Гатчинский коршун - Андрей Величко

На рождество в Киеве был убит государственный (то есть мой) комиссар. Убит левыми эсерами, которые, хоть и сильно сократились в числе, но все же еще продолжали существовать. И было очень похоже, что при содействии полиции. Ну, это уже наглость… Ладно там, пока они отстреливали СТАРЫХ чиновников — нехорошо, конечно, и это жестко каралось, но, если можно так сказать, обычным порядком. Однако тут подняли руку на моего человека…

Немедленно к месту событий была выслана оперативная бригада от Дома, шестого и седьмого отделов под руководством полковника Алафузова. Все хоть сколько-нибудь замеченные в контактах с эсерами в первые же два дня были взяты и допрошены. Большинство потом отпустили с настоятельными рекомендациями не болтать, и почти все действительно не болтали — ибо труп идиота, не последовавшего доброму совету, очень способствовал сдержанности. Так вот, почти все были отпущены, но трое — нет, их препроводили к господам Ли. По результатам интенсивных бесед с этими тремя был взят еще десяток, после допроса которого началась акция.

Два полицейских, причастных к убийству, были оставлены для суда. Еще троих, которые знали о подготовке, но не приняли никаких мер, просто тихо ликвидировали. И чуть громче, то есть не особенно заботясь о маскировке, перестреляли всех известных к тому времени левых эсеров в Киеве и окрестностях. А потом операция была расширена на всю Россию и те зарубежные страны, куда мы могли дотянуться. К февралю от партии эсеров-максималистов остался практически только Савинков, в процессе непрерывных допросов которого периодически всплывали новые имена, но уже так, эпизодические, про которые сам-то он почти забыл, да вот старший следователь господин Ли способствовал стимуляции памяти… Кстати, среди них оказались и Мережковский со своей женой Зинаидой Гиппиус. Жалко, конечно, с виду вроде как и ничего люди, и нельзя их прямо сейчас ликвидировать, но чуть позже, пожалуй, придется. Или обойтись воспитательной беседой? Пожалуй, действительно так будет лучше — чтобы не было всяких вопросов типа — почему это они только сейчас померли, времени-то вон сколько прошло. Но беседу надо будет подготовить, чтобы она получилась действительно воспитательной, причем не только для этой пары, но и для всех прочих родственников и знакомых. Ибо я хотел вбить в головы всяких борцов с режимом простую вещь — режим будет бороться с ними теми же методами, что и они с ним. Только у него эта борьба получится эффективней…

Газеты были неофициально предупреждены, что писать про такое не надо. Лучше уж букву ять защищайте, что ли! И большинство вняло. А редакция некоего «Русского вестника», почему-то не проявившего сознательности, была оптом подведена уж не помню под какую статью и сейчас находилась на пути к вилюйским приискам.

Информбюро же вовсю распространяло слухи, объясняющие народу суть происходящего. Мол, это вам не забастовка, даже незаконная, и не пьяная болтовня про его величество, за что и побьют-то не всегда. Это на человека самого канцлера руку подняли, а он своих в обиду не дает никогда — если они действительно свои, разумеется. Так что если ни в чем убийственном против власти не замешан, то бояться человека в черном мундире не нужно…

Причем слухи начали распространяться заранее, еще когда первые подразделения неустановленных лиц только надевали камуфляж, маски и снаряжали магазины.

Пожалуй, настала пора поподробнее объяснить, кто такие комиссары.

Вы случайно не обращали внимание, что чиновники почему-то склонны воровать и взяточничать в среднем несколько больше, чем просто люди? Это связано с системой отбора. Итак, предположим, вы честный человек, искренне желающий улучшить жизнь своего, скажем, района… Итак, вы пришли в управу и заявили об этом. Дальше рассказывать?

Или, если имеет место быть демократия, вы от большой наивности самовыдвинулись в депутаты…

Так вот, в Российской империи предполагалось создать номенклатуру — то есть прослойку профессиональных чиновников. И со временем заместить ее представителями всю существующую бюрократию. Главный вопрос — где брать кадры и как их готовить — решался так. Предположим, вы все тот же самый неглупый и честный человек — но только являетесь подданным Его Величества Георгия Первого. И отслужили в армии. В таком случае путь вам не в управу или на выборы, а школу комиссаров. Их две, одна в Гатчине и готовит государственных, вторая в Питере и готовит императорских. Если вы живете, например, в Тобольске и денег на дорогу в школу у вас просто нет — напишите, скорее всего вам предоставят кредит и возможность его отработать по приезду.

