Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

— Что скажете, профессор Барретт? — улыбнулся он. — Похоже, в аэропорту нас будет встречать толпа народу!

Мы оставались в Танзании еще на две недели, и я понимала, что Уолли шутит, потому что круг антропологов слишком узок и событие будет удостоено всего лишь статьи в «Уолл-стрит джорнэл». Неожиданно всплыло воспоминание о моем первом прилете в международный аэропорт Лос-Анджелеса с Алексом. Я представила, что такое же широкое освещение в прессе получит появление запыленного ученого с деревянным ящиком, полным костей.

— Что-то сомнительно, — ответила я.

Уолли встал и стряхнул землю со своих шортов.

— Отнесу это Сюзи, пока она не рассердилась, — сказал он, направляясь к выходу из палатки.

Он приподнял полог и тут же опустил его, словно увидел чудо, с которым не смел встретиться лицом к лицу. Потом прищурился и вновь поднял полог.

Посреди лагеря стоял грузовичок, и Коджи, один из местных скаутов, разгружал ящики с маркировкой знаменитого парижского ресторана. Небольшая группа моих помощников с благоговейным трепетом наблюдала, как на землю осторожно выгружают ящики с лобстерами, свежие фрукты и головки сыра бри. Нечто подобное я видела лишь однажды.

Уолли вышел из палатки.

— Теперь я знаю, — пробормотал он, — есть Бог на земле.

— Бог — слишком сильно сказано, — раздался голос, — но в святые записать можно.

При первых же словах Алекса я обернулась. Он стоял в метре позади меня — вошел в палатку незаметно. Его руки явно не находили себе места, и я поняла, что он нервничает больше, чем хочет мне показать.

— Я подумал: «А что я могу привезти женщине, которая вот-вот изменит ход эволюции?» Цветы показались мне неуместными. А со времен своего последнего визита в Танзанию я помнил, что местная кухня оставляет желать лучшего…

— Ой, Алекс! — воскликнула я и бросилась ему в объятия.

Его руки прошлись по моей спине, вновь познавая мое тело. Я вдохнула знакомый запах его кожи и разгладила складочки на его одежде.

— Я думала, ты на меня сердишься, — сказала я.

— Да, я сердился, — признался Алекс. — Пока не понял, что веду себя как последний идиот. Мы могли бы поцеловаться и все забыть.

Я обхватила его лицо руками. Я чуть не лопалась от счастья, что он стоит передо мной, и недоумевала, как могла жить с пустотой в душе.

— Я прощаю тебя, — сказала я.

— А я еще не извинился.

Я уткнулась лбом в его подбородок.

— Мне все равно.

Он с нежностью наклонился ко мне. Я слышала радостные возгласы студентов, когда на улице начали вскрывать картонные коробки.

— Если это на самом деле то же, что получить награду Киноакадемии, — сказал Алекс, — то я настолько горжусь тобой, что ты даже не можешь себе представить.

Я прильнула к нему, думая о том, что похвала, которую я получила из уст Арчибальда Кастера, и вся слава от этой находки меркнут перед словами Алекса. Его мнение единственное имело значение.

Тем вечером у нас был роскошный ужин, и даже привкус дыма костра, появившийся у телячьей отбивной, только придавал ей некую пикантность. Алекс непринужденно болтал с моими помощниками, заставляя их смеяться над шутками и ошибками, которые он совершал, играя роль антрополога в фильме, пока не приехала я и не внесла коррективы. Но когда пятеро студентов взяли несколько бутылочек «Бордо» и предложили устроить вечеринку возле места раскопок, Алекс отказался. Он взял бутылку вина и протянул руку, чтобы помочь мне встать, как будто мы обо всем договорились заранее.

Он застегивал палатку, а я стояла к нему спиной, глядя на свою расческу, зубную щетку и тюбик зубной пасты рядом с треснувшей раковиной. Я что-то должна была сказать Алексу, но не помнила, что именно. Его руки замерли у меня на талии.

— Да что это с нами: со мной и с тобой, с палатками и Танзанией?

Невозможно было не вспоминать ту, первую ночь, когда мы занимались любовью, — без танцующих оранжевых бликов костра, под гул ветра, гуляющего между холмами, и тяжелые черные складки африканской ночи лишь теснее прижимали нас друг к другу.

