила лишь, что Дороти стояла за ней в очереди к кассе.

– Джим решил начать собственное дело! – сообщила тогда Хелен с энтузиазмом.

– Какие милые у тебя подсолнухи, – проговорила Дороти.

Хелен врезалось в память то, какое у нее при этом сделалось выражение лица – смесь подавленного удивления и жалости. Хелен запомнила ее лицо в этот момент на всю оставшуюся жизнь, ведь сразу после она узнала, что Алан попросил Джима покинуть компанию из-за угрозы предъявления ему обвинений в сексуальных домогательствах. Ее муж предположительно вступил в интимную связь с подчиненной, использовав свой статус для давления на нее… Дело быстро замяли, подчиненная согласилась на материальную компенсацию, до газет ничего не дошло. И каждое утро пять недель подряд Джим Берджесс вставал, надевал костюм, брал портфель, целовал Хелен в дверях и шел в манхэттенскую публичную библиотеку. Он сказал Хелен, что в компании новые порядки, все личные звонки – только на мобильный, ни в коем случае не проси секретаря соединить с ним. Конечно же, Хелен послушалась. Джим стал чаще говорить о том, что недоволен работой, и Хелен сама предложила: «Может, пора уже начать собственное дело? С такой репутацией и опытом перед тобой открыты все двери». Джим опасался, что содержание офиса потребует слишком больших расходов. «Но у нас есть деньги! – воскликнула Хелен. – Давай вложим часть моих». И сидела с ним вечерами, подсчитывая, во что обойдется аренда, услуги биллинга, страхование профессиональной ответственности, секретарские услуги. Она позвонила подруге, у которой был знакомый риелтор, работавший с коммерческой недвижимостью в Манхэттене. Риелтор сразу предложил офис на двадцать четвертом этаже в центре, а если их это не устроит, у него были другие варианты. Джим, правда, как-то не сильно радовался свободе, хотя вроде бы только к ней и стремился. И этой весной Хелен действительно нашла на его рубашке длинный светлый волос, когда собиралась нести ее в химчистку – но что могла подумать Хелен Фарбер Берджесс по поводу волоса на рубашке мужа? Разве она криминалист?

Через несколько дней после разговора с Дороти Хелен обыскала карманы Джима – он уехал в Атланту брать показания по очередному делу. В кармане брюк обнаружилась визитка некой дамы, называющей себя «консультантом по стилю жизни». «Ваша жизнь – моя работа» – гласила надпись на визитке. Хелен села на кровать. Ей не понравилась эта надпись. Ей вообще это все не понравилось. Она позвонила мужу на мобильный.

– А, да это никто, – ответил Джим. – Дура одна, хочет снять тот же офис. Всем совала свои визитки, и риелтору вот досталось.

– Консультант по стилю жизни хочет снять тот же офис, что и ты? Это каких же размеров ей нужен офис? Что это за профессия вообще такая, консультант по стилю жизни?

– Хелли, милая, не знаю я. Не бери в голову.

Хелен еще долго сидела на кровати. Она думала о том, что в последнее время Джим похудел, и у него начались проблемы со сном. Она думала, что, вероятно, именно из-за Джима Боб перестал навещать их и вообще отдалился от брата, так же, как Зак наконец отклеился от матери. Она даже хотела позвонить Бобу – но не стала, обиженная его долгим отсутствием. Наконец она потянулась к телефону и позвонила тому самому знакомому риелтору. Изъявила желание посмотреть на офисы, которые смотрел ее муж.

Риелтор удивленно ответил:

– Миссис Берджесс, ваш муж еще не смотрел никаких офисов.

Когда она набирала номер Джима, ее трясло. Джим помолчал и тихо произнес:

– Нам надо поговорить. – А потом еще тише: – Я вернусь завтра, и мы все обсудим.

– Я хочу, чтобы ты прилетел домой немедленно, – потребовала Хелен. – И говорить я хочу немедленно.

– Завтра, Хелли. Я должен закончить работу.

Хелен нажала на отбой. Сердце у нее билось, как пойманная птица, нос и подбородок кололи иголочки. Ее посетило странное чувство, что следует немедленно пойти и закупить воды в бутылках, фонариков, батареек, молока и яиц – как она всегда делала, услышав о надвигающемся урагане. Конечно, она никуда не пошла. Включила телевизор, съела кусок холодной курятины. И ждала, когда в дверь войдет муж.

9

В штате Мэн продолжали багроветь клены, в кронах берез появилась желтизна. Хотя дни стояли теплые, к вечеру уже заметно холодало, темнело все раньше, и люди достали из шкафов шерстяные свитера. Абдикарим в широком стеганом жилете сидел, подавшись вперед, и слушал, что говорят Хавейя с мужем. Их дети уже спали. Старшая дочь теперь училась в средних классах, хорошая девочка, красивая и послушная. Но она уже рассказывала дома о том, что двенадцатилетние одноклассницы носят майки на бретельках, выставляя грудь напоказ, и целуются с мальчиками в коридоре и за школой. Хавейя знала, что этот день рано или поздно настанет, однако не ожидала, что испытает при этом такую сильную тревогу и печаль.

– Брат будет помогать нам, пока мы не обустроимся, – повторяла она.

Ее брат жил в Найроби, где тоже была сомалийская диаспора.

Омад не хотел переезжать в Найроби.

– Нас и там ненавидят, – говорил он.

Хавейя не пыталась спорить.

– Зато ты многих там знаешь – Рашида, Нода Ойю, двоюродных братьев и сестер. И там наши дети останутся сомалийцами. Здесь они могут остаться мусульманами, но не сомалийцами. Они станут сомали-американцами, а я этого не хочу.