Гатчинский коршун - Андрей Величко

— Множество пословиц, поговорок, выражений и крылатых фраз с введением нового правописания станут бессмысленными, — объявили нам динамики голосом Соболевского.

— Или вы просто употребили слово «множество», имея в виду «много»? Тогда полный список мне, пожалуйста.

— Список чего?

— Пословиц, поговорок, крылатых фраз и особенно выражений, которые потеряют смысл в новой орфографии. Господин Ильин, вы что-то хотите сказать?

— Я хочу привести пример[1] — во фразе «Я люблю ея собаку» эти реформаторы предлагают употребить «её», то есть…

— Понятно. Очень удачный пример, лично меня убеждающий в преимуществах именно новой орфографии. Ведь по ней я могу подумать, что вы любите её, собаку… Любя так даму называете, бывает. То есть при желании у меня сохраняется лазейка для веры в человечество. А по старым правилам я вынужден представлять себе, как вы, значит, эту псину… Тьфу.

— Это демагогия! — пискнул Мережковский и замер, видимо в ожидании репрессий.

— Она самая, — согласился я, — как и то, что мне тут вами говорилось. Потому что когда в обсуждении государственных проблем оперируют словами «много», «невосполнимый» и так далее, это именно демагогия и есть. Не «много», а точную цифру! Не знаете точной — давайте с допуском, по его величине можно будет судить о компетенции. Не какие-то там невосполнимые пословицы и выражения, а полный перечень. Желательно с пометкой напротив каждого, а в чем его особая ценность. Не «лучшая часть российской интеллигенции», а пофамильный список! Вот в таком ключе я готов обсуждать поднятый вами вопрос, а как сейчас — нет.

— Господин канцлер, — поднял голову Розанов, — тем не менее, вы в какой-то мере узнали нашу точку зрения по данному вопросу. Могу ли я попросить вас вкратце изложить вашу?

— Тут вот какая тонкость, — задумался я, — на военных советах ведь не зря сначала дают высказаться младшим. Чтобы, значит, на них начальственное мнение авторитетом не давило. Хотя, действительно, какой я для вас авторитет? Ладно, слушайте.

Я отхлебнул кофе и продолжил:

— Вот тут говорилось о должном сохранении и преумножении духовного наследия. Ну так почитайте…

Я протянул Ильину полгода назад пришедшую Гоше кляузу на Мичурина. Там его безграмотно и косноязычно обвиняли в поощрении бл…ства среди растений и просили принять меры… Гоша, кстати, меры действительно принял — послал Мичурину сто тысяч и императорского комиссара, чтобы Иван Владимирович не тратил свое драгоценное время на общение с местными властями.

— Или вы скажете, что эта бумага представляет собой нечто исключительное? — поинтересовался я.

— Нет, — вынужден был признать Ильин, — но надо ведь ориентироваться на лучшие образцы!

— Системная ошибка, — покачал головой я. — Массовый инструмент должен быть рассчитан именно на массового пользователя, а вовсе не на отдельных гениев или дебилов. Но это совсем не значит, что их надо оставлять без оного — просто он будет не массовый, вот и все. Мне кажется, что в качестве языка бесплатного обучения, официального делопроизводства и технической документации надо принять те упрощения, которые предлагаются господами, фамилия которых, кстати, не «варвары», а Корш, например. А в качестве литературного на добровольной основе оставить существующую грамматику. И пусть писатель сам решает, по каким правилам ему писать… Где-то вот так.

В общем, мы договорились встретиться через месяц, за который фанаты буквы «ять» подготовят фактический материал. Честно говоря, их аргументация мне действительно не показалась убедительной — подумаешь, сочетание «ели ели» будет звучать странно. Хотите описать этот процесс — так кто вам мешает написать «кушали елки»? А еще лучше — личным примером показать, как это делается. Опять же творение бородатого графа уже в названии приобретает интригу — то есть «миръ» или мiръ» он имел в виду? Глядишь, и станет на одного-двух читателей больше. Потом, правда, их начнет тошнить от вставленных там через одну страниц на французском, но это будет уже потом. Кстати, Лев Николаевич не внял-таки моей просьбе попробовать написать фэнтези, а под впечатлением японской войны сел сочинять роман о самураях. Блин, мне даже страшно подумать, как будут мучиться несчастные наборщики с японскими текстами… Как бы его потом не грохнули, а то ведь общественность точно потом на меня все свалит.

А на ужин ко мне заявился Гоша, причем тоже с сомнениями на грамматические темы.