Мы слились воедино, как начинаются в Центральной Африке дожди: быстро, без предупреждения, принося с собою ярость такую сильную, что все дни, пока льет дождь, смотришь в окно и сомневаешься, будет ли когда-нибудь земля прежней. Потом мы лежали в объятиях друг друга, полураздетые, мокрые от пота, и наши пальцы неустанно гладили обнаженные участки тела, только чтобы не разрывать связь.

Мы пили вино прямо из бутылки, глядя на языки костра с ленивой удовлетворенностью, возникшей от осознания того, что будет новый, медленный, более сладкий раз. Я бездумно гладила запястье Алекса.

— Для меня это много значит, — призналась я, — твой приезд сюда.

Алекс поцеловал меня в ухо.

— А почему ты думаешь, что я сделал это ради тебя? — спросил он. — Три недели воздержания — сущий ад.

Я улыбнулась и закрыла глаза, а потом замерла и села. Воздержания… Неожиданно я вспомнила, что забыла сказать Алексу.

Когда я распаковывала свои вещи в Танзании, то поняла, что забыла дома противозачаточные таблетки. Сперва я подумала, что получу рецепт здесь, если у них вообще есть аптеки, а после сообразила, что нахожусь от Алекса на другом конце света и у меня слишком мало шансов забеременеть. Но теперь, когда Алекс здесь, нет никакой гарантии.

— Просто из любопытства, — я повернулась к нему, — хочу узнать, как ты относишься к отцовству?

Глаза Алекса потемнели, его взгляд застыл.

— Что, черт возьми, ты пытаешься мне сказать? — спросил он, буквально выплевывая каждое слово.

Я положила руку ему на плечо, понимая, что звучит это гораздо страшнее, чем есть на самом деле.

— Я оставила противозачаточные пилюли дома. Поэтому уже несколько недель ничего не принимаю. — Я улыбнулась. — Уверена, ничего страшного не произойдет. Все будет в порядке.

— Касси, — медленно произнес Алекс, — я не планировал иметь детей.

Не знаю, почему мы раньше этого не обсуждали. Я считала, что он хочет немного подождать, но в конечном итоге завести детей.

— Никогда? — немного удивленная его реакцией, спросила я.

— Никогда! — Алекс провел рукой по лицу. — Не хочу быть похожим на собственных родителей.

Я перевела дух: я знала Алекса, такого не случится.

— Мои родители тоже мало чем напоминали Оззи и Харриет, но это не мешает мне хотеть ребенка.

Я закрыла глаза, представляя красивого маленького мальчика, бегающего по лужайкам нашего дома, — его ноги мелькали, как ветер. Представила его здесь, в Танзании, играющего рядом со мной пластмассовым ведерком и лопаткой. Я знала: придет время, и я смогу убедить Алекса.

Он сжал меня в объятиях, приняв мое молчание за возмущение.

— Кроме того, — возразил он, — как ты станешь следующей Маргарет Мид, если собираешься родить ребенка? Ты не сможешь носить свою руку на лекции, будучи беременной.

Я ставила под сомнение весомость его аргументов, но в некотором смысле Алекс был прав. Может быть, в скором будущем, но пока еще не время…

Я повернулась лицом к нему на узкой кровати.

— И кто из нас будет спать на полу?

Алекс засмеялся.

— Дорогая, ты когда-нибудь слышала о русской рулетке?

Я вернулась в Штаты и прочла курс лекций в нескольких университетах, обсуждая выводы об эволюции человеческого мозга, которые напрашиваются после обнаружения этой руки с орудием труда. Я не любила надолго оставаться вдалеке от Алекса, но он был слишком занят на съемках «Антония и Клеопатры». И неважно, где я находилась, — в Бостоне, Чикаго или Балтиморе. Алекс работал двадцать часов в сутки, поэтому, даже если я оставалась в Лос-Анджелесе, у меня не было возможности проводить с ним время.

Голос Алекса прокатился по лестнице из спальни.

— Иногда мы видим в небе облака, похожие на дракона, химеру, временами напоминающие медведя или льва, крепость с башнями, свисающие скалы, вильчатую гору или голубые мысы с растущими на них деревьями, которые кивают миру и смеются нам в глаза.