Формула гениальности - Шокан Алимбаев

– Нет, не забыл. Динара.

– Вы, конечно, поедете, Наркес Алданазарович? – очаровательно улыбнулась девушка. – От коллектива нельзя отставать, – по-детски лукаво и доверчиво улыбнулась она.

Ах, эта доверчивость… Он всегда чувствовал себя беспомощным перед доверием и добротой… Наркес молча смотрел на девушку.

«Пока достанет сил, пойду я за тобой, Но если упаду, идя твоей тропой, То, втайне от тебя мечтая о тебе, Я сяду, – загрущу тогда я о тебе», —

мысленно произнес он про себя строки Джами и вслух сказал:

– Я, наверное, не смогу поехать, Динара. Родственники ко мне приехали вчера из аула… Пожилые люди…

Гостей не было. Он просто бежал от своей любви.

Девушка промолчала.

Весь вечер Наркес думал о Динаре. Видя его замкнутое и задумчивое лицо, Шолпан пошутила за чаем: «О чем ты так грустишь и страдаешь? Жена у тебя умерла, что ли?»

Наркес промолчал.

На следующий день он остался дома один. Шолпан ушла на лекции. Дома был и Расул: садик в субботу не работал. Оставшись наедине с собой, Наркес, как это часто с ним случалось в последнее время, стал снова думать о Динаре. Он долго ходил в раздумье по кабинету, потом подошел к окну и, пытаясь отвлечь себя от мыслей о девушке, стал смотреть во двор. Во дворе играли маленькие ребята. По тротуару на соседней улице проходили юноши и девушки. Неторопливо шли пожилые люди. Бесшумно сновали легковые автомашины. Но Наркес словно не замечал ничего. Он думал о Динаре.

В комнату вбежал Расул.

– Папа, а, пап, а где мама? – спросил он.

– Мама на работе, сына, – ответил Наркес, стараясь подавить боль в себе при виде Расула.

Он притянул сына, прижал его к себе и несколько раз с чувством не осознаваемой еще полностью вины перед ним погладил по головке.

– Ты любишь меня? – спросил он.

– Любу, – ответил Расул.

На глазах у Наркеса выступили слезы.

– Па-па, а что ты пла-ачешь? – медленно и нараспев спросил Расул.

– Я тебя тоже люблю… – сказал Наркес. – Ну, иди, поиграй…

Мальчик с готовностью побежал в соседнюю комнату, к своим игрушкам. Глядя ему вслед, Наркес думал: «Мой сын, мой Расул. Чем виноват он передо мной или перед ней, Шолпан, перед нашей многолетней семейной драмой? Ни одна, пусть даже самая золотая женщина в мире не заменит ему родную мать, единственную мать… Она всегда будет для него самой близкой и самой лучшей, какой бы она ни была для меня… А кто заменит ему меня, родного отца, как и мне его, моего Расула?

Самое главное на этом свете – любить не себя, а других, любить человека. И если надо, то уметь принести себя в жертву другим…» От этой мысли ему стало спокойнее. Он отошел от окна и стал медленно ходить по комнате, весь во власти светлого, возвышенного и грустного чувства.

Чтобы мечтать о большой любви, надо быть достойным ее. Чтобы встретить ее, нужно носить ее в себе самом. Любовь, как и чудо. Когда веришь в нее, то рано или поздно она приходит. Любовь, собственно, и есть чудо. Она лежит в основе любого чуда, которое только способен сотворить человек… Любовь… Любовь… Сколько о ней сложено легенд и песен? И сколько сложат еще? Стареет мир, приходят все новые и новые поколения людей и каждый раз человек открывает это чувство для себя заново. Открывает, как и всякое таинство, трудно и мучительно, ибо не бывает легкой большой любви.