Итак, вы поступили в школу. В зависимости от уровня подготовки (ну и амбиций тоже) вы можете пройти один из трех курсов. Сокращенный полугодовой, после которого вы выйдете комиссаром третьего ранга. И будете три года служить им за сравнительно небольшие деньги, зная, что уж за чем-чем, а за вашей бескорыстностью следят очень пристально. Комиссар — это личный порученец канцлера (в черном мундире) или императора (в синем), а ранг определяет масштаб поручений. Например, в Козлов, присматривать, чтобы никто не обижал Мичурина, был послан императорский комиссар третьего ранга. В случае достижения выдающихся успехов есть надежда получить второй ранг.

Если же ваш образовательный уровень позволяет, можно записаться на полный курс — полтора года — и выйти оттуда комиссаром второго ранга. Или, при достижении больших успехов и наличии способностей, поучиться еще полгода и выйти уже с первым рангом…

То есть комиссарство представляло из себя стажировку лиц, желающих стать чиновниками, и было ограничено сроком в три года. По истечении которого кандидату либо предлагали должность в соответствии с рангом, либо не предлагали — по многим причинам.

Разумеется, наплыв желающих в эти школы быстро превысил их пропускную способность, что позволило ужесточить условия приема. Для иногородних, не сдавших экзамен, но не рвущихся возвращаться домой, было организовано подготовительное отделение с жильем типа казармы и без стипендии, для стимуляции их трудовой деятельности. Кто-то чистил от снега ВПП, а кто-то уже подрабатывал в наружке шестого отдела… Кроме того, в следующем году предполагалось открыть Институт Управления, чтобы система подготовки административных кадров обрела законченность. Ибо, как сказал некто очень умный, «кадры решают все».

Собор все-таки не смог двумя третями избрать министра по делам национальностей. Так что набравший большинство голосов господин Сталин, по многим соображениям официально принявший эту фамилию, стал не министром, а пока только государственным комиссаром первого ранга. И, естественно, в качестве поля деятельности ему были выделены вопросы национального устройства Империи…

Между делом я выполнил и одну просьбу её величества Марии Первой. Племянница уже пару раз приставала ко мне, чтобы я как-то поучаствовал в судьбе Игоря Лотарева, это который будущий Северянин. Да-да, то самый, который «Я, гений Игорь Северянин…». Чем-то его стихи задевали какие-то там струны ее души. Хотя, конечно, про розы он очень даже неплохо напишет лет этак через тридцать. А то, что сейчас — ну извините. «Я в комфортабельной карете на эллиптических рессорах»… Ездил я разок на такой — качает сильнее, чем на катамаране. Тем более, что пока он у нас тут и этого не написал… Поначалу я вообще не понял, почему она обращается ко мне. Возьми ты его к себе придворным поэтом, и пусть там на здоровье соловьем разливается! Мне он, что ли, будет стихи читать? Пока не прибью.

— Нет, — ответила мне Маша, — нельзя его ко двору. В такой обстановке он точно свой талант погубит, у нас так уже почти успел, и только революция и эмиграция помогли ему остаться поэтом.

— Так ведь ты же еще и курильская королева! — напомнил я. — При шикотанском дворе ему жизнь точно медом не покажется. А то туда англичане недавно военного наблюдателя послали, следить за выполнением условий мирного договора. Бедному словом не с кем перемолвиться, ибо Пашины моряки по-английски знают только слово «дринк» и наливают ему с утра до вечера, благо Одуванчик выделил на это специальные средства. Вот, значит, и пусть поэт помаленьку набирается жизненного опыта.

В общем, я позвонил в приемную и велел запускать будущего Северянина.

— Позвольте преподнести вам свои стихи! — с ходу взял быка за рога поэт.

— Это смотря про что, — дипломатично ответил я.

— Вот, пожалуйста — на геройскую гибель первой штурмовой эскадрильи.

— От те раз, — удивился я, — вы что, там были? Или хотя бы с летчиками беседовали?

— Я прочитал…

— Где?

— В «Ниве»…

— Ясно. Давайте.

Как я и ожидал, ни малейшей художественной ценности текст не представлял. Про гимназисточек у него куда лучше писать получалось… Примерно так я ему и сказал.