Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря

— Не зиеная! — замотал головой Игорек.

— Зеленая! — настаивал на своем Сергей Иванович.

Так они пререкались несколько минут, пока Игорек не побежал на кухню и не потащил меня с собой в гостиную. Там он остановился возле непонятной машины и повелительно указал на нее пальцем.

— Зиеная? — спросил он, тревожно глядя на меня.

Я задумалась. Когда эти злополучные машины стояли рядом, отнести их к одному цвету просто язык не поворачивался. Глянув на грозно насупившегося Сергея Ивановича, я поняла, что нужно срочно изобретать новый цвет.

— Ну, не совсем зеленая, — осторожно произнесла я. — Скорее, зелено-оливковая.

— Да что ты парню голову морочишь! — рассердился Сергей Иванович. — Сейчас начнется мне еще — с перламутровым отливом! Зеленая она и есть — ну, разве что, защитного цвета.

— Не зиеная! — торжествующе воскликнул Игорек.

— Не зеленая, — подтвердила я. — Защитно-оливковая.

Игорек нахмурился, пожевал губами, пытаясь воспроизвести сложное название, но с третьего раза сдался — и так у них потом эта машина и называлась «Не-зеленая».

Чем больше слов он узнавал, тем сложнее было мне разнообразить его меню. Каждое новое блюдо он встречал крайне настороженно, а накормить его обманом, как других детей, было просто невозможно. Помню, подсунула я ему пару раз творог под видом мороженого — обиды было! До конца дня со мной не разговаривал, отворачивался. Правда, и когда он сам что-нибудь натворил, самым страшным наказанием для него было, если я вдруг делала вид, что не замечаю его. Не получив ответа на свой призыв, он стремительно бросался ко мне, обхватывал руками и начинал дергать во все стороны, испуганно заглядывая мне в глаза. Я тут же и отходила — сил у меня не было долго на него сердиться.

А вот в прятки он любил играть — вернее, когда с ним играли. Бывало, сядет под деревом и замрет, вверх глядя, пока из листвы птица не выпорхнет — а тогда уж и смеется, и в ладоши хлопает. Или прямо на землю ляжет, вытянется во весь рост, ручки под подбородок подложит и затаится — ждет, чтобы кузнечик откуда-то из травы выпрыгнул. А со мной и вовсе до смешного доходило — зайду в туалет, выхожу, а он под дверью, и глаза в пол лица, и радости, словно я с того света вернулась.

Хотя бывало, что и промахивался он, особенно в доме. Уставится в какую-то точку, затихнет — и нет, не в себя уходит, а словно взглядом подманивает того, кто там притаился. А откуда же тому взяться-то — вот он через пару минут и вздохнет, рукой махнет и чем-то другим займется. Вот, наверно, в такие моменты и началось — нафантазировал потом он себе барабашку своего. Но только это уже потом было…

Летом, в августе, по-моему, Таня с Анатолием увезли Игорька на три недели на море. Опять загрустили мы с Сергеем Ивановичем — ведь почти год уже Игорек у нас прожил, а мне так казалось, что целую жизнь. И такую добрую жизнь — мирную, радостную: и с ним мы про тоску и скуку забыли, и Танюшу с Анатолием куда чаще видели, и они тоже и спокойнее, и внимательнее, и отзывчивее стали.

Частенько мы с Сергеем Ивановичем в те три недели разговаривали о том, как изменил Игорек всю нашу жизнь. И опять ни до чего не договорились. Я ему — вот, мол, Игорьку меньше рамок, чем Танюше в детстве, ставят, он и растет более свободным; а он мне — на мальчишку с самого детства давить нельзя, чтобы из него настоящий мужчина вырос. Я ему — если бы ты Танюше хоть вполовину столько времени уделял, как сейчас Игорьку, она бы тоже более общительной была; а он мне — я работал с утра до вечера, это тебе нужно было больше ею заниматься. Я ему — а вот у Танюши с Анатолием у обоих время находится, чтобы с ребенком общаться; а он мне — а нам кто-нибудь так помогал, как мы им? Тьфу, честное слово, как с той машинкой — сам же видит, что неправ, а до конца на своем стоять будет.

Но, как бы там ни было, прошли эти три недели, как все в нашей жизни проходит, и в том году я даже слышать не хотела, чтобы день рождения Игорька в городе праздновался. Танюша заволновалась, что народа много приглашено, но ей возразила, что у нас уж точно места больше. И всех их друзей мы давно уже знаем, даже новых, а Дариночку их мне уже совсем не терпится вживую увидеть. И Игорьку будет приятно хозяином для других детей выступить. И стол хороший накрыть мне всегда в радость было.

Вот и собралась у нас за столом — впервые за много лет — компания в добрых полтора десятка человек. Галя с Тошей и в жизни оказались такими же милыми и приветливыми, как я их себе и представляла. И Даринка сама к нам с Сергеем Ивановичем по-настоящему знакомиться подошла (Сергей Иванович даже глазами захлопал, когда она ему с легкой улыбкой ручку небрежно протянула, словно принцесса для поцелуя), это потом уже они с Игорьком друг от дружки не отходили.

И Светочка нас, как родных, обняла, а Олежка-то вырос — встретила бы где-то в другом месте, ни за что бы не узнала. В школу он уже в том году собирался. И даже Мариночка меня удивила — очень по-хорошему: двое ребят с ней приехали. У меня даже сердце встрепенулось — может, и она в таком славном окружении на правильную дорогу поглядывать начала?

Очень хорошо мы посидели — тепло так, душевно, по-семейному. И тосты все замечательные говорили — и добрые, и с юмором, и нас с Сергеем Ивановичем не забыли. И девочки мне помогли, а к мытью посуды так и вовсе не подпустили. А папы молодые, как только мамы на кухне скрылись, сразу же с детьми на улицу вышли. Я еще Сергею Ивановичу на Тошу кивнула — смотри, мол, не стесняется с дочкой играть. Он тут же надулся, как мышь на крупу, то и дело косясь хмуро на веселую возню во дворе — так я и не поняла, то ли на недостаток мужского внимания к себе обиделся, то ли на то, что они его с собой не позвали.

Марина со своими приятелями тоже на улицу вышла, и я уж не удержалась — стала к ним приглядываться.