Воздушный штрафбат - Антон Кротков

— Вам знаком Гарри Свейт? — с плохо скрываемым предчувствием собственного торжества осведомился чекист.

Так звали одного из американских летчиков, с которым Борис был дружен в Испании. Нефедов признал факт знакомства. И тут выяснилось, что данный Свейт после разрыва контракта с республиканцами переметнулся со всеми военными секретами к франкистам, у которых служил военным советником. Что было совсем не удивительно для такого «солдата удачи». Бориса удивило и оскорбило другое: его, честно воевавшего, пытаются повязать с не имеющим чести перебежчиком и сделать предателем. В ответ на такое обвинение Борис назвал следователя «сволочью» и отказался отвечать на дальнейшие вопросы. Тогда начались круглосуточные допросы — сменяя друг друга, следователи ни на минуту не оставляли Нефедова в покое. Через некоторое время к пытке бессонницей была присоединена пытка жаждой. Заключенному перестали давать пить. Начиная с простых методов, сталинские опричники постоянно наращивали давление на «клиента».

Однажды вполне корректно беседующий с Нефедовым следователь вдруг внезапно размахнулся и ударил его кулаком в висок:

— Гадина!

На руку следователя, видимо, был надет кастет, так как Борис сразу отключился, и чекисту пришлось отложить дальнейший разговор. С того дня начались регулярные побои. Бориса сутками заставляли стоять по стойке смирно без пищи и сна, а в это время несколько мучителей орали ему в уши всяческие оскорбления, плевали в лицо и били, били, били…

Причем после того, как ночью один следователь зверски избивал Нефедова, наутро его сменщик начинал задушевно убеждать покаяться в грехах и хотя бы частично признать свою вину. Следователь показывал Борису изобличающие его как врага и предателя показания с подписями сослуживцев и близких людей. Потом советовал не калечить жизнь дорогим ему людям.

Обычно хватало одной-двух недель такого массированного прессинга, чтобы подавить волю заключенного, но Нефедов обладал дьявольской выносливостью. Впрочем, держаться с каждым днем становилось все труднее. Особенно после того, как Борису устроили очную ставку с Михаилом Кольцовым. Журналист уже признался во всех деяниях, которые ему приписывало следствие. Это был психологически сломленный человек. От прежнего, полного собственного достоинства, элегантного корреспондента «Правды», каким его узнал в Испании Нефедов, не осталось и следа.

Следователь пояснил Борису, что в записной книжке Кольцова несколько раз упоминается его фамилия. Он также показал Нефедову милицейский протокол, составленный после инцидента в «Метрополе». Там фигурировало якобы изъятое у него при обыске письмо от Кольцова с планом диверсии на одном из подмосковных военных аэродромов.

Конечно, это была полная чушь, грубая провокация. Но она позволила Борису ясно увидеть замысел следователей: его пытаются приковать в качестве заговорщика к общей цепи сломленных физически и морально, а значит, уже обреченных людей.

А ведь еще недавно, читая в «Правде» о том, что такой-то вчерашний герой и кумир оказался врагом народа, Борис легко находил оправдывающий действия чекистов аргумент, чтобы не задумываться о скрытом смысле происходящего: «Значит, так надо, — говорил он себе. — Врагов, внешних и внутренних, у советской власти хватает». И вот он сам оказался в роли врага…

Очередной допрос подходил к концу, когда в кабинет, будто случайно, заглянул… Артур Тюхис. Борис изумленно уставился на школьного приятеля, одетого в форму НКВД. Хозяин кабинета попросил Артура покараулить минут двадцать подследственного, а сам отлучился по своим делам.

— Плохо выглядишь, — сочувственно отметил Тюхис, глядя на синюшное после ночного допроса лицо Нефедова и его лохмотья, которые недавно были авиационной формой.

— Так твои коллеги свои зарплаты отрабатывают на совесть, — кривя рот от боли, пояснил Нефедов.

— Молодец, что ничего не подписал, выдержал! — понизил голос до шепота Артур. — Если бы дал слабину, то я не смог бы тебе помочь. Но теперь вытащу, не беспокойся.

— Ты?! — удивился Борис.

Артур стал торопливо рассказывать Нефедову, что ради его спасения дошел до самого Берии.

— Хочу тебя обрадовать: дело о драке в ресторане уже похерено Самим.

— А как же показания майора Смирнова?

— Такого майора в природе не существует, — радостно объявил Артур.

— То есть как?

— А вот так! Среди приглашенных на кремлевский банкет такого человека не было. И вообще в Красной армии танкист с такими данными не числится.

Борис ничего не понимал: кого же тогда он чуть не застрелил в туалете «Метрополя»?

— Ты хочешь сказать, что я собирался стреляться с призраком?

