Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда - Владимир Гораль

Через два с небольшим часа вся троица спустилась по трапу надстройки на палубу носовой части «Жуковска». Баркас «Эидис» как раз был пришвартован к левому свободному борту нашего малыша – траулера, который по сравнению с соседом казался внушительным, солидным рыбацким судном. Я обратил внимание, что боцман Бронислав Устиныч чем-то изрядно расстроен. Его знаменитые усы, обычно аккуратно подкрученные, обиженно топорщились, словно усы пожилого тигра от которого ушла добыча, а следом и молодая тигрица. Вообщем, судя по всему, переговоры в капитанской каюте, на которые, между прочим, были приглашены так же старший помощник Савелий Кондратьевич и старшина Семён окончились каким то неприятным для боцмана решением.

Как выяснилось позже, Верманд Вард изложил собравшимся свой план о том как, по выражению норвежца: «Вывести на чистую воду чёртов У-бот „Брунгильду“ – „Джуману“. В активе нашей стороны имелись такие важные доказательства как: магнитофонные записи разговоров Люци, Кранке и старпома Штинкера, фотоплёнка с кадрами фрагментов старой и новой (установленной „ремонтниками“, то бишь экипажем „Брунгильды“) инфраструктуры бывшей германской базы кригсмарине. Между прочим в наше отсутствие на „Жуковске“ то же не бездействовали и Семён (благо позволял полярный день) ещё раз исследовал вершину Медвежьего крыла и нашёл там тщательно замаскированную небольшую спутниковую антенну. Небольшой круглый колпак, окрашенный под цвет соседних камней. Эту штуку, явно установленную не в годы второй мировой, что называется то же подшили к делу, сфотографировав с разных сторон вместе со свежей картой погоды, полученной по фототелеграфу нашим радистом. На карте имелась датировка получения, вплоть до часов и минут».

Однако по общему мнению совещавшихся всего этого было недостаточно. Верманд считал необходимым добыть каким то образом хотя бы одну или две «кислотки» (кислотные мины), которые подводные пловцы с «Брунгильды» использовали для массивного повреждения подводных опор норвежской платформы «Алекс», затонувшей в Северном море. Он собирался вернуться в грот, чтобы найти и изъять хотя бы один экземпляр этого подлого оружия. Вард догадывался, что где-то на одном из складов в гроте, у командора Кранке должен быть запас этого незаменимого средства тайных диверсий на морских нефтедобывающих платформах. Для этого опасного мероприятия норвежцу нужен был напарник, разумеется владеющий одним из известных ему языков. Альтернатива была понятна – это мог быть либо боцман либо Генка Эпельбаум(моя кандидатура по малолетству, да и учитывая только что продемонстрированную мною при взятии на абордаж малышки «Эидис» ловкость, естественно в расчёт не принималась) Верманд с самого начала заявил, что предпочёл бы иметь дело с бывалым и сметливым Устинычем, да и боцман был обеими руками согласен, однако капитан Владлен наотрез отказал обоим.

Он так прямо и заявил:«Проси кого угодно дорогой мой союзник, но боцманом я рисковать более не намерен. Он хоть у нас артист изрядный, но без него „Жуковск“ в этой переделке не выживет. Это я тебе ответственно заявляю. Бери вот матроса Эпельбаума. Он парень шустрый, сообразительный, языком опять же владеет, даже слишком порой».и Владлен с напускной строгостью, сощурившись взглянул на Гену. Надо сказать, что рыжий Генрих Оскорович отреагировал со сдержанным энтузиазмом, но к его чести увильнуть не попытался. «Дорогой союзник Верманд» нехотя согласился на предложенного Гешу, благо выбора у него не было. После всего норвежец подозвал боцмана и оба спустившись на борт баркаса скрылись в его небольшой надстройке. Они говорили о чём-то не менее получаса, затем Устиныч вышел из рубки, неся на плече, что-то довольно тяжёлое и длинное замотанное в брезент. Странный предмет был отправлен в каптёрку вместе с каким-то небольшим, но увесистым ящиком, так же прибывшим с борта союзного баркаса.

Непривычно серьёзный Гена солидно попрощался с товарищами, сдержанно пожав всем руки. Он спустился в баркас следом за Вермандом. «Эидис» отшвартовавшись от «Жуковска» отправилась к родному берегу, ставшему вдруг опасным и как будто чужим. Боцман же тяжело вздохнул и задумчиво выдал очередную загадочную тираду:«Вот ведь как бывает, малый. И бывших врагов жизнь порой превращает в союзников…»

Глава 31. «Боцман и полярный бич»

Баркас с красивым женским именем «Эидис» скрылся за скалами и мне вспомнилась шутка нашего капитана, когда он назвал Верманда, Верещагиным из кинофильма «Белое солнце пустыни». Я вспомнил крик Сухова из фильма: «..Верещагин! Уходи с баркаса!..не заводи машину! Взорвешься! Стой!».. и мне стало не по себе. Вдруг навалилась усталость от всего пережитого и услышанного этой бессонной ночью и я едва передвигая ноги и стараясь не светится трусами из порванных штанов поплёлся в кубрик, где еле заполз на свою верхнюю матросскую койку с бортиком и тут же благополучно вырубился.

Мне приснился цветной, широкоэкранный сон. В нём боцман Сухов и Верманд-Верещагин оба в белых тюрбанах и цветных бухарских халатах долго и со вкусом пили зелёный чай, солидно подливая в него французский коньяк, расположившись словно в чайхане на вершине Медвежьего крыла. Я таращился на них, сидя как гагара на краешке соседнего скального уступа и вдруг с ужасом понял, что являюсь ни кем иным, как красноармейцем Петрухой и ко мне снизу карабкается по скалам нечто немыслимое – двухголовый, как сиамские близнецы Чёрный Абдула. Головы Люци и Кранке жутко покачивались на тонких шеях, растущих из одного массивного туловища.

Оно, это нечто, вот-вот доберётся до моего уступа и заколет меня ржавым штыком от старой трёхлинейки. Я пытаюсь позвать на помощь роскошно усатого, как гусар Сухова и богатыря Верещагина в седой норвежской бороде, но как бывает в таких кошмарах – язык словно парализован. Вдруг пришло ещё одно отчётливое понимание, что я вовсе никакой не Петруха, а младшая жена Абдулы – Гюльчатай и красноармейская гимнастёрка на мне потому, что я, аккуратная девочка, постирала своё пёстрое узбекское платьице и оно теперь сохнет на соседней скале. Тут я просто разозлился – хрен редьки не слаще, значит не зарежут, а задушат, да ещё перед смертью этот оголодавший муженёк двуглавый тут же на скале заставит меня, такую нежную, супружеский долг выполнить. Это было уже слишком и я проснулся в ледяном поту от собственного вопля.

«Чего орёшь, впечатления одолели?» – осведомился, стоящий у изголовья койки Борис. – «Тебе между прочим через десять минут на вахту, так что подъём».Я взглянул на наручные «Командирские» со светящимся циферблатом – было без десяти двенадцать. Поскольку тёмный и душный кубрик был заполнен похрапывающими матросами это была полночь, выходило что я проспал без малого двенадцать часов. Со сна меня била дрожь. И то сказать – на палубе, куда я поднялся по трапу из кубрика был хоть и май месяц, но не «баловником» ни «чародеем» он не был и тем более не «веял свежим своим опахалом». Скалы Медвежьего крыла хоть и защищали от от порывов холодного ветра, но пронизывающие сквозняки по палубе «Жуковска» гуляли вовсю.