Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт) - Марк Твен

Все магазины расположились на одной улице. Перед ними были устроены навесы из грубой, небеленой бумажной ткани. Приезжие поселяне привязывали своих лошадей к столбам, поддерживающим эти навесы.

Под навесами валялись пустые ящики из-под то варов и лентяи, гнездившиеся на этих ящиках целый день. Чтобы как-нибудь убить время, они кромсали доски ящиков своими длинными складными ножами, жевали табак, зевали и потягивались. Лентяи эти носили в большинстве случаев желтые соломенные шляпы, величиною с зонтик, но зато ходили без курток и без жилетов. Они называли друг друга Биллем, Бэком, Банком, Джое или Аиди, лениво перекидывались словами и употребляли большое количество ругательств. У каждого столба под навесом сидел или стоял, прислонившись, по крайней мере один тунеядец, непременно засунув руки в карманы брюк и вынимая их оттуда лишь для того, чтобы почесаться или попросить взаймы жвачку табаку. Разговор между ними имел приблизительно следующий характер:

— Дай-ка мне жвачку табаку, Ганк!

— Не могу! У меня самого осталась всего лишь одна порция. Обратись лучше к Биллю.

Билль, может быть, даст требуемую от него жвачку, а может быть, солжет и скажет, что у него ничего нет. Многие из таких лентяев ухитряются существовать без гроша собственных денег и без собственной жвачки табаку: они живут постоянно в долг. Такой молодец говорит, например: «Ссуди-ка мне жвачку, Джек! Я только лишь сию минуту отдал свой последний табак Бэну Томпсону». Сплошь и рядом это наглая ложь, которой может провести разве лишь какого-нибудь заезжего новичка, но Джек свой человек, а потому возражает: «Ты уверяешь, будто ссудил Бэна жвачкой? Скорее это могла сделать бабушка любимого кота твоей сестрицы. Потрудись-ка лучше, Лэф Бэккер, отдать мне табак, который ты у меня занял. Тогда я с превеликим удовольствием одолжу тебе опять хоть целую сотню пудов и притом не стану требовать с тебя процентов.

— Да ведь, я вернул тебе однажды кое-что!

— Правда, я получил с тебя с полдюжины жвачек, но только ты занимал у меня хороший магазинный табак, а заплатил мне негоднейшей черной дрянью».

Магазинный табак продается пачками в листьях; его жуют здесь, предварительно свернув лист или не сколько листов. Занимая в долг жвачку, обыкновенно отрезают ее не ножом, а суют себе пачку в рот, грызут ее зубами и тащат вместе с тем руками до тех пор, пока она не разорвется надвое. В таких случаях иногда хозяин табака бросает грустный взгляд на возвращенные ему остатки и саркастически говорит:

— Послушай-ка, отдай мне жвачку и возьми себе всю остальную пачку!

Улицы и переулки представляли из себя какое-то месиво, состоявшее из грязи, черной как деготь. Слой ее доходил кое-где в глубину до фута, но местами не превышал двух или трех дюймов. Свиньи, похрюкивая, слонялись всюду. Иной раз большущая замарашка свинья с целой дюжиной поросят лениво прогуливаясь по улице, ложилась как раз поперек самой дороги, так что надо было ее обходить. Бывало, она лежит, растянувшись во всю длину, закрыв глаза и потряхивая ушами, и с наслаждением кормит поросят молоком сосцов своих. Вид у нее совершенно такой же счастливый, как если бы она лежала уже распластанная в колбасной. Счастье это оказывается, однако, не прочным: кто-нибудь из тунеядцев непременно крик нет: «Эй, Тадж! Возьми ее! Куси!» — и бедная свинья убегает с ужасающим визгом, таща за собой одну или двух собак, вцепившихся в ее уши, между тем как целая стая из трех или четырех дюжин псов с лаем устремляется вслед за беглянкой. Все лентяи тогда встают, чтобы полюбоваться на это зрелище, смеются от души и вообще чувствуют искреннюю благодарность случаю, ниспославшему им в виде развлечения этот маленький скандальчик. Затем они успокаиваются и впадают опять в полусонное состояние, пока их не пробудит из него драка между собаками. Ничто не вызывает у них большего удовольствия и оживления, как такая драка, за исключением разве лишь экзекуции над какой-нибудь приблудной собакой: ее обмазывают смолой и поджигают, или же привязывают ей к хвосту железную сковороду и пускают несчастную собаку бежать до тех пор, пока она не издохнет наконец от усталости и страха.

В квартале, выходившем на реку, некоторые из домов готовы были ежеминутно обрушиться в воду; их страшно уже перекосило, так как река в этом месте постепенно размывала берег. Многие дома стояли уже пустыми, а под другими произошел обвал всего лишь в одном углу, так что этот угол находился на весу. В них еще жили, хотя это было сопряжено с некоторой опасностью, так как иногда обваливалась сразу полоса берега шириной в целый дом; случалось даже, что в течение одного лета обвалится полоса земли в четверть мили шириной. Таким городам, как этот, необходимо отодвигаться все дальше в глубь страны, так как река неустанно подмывает их с береговой стороны.

По мере того как время близилось к полудню, улицы все более заполнялись повозками и лошадьми, число которых ежечасно возрастало все быстрее. Целые семьи, прибывшие из соседних сел, захватив с собою над лежащую закуску, обедали в повозках. При этом было выпито значительное количество водки и на моих глазах произошло уже три драки, без особенно серьезных, впрочем, последствий, когда кто-то закричал:

— Глядите-ка! Сюда едет старик Боггс! Без шуток, ребята. Он приехал сюда из провинции и, по обыкновению, пьян, как сапожник!

Все тунеядцы развеселились, из чего я заключил, что они имели обыкновение подшучивать над Боггсом. Один из них заметил:

— Интересно знать, кого он будет теперь изводить? Если бы он и впрямь укокошил всех, кого изводил в течение последних двадцати лет, то, без сомнения, пользовался бы блестящей репутацией.

Другой из лентяев объявил:

— Мне бы очень хотелось, чтобы старику Боггсу вздумалось хорошенько мне пригрозить. Я тогда был бы уверен, что проживу еще тысячу лет!

Подъезжая верхом на коне, метавшемся из стороны в сторону, Боггс завывал и вопил, как индеец.

Он кричал во все горло:

— Эй, вы! Прочь с дороги! Я теперь на военной тропе, и цена на гробы начала уже подниматься!

Пьяный старик с раскрасневшимся лицом качался в седле. Его провожали криками, насмешками, свистками и ругательствами. Он отругивался в ответ, обещая задать всем перцу, когда будет маленько повольготнее, так как теперь приехал в город, чтобы убить полков ника Шерборна, и всегда держится поговорки: «Сперва надо покончить с жарким, а потом уже приниматься за суп». Увидев меня, он подъехал ко мне вплотную и спросил:

— А ты откуда пожаловал сюда, молокосос? При готовился ты уже к смерти?

С этими словами он уехал. Я было не на шутку перепугался, но меня успокоили, сказав: