Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая - М. Маллоу

— Кофейный ликер, — подсказала мисс Купер.

— Мятный, кофейный и виски «Рики» два раза.

Джейк повернулся к компаньону.

— Что интересного пишут газеты?

— Газеты? Интересного? — комически испугался Дюк, сверля компаньона твердым, зрачки в зрачки, взглядом. — Что там интересного-то? Праздник дыни или благотворительный обед, который дала на прошлой неделе миссис Старая Клешня, председательница Общества Скрипучих Корсетов?

— Ну, зачем же, — компаньон светски улыбнулся. — Вот, например….

Но его перебила мисс Грейвс.

— Мистер Лауд, вы, наверное, любите стихи? — спросила она. — У вас такой взгляд…

— Какой? — Джейк схватился за свой стакан.

— Задумчивый? — предположила Эйлин.

— Вдохновенный, — ответила подруга.

— Часа два по Сити-парку. Нет, час. Два мне не выдержать. Потом какая-нибудь скамеечка в тихом месте, под кустами, с которых за шиворот сыплются лепестки и голова болит от запаха. И тут уж до темноты. Фонари, вздохи и китайская пытка «придумай, что сказать».

— Нет, — коротко ответил Д.Э. Саммерс. — Простите, барышни, мне пора.

— Как пора? — чуть не заплакала мисс Грейвс. — Вы же только что пришли!

— И до свадьбы ни-ни. Так, что у нас есть? Сорок центов. Хватит, если игра будет короткой. А если повезет встретить Макса, так он и вовсе должен мне партию!

И бессердечный тип встал, с трудом скрывая облегчение.

— Дела, увы, дела! Страшно много дел. Не огорчайтесь, мисс, вас ждет Париж и модные салоны.

Он склонил голову в прощальном поклоне.

— Удачно провести вечер!

Р.Т. Козебродски тоже поднялся и джентльмены отошли на минутку, Ланс Э. Лауд передал компаньону газету, потом что-то, что тот небрежно сунул в карман брюк, и так, с руками в карманах, слушал. Потом кивнул, хлопнул мистера Лауда по плечу, кивая на столик, и тот удра… ушел.

— Эти поэтичные натуры такие застенчивые! — со всем возможным пафосом произнесла Эйлин. — Такие скрытные! Не переживай, Зои, он еще может вернуться. Он так иногда делает. Прибежит, посидит с четверть часа — и убежит. Потом снова. И опять. Вечно где-то носится.

— Да, — с озабоченным лицом, — подтвердил Реджинальд Козебродски. — Надеюсь, у него это пройдет. Когда-нибудь.

— Ничего не понимаю, — пробормотала мисс Грейвс. — Как-то это все странно.

— Конечно, странно! — согласился Р.Т. Козебродски. — Клянетесь хранить в секрете то, что сейчас услышите?

— Еще бы!

— Конечно, клянемся.

— Ну, только точно, никому не говорите!

Р.Т. понизил голос до таинственного шепота. Все трое сдвинулись за столиком.

— Так вот, — сострадательным тоном, вполголоса сказал Р.Т. Козебродски, — Ланс влюблен.

— Как? — испугались барышни.

— Да. Уже не первый год. У него уж если чувства, так насмерть.

— А кто… она? — Эйлин прищурилась на подругу.

— Она… — вздохнул Реджинальд… — Ну, она… Замужем она.

Девушки отпрянули.

— Ужасно! — сказала мисс Купер.

— Он… страдает? — спросила мисс Грейвс.

— Он? — Реджинальд Козебродски задумался. — Ужасно страдает.

И горько прибавил:

— Он надеется.

— Неизвестно, на что! — тон мисс Грейвс был категорическим.

— Да, именно, — прибавила Эйлин. — Ему же не на что!

— Она его старше, да? — продолжала допытываться мисс Грейвс.

— Ну, какая разница! — возмутился Р.Т. Козебродски. — Когда речь идет о любви, Натали, разве такая чепуха имеет значение?

— Значит, старше, — сделала вывод мисс Грейвс. — Старше, замужем и играет его чувствами.

— Да нет же! — обиделся за компаньона М.Р. — Она действительно его старше, ей лет, наверное, двадцать пять, но она… ну, просто не каждый раз может прийти на свидание. Сами понимаете, муж.

— Состоятельный, конечно? — усмехнулась мисс Грейвс, обрушивая ложечкой верхушку пирожного.

— Конечно, — подтвердил Р.Т. — В общем, дохлый номер.

Он откинулся на спинку стула.

— И как она… из себя? — поинтересовалась Эйлин.

— Вся из себя! — немедленно откликнулся ее ухажер. — Цаца — подойти страшно. Только Д… Ланс и решился.

Девушки обменялись понимающими взглядами.

— Тряпки, — сказала одна.