— Я, конечно, понимаю, — сообщил он, — что чем проще предмет, тем быстрее его выучат. Но вот лучше ли? И, кроме того, защитники существующей орфографии правы — в рамках новых правил многие шедевры русской словесности теряют что-то неуловимое… Я привстал и посмотрел, как Гоша сидит на стуле.

— Что-то не так? — не понял он, тоже оглядываясь.

— Слушай, а может, тебе лучше в кресло пересесть, оно пониже и с подлокотниками? Прямо с кофием. Не хочешь? Ну, тогда держись покрепче, что ли — я тебе сейчас дифирамбы петь буду. Итак, ты на редкость широко образованная личность. Разбираешься в технике, знаешь три иностранных языка, это кроме безукоризненного владения русским письменным и устным, да еще и латынь с греческим. Изучал прорву гуманитарных дисциплин, у половины которых я и название-то не могу написать без ошибок! Прочитал массу книг как со старой орфографией, так и с новой. Кроме того, у тебя от природы мозги хорошо работают, а последнее время из-за усиленной нагрузки на них иногда и вовсе замечательно. И вот ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос — много ли в Российской империи людей, которым я смогу, не кривя душой, сказать то же самое?

— Ну, это ты передергиваешь, — возразило величество, — у большинства населения просто нет возможностей получить такое образование.

— Ладно, к этому мы еще вернемся, а пока сузим поле отбора до великих князей. Вот уж у них возможностей было поболее, чем у тебя, несколько лет просидевшего в кавказской глубинке. Ну, и про кого ты мне расскажешь?

Гоша молчал, потому как все эти люди уже по много раз были обсуждены именно на предмет поиска хоть каких-то достоинств.

— Так вот, — продолжил я, — люди рождаются разными. Одни могут до конца жизни учиться, то есть, наверное, и у них есть предел усвоения знаний, но с существующими методами подачи информации до него просто не удается дойти. Но их мало, вот в чем беда… Другие за всю жизнь способны хорошо если усвоить курс начальной школы. Их, к счастью, тоже не так уж много. А большинство — гимназический курс, пожалуй, оно и осилит. Но подача сведений сверх этого приведет к тому, что они забудут что-нибудь из ранее выученного, да еще и получат отвращение к учебе вообще. Вот тебе яркий пример — дядя Алексей. Учили его древнегреческому, и что? Как он его раньше не знал, так и сейчас не знает, но зато и то немногое, что у его осталось в голове после уроков математики, тоже куда-то испарилось. Или Полозова возьми — уже почти год, бедняга, с персональным учителем немецким мается. И что? Знает его как бы не хуже, чем я, который этот язык не учил вовсе. Зато летает как! Нам с тобой хоть удавись, все равно так не получится. Ну и чистая экономика — ведь денег у нас элементарно не хватит учить всех всему и наилучшим образом! И ни у кого не хватит, кстати. Так что никуда не денешься, это вынужденная мера. И потом, мы же старую орфографию вовсе не собираемся запрещать. Факультативные курсы, в том числе в некоторых бесплатных учебных заведениях, изучение ее на филологических факультетах… Если она действительно нужна, так найдутся энтузиасты, которые ее сохранят и даже преумножат. А потом, глядишь, наступят времена, когда каждый будет сыт, одет, обут и чуть не лопаться от высочайшей духовности. Вот тогда ничего не помешает вернуться, так сказать, к истокам.

— Ладно, но предлагаются ведь совсем радикальные проекты! — возразил Гоша. — Например, убрать из алфавита не только и десятиричное, ять и фиту, но и «э» с «ё», как в телеграфной азбуке. А некоторые и вообще хотят под шумок избавиться еще и от «я» с «ю». Как там у вас в Интернете пишут? Йа креведко!

— Ну, отдельные товарищи излишне увлеклись, так их поправить недолго, на то она и дискуссия, — пожал плечами я. — Хотя мне, например, кажется, что надо внимательно пройтись по исключениям в русском языке на предмет некоторого уменьшения их количества. Мы же не англичане, в конце концов.

В это время в комнату вошла кошка и мяукнула — мол, вы уже поели! А почему мне никто ничего не предлагает?

— Иди сюда, жывотное, — по новой орфографии позвал ее я. Как и ожидалось, ничего выходящего за рамки приличий кошка в этом не усмотрела.

Глава 34

Вообще-то вся эта возня с правописанием имела своей целью не только подготовить реформу в этой области и заодно дополнительно прояснить, как может развиваться демократия на российской почве, но и создать дымовую завесу. Дело в том, что с января начали происходить и более серьезные вещи, к которым мне не хотелось привлекать излишнего внимания…