— Стоп-стоп-стоп! — поднял руки Артур. — Ты ни с кем не стрелялся, и вообще ничего криминального в тот день не случилось. Запомни: ты отлично провел вечер с сослуживцами и спокойно поехал домой. Это я тебе на тот случай говорю, если кто-нибудь попробует напомнить тебе об этой истории после освобождения.

— Освобождения?! — окончательно опешил Борис. — Меня что, выпустят из тюрьмы?

Артур радостно подтвердил:

— Лаврентий Павлович прочел мою докладную записку о твоем деле и распорядился немедленно оставить в покое заслуженного летчика.

— А как же Ольга и ее родители?

По лицу Тюхиса прошла тень. Он достал из принесенной с собой папки несколько бланков и, быстро оглянувшись на дверь, положил их на стол перед Нефедовым:

— Прочти, только быстро! Я и так головой рискую, показывая тебе это.

Это были выписки из протоколов заседания «троек» при Управлении НКВД СССР. Против данных всех членов семьи Тэсс стояло лаконичное «РАССТРЕЛЯТЬ». А на приговоре Ольги было проставлено вчерашнее число.

— Я не пойму, — нервно мотнул головой Борис, — она что — погибла?!

Артур отвел глаза в сторону. Он вытащил из своей папки медальон отца Ольги и проволочное обручальное колечко, которое Борис когда-то в Каче вручил возлюбленной перед венчанием. Со словами «это все» Тюхис протянул их Нефедову.

Борис с благоговением принял священные для него реликвии и убежденно произнес:

— А я в эту чушь никогда не поверю.

Нефедов брезгливо отодвинул от себя бланки.

— Слышишь! Я сердцем почувствовал бы, если бы это действительно случилось с ней.

— Дело твое, — пожал плечами Тюхис. — Я тебя понимаю. Мне самому Ольга была небезразлична. Ты знаешь… Только с документами не поспоришь. В НКВД в канцелярских делах — полный порядок.

Вскоре Бориса действительно освободили. Только обязан он этим был вовсе не Тюхису, который на самом деле разрабатывал всю операцию по его дискредитации и аресту с последующим «подключением» к крупной контрреволюционной организации, якобы работавшей под прикрытием самого бывшего наркома НКВД Николая Ежова.

Упустив уже наполовину заглоченного кролика, Тюхис имел все основания считать себя жестоко оскорбленным и люто ненавидеть проклятого везунчика. Мало того, что рушилось так талантливо выстроенное дело, сам нарком отчитал Артура за то, что он в служебном азарте топит невиновных.

А ведь он, Артур Тюхис, придумал безупречную остросюжетную версию, согласно которой Нефедов после своего повышения по службе планировался вражеской разведкой на ключевую позицию резидента в штабе советских ВВС. За разоблачение такого заговора талантливому чекисту полагалась высокая награда. Но, по непонятной Тюхису причине, весь его труд пошел насмарку.

Решение в последний момент «отцепить» Нефедова от поезда, идущего на тот свет, принял лично Берия, и вовсе не по ходатайству Тюхиса и, конечно, не из человеколюбивых побуждений. Просматривая списки лиц, намеченных к расстрелу, Лаврентий Павлович обратил внимание на фамилию «Нефедов». «Тот ли это Нефедов, что в 1925 году входил в комиссию, расследовавшую обстоятельства авиакатастрофы под Сухуми?» — спросил новый шеф советской спецслужбы своего помощника. Тот немедленно навел справки и сообщил шефу, что речь идет о сыне названного лица.

Узнав, что Борис является родственником известного в недавнем прошлом красного летчика Николая Александровича Нефедова, Берия сделал так, чтобы об его аресте узнали руководители испанской компартии, эмигрировавшие в СССР после поражения республиканцев в Гражданской войне. Для испанцев Борис был национальным героем, и они сразу принялись хлопотать за него перед Сталиным. Одновременно Берия подготовил набор документов, свидетельствующих о полной невиновности Нефедова-младшего. В итоге Сталин распорядился освободить пилота.

Спасая Бориса, Берия страховался от возвращения старого демона. Когда-то, в начале 1920-х годов среди старых большевиков, устанавливающих советскую власть в Закавказье, ходили упорные слухи о том, что до революции Берия в качестве провокатора сотрудничал с царской охранкой. В марте 1925 года в Сухуми должен был состояться съезд Советов Абхазии. Приглашенные на него заместитель председателя Совнаркома ЗСФСР, член президиума ЦИК СССР Александр Мясников, председатель Закавказской ЧК Соломон Могилевский и заместитель наркома Рабоче-крестьянской инспекции в Закавказье Георгий Атарбеков вылетели на съезд из Тифлиса на зафрахтованном в Германии самолете «Юнкерс -13». По некоторым сведениям они везли разгромный компромат на Берию — в ту пору заместителя председателя Азербайджанской ЧК.