— И деньги, — согласилась другая.

— А имя у нее, — но это тоже секрет! — Реджинальд сделал страшные глаза, — неприличное!

— Да вы что! — хором вскричали девушки. — Какое? Мы никому не скажем!

— Такое неприличное, — продолжал молодой человек, — что она называет только свои инициалы: Ж.П.

Ж.П. двое джентльменов рисовали на пару. Волосы — белокурые, пышные и вьются, — без всяких споров взяли от Китти. Глаза — от актрисы из фильма «Леди или тигр?» Нос и скулы позаимствовали у греческой девчонки из прачечной. Рот и подбородок стали причиной довольно продолжительной дискуссии, но в итоге сошлись на мисс Ренни — кассирше в собственной, как компаньоны называли свою фабрику фильмов, богадельне. Ножки дамы сердца Д.Э. Саммерса получились чумазыми: кое-как приделали, перепробовав десяток лучших, от девчонок «Зигфильд Фоллис» с афиши, никак не могли остановиться. Талию Д.Э. изобразил сам — прикинув такую, чтобы можно было обхватить ладонями. Плечи пририсовал М.Р. — подразумевалось, что они нежные, как персик. На стратегическом месте ниже плеч в конце концов протерли дыру, и Дюк сказал, что так даже лучше: некоторая недосказанность, воля воображению и прочее. Руки… без рук решили обойтись.

Портрет загадочной дамы, весь исчерканный дебетно-кредитными вычислениями, покрытый круглыми следами от кофейных чашек и жирными — от колбасы, М.Р. долго прятал в стопку журналов, вытаскивая его из мусорного ведра или камина каждый раз, когда компаньон пытался от него избавиться. В отместку у мадам Ж.П. выросли усы, борода, клыки, две бородавки на носу, трубка, пластырь и бутылка рома в единственной, нарисованной на манер метлы, руке.

Глава тридцать восьмая

«Ланс Э. Лауд и Р.Т. Козебродски представляют…»

На следующее утро Д.Э. Саммерс спрыгнул с подножки экипажа у трехэтажного дома на Хайленд-авеню, задержался на секунду у афишной тумбы, с таким видом, как будто прощался с возлюбленной, сказавшей: «не сегодня!», и толкнул двойную дверь трехэтажного каменного дома, рядом с которой скромно висела афиша:

— Доброе утро, мистер Саммерс! — окликнула его девушка из окошечка кассы.

Она высунулась почти по пояс с риском застрять. Черные блестящие волосы, черные блестящие глаза, рот вишней и такое выражение лица — ни дать, ни взять: маленькая девочка. Большая маленькая девочка.

Д.Э. отпустил дверь.

— Доброе, мисс Ренни. Как у нас дела?

— Дела прекрасно! — кассирша заулыбалась. — Только покупают не очень много.

Несколько мгновений Д.Э. смотрел на эту… мисс, потом кивнул и решительным шагом вошел в здание. Прошел мимо каморки под лестницей и открыл дверь с цифрой «четыре».

Он оказался в довольно большой комнате c cомнительным ковром на полу. Правый угол до самого потолка загораживал холст с нарисованным мостом через ручей в живописных зарослях деревьев.

«Вы можете подумать, что это Венский лес, леди и джентльмены, — гласили титры в «Утре парижанки», — но вы ошибаетесь. Перед вами Булонский лес — место, где прогуливаются парижане из общества».

«Нью-Йоркские тайны»:

«Нет, это не Булонский лес, как может показаться с первого взгляда. Это Централ Парк!»

Точно таким же манером пейзаж обращался в лондонский Риджент-парк, а чем он был на самом деле, не знал никто, даже продавший его фотограф из ателье на углу Девятой и Шестнадцатой, который и сам перекупил его где-то за бесценок.

Холст загораживала стремянка, доходившая до самого потолка. В левом углу торчал ресторанный столик, заставленный всякой дребеденью, часть которой помещалась еще на грубом табурете, задвинутым под стол, и прикрывалась длинной скатертью. Потом была кровать, стул и — почти главное действующее лицо — шкаф! Это был заслуженный шкаф, купленный в лавке старьевщика. Никанор И. Свистунофф, любезно предоставивший под фабрику фильмов собственные средства, каморку под лестницей, две комнаты и кровать, долго упрямился, но его уговорили, сославшись на то, что это такой же «поздний “людовик”«, как и кровать, составит отличный гарнитур, и, главное, стоит сущую ерунду, второго случая уже не представится.

Потом была китайская складная ширма в цветах, рыцарские доспехи, портновский манекен и скелет. Скелет звался Бобби. Перед самым распахнутым окном, среди наставленных ящиков со всяким полезным барахлом, стояла колонна, — настоящий гипс! — со всякими наядами, дриадами и прочими голыми дамами, и танцующей балериной наверху.