Колымские тетради - Варлам Шаламов

1963

Кровь солона, как вода океана

Кровь солона, как вода океана,Чтоб мы подумать могли:Весь океан — это свежая рана,Рана на теле земли.

Помним ли мы, что в подводных глубинахКровь у людей — зелена.Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,В гости нас ждет глубина.

В жилах, наполненных влагой соленой,Мерных ударов толчки,Бьет океан своей силой зеленойПульсом прилива — в виски.

1963

Амундсену

Дневники твои — как пеленг,Чтоб уверенный полетК берегам любых АмерикОбеспечивал пилот.

Это — не руины Рима,А слетающий с пераСвежий, горький запах дымаПутеводного костра.

Это — вымысла границы,Это — свежие следыПо пути за синей птицей,Залетающей во льды.

Мир, что кажется все чащеНе музейной тишиной,А живой, живущей чащей,Неизвестностью лесной.

1963

Рязанские страданья[181]

Две малявинских бабы стоят у колодца —Древнерусского журавля — И судачат…О чем им судачить, Солотча,Золотая, сухая земля?

Резко щелкает кнут над тропою лесною —Ведь ночным пастухам не до сна.В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,Как в тургеневские времена.

Конский топот чуть слышен, как будто глубокоПод землей этот бег табуна.Невидимки умчались далеко-далеко,И осталась одна тишина.

Далеко-далеко от московского гамаТишиной настороженный дом,Где блистает река у меня под ногами,Где взмахнула Ока рукавом.

И рукав покрывают рязанским узором,Светло-бронзовым соснам под лад,И под лад черно-красным продымленным зорямЭтот вечный вечерний наряд.

Не отмытые храмы десятого века,Добатыевских дел старина,А заря над Окой — вот мечта человека,Предзакатная тишина.

1963

Сосен светлые колонны[182]

Сосен светлые колонныДержат звездный потолок,Будто там, в садах Платона,Длится этот диалог.

Мы шагаем без дороги,Хвойный воздух как вино,Телогрейки или тоги —Очевидно, все равно…

1963

Я хочу, чтоб средь метели[183]

Я хочу, чтоб средь метелиВ черной буре снеговой,Точно угли, окна тлели,Ясной вехой путевой.

В очаге бы том всегдашнемЖили пламени цветы,И чтоб теплый и нестрашныйТихо зверь дышал домашнийСредь домашней темноты.

1963

Не удержал усилием пера[184]

Не удержал усилием пераВсего, что было, кажется, вчера.

Я думал так- какие пустяки!В любое время напишу стихи.

Запаса чувства хватит на сто лет —И на душе неизгладимый след.

Едва настанет подходящий час,Воскреснет все — как на сетчатке глаз.

Но прошлое, лежащее у ног,Просыпано сквозь пальцы, как песок,

И быль живая поросла быльем,Беспамятством, забвеньем, забытьем…

1963

Я иду, отражаясь в глазах москвичей[185]

Я иду, отражаясь в глазах москвичей,Без ненужного шума, без лишних речей.

Я иду — и о взгляд загорается взгляд,Магнетической силы мгновенный разряд.

Память гроз, отгремевших не очень давно,Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.

Вдоль асфальта мои повторяет словаПобедившая камень живая трава.

Ей в граните, в гудроне привычно расти —Камень сопок ложился у ней на пути.

И навек вдохновила траву на трудыНепомерная сила земли и воды,

Вся чувствительность тропки таежной, где следИногда остается на тысячу лет.

1964

Осенний воздух чист[186]

Осенний воздух чист,Шумна грачей ночевка,Любой летящий листТревожен, как листовка

С печатного станка,Станка самой природы,Падение листкаЧуть-чуть не с небосвода.

Прохожий без трудаПрочтет в одно мгновенье,Запомнит навсегдаТакое сообщенье.

Подержит на ветруСкрещенье тонких линий,И рано поутруНа листья ляжет иней.

1964

Он чувствует событья кожей[187]

Он чувствует событья кожей.Что цвет и вкус?На озарение похожаПодсказка муз.

Его пространство безвоздушно,Должна уметьОдной природе быть послушнойПластинки медь.

Сожмется, точно анероидВ деленьях шкал,Свои усилия утроит,Ловя сигнал.

И передаст на самописцыЗемной секрет,Оставит почерком провидцаГлубокий след.

1964

От кухни и передней[188]

Б. Пастернаку

От кухни и переднейПо самый горизонтИдет ремонт последний,Последний мой ремонт.

Не будет в жизни болеСтроительных контор,Починки старой боли,Крепления опор.

Моя архитектураОт шкуры до нутраВо власти штукатура,Под игом маляра.

И плотничьи заплатыНа рубище певца —Свидетельство расплатыС судьбою до конца.

От кухни и переднейПо самый горизонтИдет ремонт последний,Последний мой ремонт.

1964

Выщербленная лира[189]

Выщербленная лира,Кошачья колыбель, —Это моя квартира,Шиллеровская щель.

Здесь нашу честь и местоВ мире людей и зверейОбороняем вместеС черною кошкой моей.

Кошке — фанерный ящик,Мне — колченогий стол.Кровью стихов настоящихГусто обрызган пол.

Кошка по имени МухаТочит карандаши,Вся — напряженье слухаВ темной квартирной тиши.

1964

Таруса[190]

Карьер известнякаРайонного значенья,И светлая рекаСтаринного теченья.

Здесь тени, чье родствоС природой, хлебом, веройЖивое существо,А вовсе не химера.

Не кладбище стихов,А кладезь животворный,И — мимо берегов —Поток реки упорный.

Хранилище стихаПредания и долга,В поэзии ОкаЗначительней, чем Волга.

Карьер известнякаРайонного значенья,И светлая рекаСтаринного теченья.

1964

Я — северянин. Я ценю тепло[191]

Я — северянин. Я ценю тепло,Я различаю — где добро, где зло.Мне нужен мир, где всюду есть дома,Где белым снегом вымыта зима.

Мне нужен клен с опавшею листвойИ крыша над моею головой.Я — северянин, зимний человек,Я каждый день ищу себе ночлег.

1964

Вчера я кончил эту книжку[192]

Вчера я кончил эту книжкуВчернеОсадка в ней немного лишкуНа дне.

В подножье строк или палатокГранит.Нерастворимый тот остатокХранит.

Стиха невозмутима мера —ОнаДля гончара и для ГомераОдна.

1964