Во весь голос (сборник) - Владимир Маяковский

                           давкою тесной.

Даже

          от холода

                            бить в ладоши

никто не решается —

                                        нельзя,

                                                     неуместно.

Мороз хватает

                           и тащит,

                                           как будто

пытает,

              насколько в любви закалённые.

Врывается в толпы.

                                     В давку запутан,

вступает

                вместе с толпой за колонны.

Ступени растут,

                              разрастаются в риф.

Но вот

             затихает

                             дыханье и пенье,

и страшно ступить —

                                         под ногою обрыв —

бездонный обрыв

                                  в четыре ступени.

Обрыв

от рабства в сто поколений,

где знают

лишь золота звонкий резон.

Обрыв

             и край —

                               это гроб и Ленин,

а дальше —

                     коммуна

                                      во весь горизонт.

Что увидишь?!

                            Только лоб его́ лишь,

и Надежда Константиновна

                                                      в тумане

                                                                       за…

Может быть,

                        в глаза без слёз

                                                     увидеть можно больше.

Не в такие

                    я

                      смотрел глаза.

Знамён

              плывущих

                                  склоняется шёлк

последней

                    почестью отданной:

«Прощай же, товарищ,

                                            ты честно прошёл

свой доблестный путь, благородный».

Страх.

            Закрой глаза

                                     и не гляди —

как будто

                  идёшь

                              по проволоке про́вода.

Как будто

                   минуту

                                 один на один

остался

              с огромной

                                    единственной правдой.

Я счастлив.

                      Звенящего марша вода

относит

                тело моё невесомое.

Я знаю —

                   отныне

                                 и навсегда

во мне

             минута

                           эта вот самая.

Я счастлив,

                      что я

                                этой силы частица,

что общие

                    даже слёзы из глаз.

Сильнее

                и чище

                             нельзя причаститься

великому чувству

                                 по имени —

                                                        класс!

Знамённые

                      снова

                                  склоняются крылья,

чтоб завтра

                      опять

                                 подняться в бои́ —

«Мы сами, родимый, закрыли

орлиные очи твои».

Только б не упасть,

                                     к плечу плечо,

флаги вычернив

                               и ве́ками алея,

на последнее

                         прощанье с Ильичём

шли

        и медлили у мавзолея.

Выполняют церемониал.

Говорили речи.

                             Говорят – и ладно.

Горе вот,

                что срок минуты

                                                мал —

разве

          весь

                  охватишь ненаглядный!

Пройдут

                 и на́верх

                                 смотрят с опаской,

на чёрный,

                     посыпанный снегом кружок.

Как бешено

                       скачут

                                   стрелки на Спасской.

В минуту —

                       к последней четвёрке прыжок.

Замрите

                минуту

                              от этой вести!

Остановись,

                        движенье и жизнь!

Поднявшие молот,

                                    стыньте на месте.

Земля, замри,

                          ложись и лежи!

Безмолвие.

                     Путь величайший окончен.

Стреляли из пушки,

                                      а может, из тыщи.

И эта

           пальба

                        казалась не громче,

чем мелочь,

                       в кармане бренчащая —

                                                                    в нищем.

До боли

                раскрыв

                                убогое зрение,

почти заморожен,

                                  стою не дыша.

Встаёт

             предо мной

                                    у знамён в озарении

тёмный

               земной

                             неподвижный шар.

Над миром гроб,

                                неподвижен и нем.

У гроба

               мы,

                      людей представители,

чтоб бурей восстаний,

                                          дел и поэм

размножить то,

                             что сегодня видели.

Но вот

             издалёка,

                               оттуда,

                                            из алого

в мороз,

                в караул умолкнувший наш,

чей-то голос —

                             как будто Муралова —

«Шагом марш».

Этого приказа

                            и не нужно даже —

реже,

          ровнее,

                        твёрже дыша,

с трудом

                 отрывая

                                 тело-тяжесть,

с площади

                    вниз

                             вбиваем шаг.

Каждое знамя

                           твёрдыми руками

вновь

           над головою

                                   взвито ввысь.

Топота потоп,

                           сила кругами,

ширясь,

                расходится

                                     миру в мысль.

Общая мысль

                          воедино созвеньена

рабочих,

                 крестьян

                                  и солдат-рубак:

– Трудно

                   будет

                             республике без Ленина.

Надо заменить его —

                                        кем?

                                                 И как?

Довольно

                  валяться

                                  на перине, клоповой!

Товарищ секретарь!

                                      НА тебе —

                                                           вот —

просим приписать

                                    к ячейке еркаповой

сразу,

          коллективно,

                                    весь завод… —

Смотрят

                 буржуи,

                                глазки раскоряча,

дрожат

              от топота крепких ног.

Четыреста тысяч

                                 от станка

                                                   горячих —

Ленину

               первый

                              партийный венок.

– Товарищ секретарь,

                                          бери ручку…

Говорят – заменим…

                                         Надо, мол…

Я уже стар —

                         берите внучика,

не отстаёт —

                        подай комсомол. —

Подшефный флот,

                                    подымай якоря,

в море

             пора

                      подводным кротам.

«По морям,

                      по морям,

нынче здесь,

                        завтра там».

Выше, солнце!

                            Будешь свидетель —

скорей

             разглаживай траур утра.

В ногу

             взрослым

                                вступают дети —

тра́-та-та-та́-та

                 та́-та-та-та́.

«Раз,

         два,

                три!