Школу он окончил в двенадцать лет. Сразу поступил в институт. Потом долгие годы болел, непостижимо много работал, В эти мучительно трудные годы формировались его способности, рождались и окончательно возмужали его идеи, которым было суждено в будущем совершить революцию в науке. В эти годы он встретил Шолпан. Жизнь у них сложилась нелегкой и долго как-то не могла войти в колею. Шолпан судила о способностях мужа только по факторам материального благополучия в семье и по его продвижению по служебной лестнице, о котором Наркес, занятый изнурительным умственным трудом, не помышлял и минуты. Непонимание ею своего мужа в те годы достигло гротескных и уродливых форм. Со временем все стало сглаживаться, терять свою остроту. Но все эти долгие годы сердце мучительно тосковало по огромному, непонятному чувству. Билось, путалось, надеялось, звало кого-то… И когда все было безнадежно потеряно, пришла Динара, чистая, как слеза святого… Но слишком поздно она пришла… В жесточайших страданиях личной жизни, в громадных, ни с чем не сравнимых трудностях на пути к своим открытиям, растерял он великую неугасимую свою мечту о семейном счастье, потерял веру в то, что сможет когда-либо достичь его. Быть может, он действительно всю жизнь мечтал о несбыточной химере, стремился к иллюзорному миражу, неумолимо возникавшему перед ним и манившему его все эти годы? В самом деле, можно ли, перешагнув рубеж, разделяющий его бытие на две половины, в полдень своей судьбы, начать жизнь сначала, как неопытный желторотый юнец? Имеет ли это смысл? И не впадет ли он в ошибку, которую совершали до него многие пожилые знаменитые люди, женившиеся на молодых девушках и оставшиеся в конце концов обесславленными перед людьми, как и король из знаменитой андерсеновской сказки? Кто или что может гарантировать, что жизнь, начатая сначала в тридцать два года, будет более благополучной, чем прежняя? Мировая слава, его состояние или его научный гений? Разве не Наркес лучше, чем кто-либо, знал, что все это не имеет никакого отношения к семейному счастью? Он должен смириться с мыслью, что счастье в этом главном своем проявлении потеряно для него навсегда. Единственный смысл его семейной жизни теперь – это Расул, который безмерно любит отца. Но сын всегда будет с ним и будет принадлежать ему, с кем бы он ни был. Быть может, получится все-таки то, что не удалось в первый раз, в юности? – теплилась в душе робкая надежда. Правду говорят, что надежда умирает только с самим человеком. – Ведь любила же восторженно Анна Григорьевна Достоевского, вторая жена – Кеплера и третья жена – Рубенса? Как отчаянно он хотел быть счастливым! Он отдал бы взамен за это всю свою славу, все свое состояние, свой гений. Почему он так много и мучительно думает об этом? Быть может, где-то в самом дальнем и крохотном тайнике сердца он не верит Динаре, в возможность счастливой жизни с ней?

На минуту перед ним возникли грустные и прекрасные глаза девушки. У Наркеса сильно защемило сердце. «Любимая моя, родная… прости меня за редкие минуты колебаний…» Он сомневается потому, что прожил, сложную, тяжелую жизнь и потому страх, как недремлющий страж-великан, – всегда первым возникает перед ним, когда он думает о счастье, напоминая о неограниченной своей власти в его судьбе. Он знал, как трудно, как невероятно трудно ждать, быть может, всю жизнь, единственно близкого тебе человека. И когда он наконец пришел, потерять его – выше всех человеческих сил… Он бы пошел за Динарой, не раздумывая ни одной минуты, если бы не эта чрезмерная ее красота. Она постоянно останавливает его в раздумьях, словно он боится потерпеть поражение от нее в будущем, и это высокое достоинство девушки является единственным препятствием для их сближения. Но если он боится ее красоты и допускает мысленно возможность огорчений в будущем по этой причине, значит, он все-таки не верит Динаре? Если же не верит – значит, не любит, ибо истинная любовь истолковывает все только в пользу любимого человека. Как необыкновенно уродливо сложилась его жизнь, размышлял о себе Наркес. В его ли годы так тосковать о большой безоглядной любви?..