Побеги любви - Мэри Стюарт

Ее крик был столь пронзителен, что мужчины тут же остановились, чтобы воткнуть ей в рот кляп. Она сопротивлялась и уворачивалась и вдруг услышала…

— Подожди, я знаю ее, — сказал один из мужчин.

— Ты бредишь. Как ты можешь…

— Боже праведный, это наша леди. — В голосе его ощущалось безграничное изумление, изумление Ровены было даже большим. Их леди? Она подумала о Туресе, но ей не казались знакомыми лица этих мужчин — потом она припомнила одного и тяжело вздохнула. Ее догадка подтвердилась, когда она увидела четвертое лицо, наклонившееся над ней, и услышала голос, который надеялась никогда больше не слышать.

— Ровена?

Он не ждал ответа. Внезапно догадавшись, что здесь произошло, он опустил кулак на головы трех мужчин, которые сгрудились позади нее. Затем сводный брат поднял ее и прижал к своей груди так крепко, что она едва могла дышать.

— Как ты здесь очутилась?

Вопрос прервал дикую смесь захлестнувших ее чувств — страха и негодования. Ну, если кто-нибудь должен был найти ее, почему именно Гилберт? И она не знала, что ему отвечать, разве что действительно рассказать, что произошло с ней с тех пор, как она видела его в последний раз в Киркбурге.

Но она не стала говорить ему всей правды.

— Я была пленницей в замке Фулкхест, но, в конце концов, сумела бежать…

— Он захватил тебя? Я сходил с ума от горя, тогда как ты была у него? — Он немного отпустил ее, когда задавал вопросы, но теперь прижал опять к себе и сказал с искренним сожалением: Я думал, ты умерла. Никто в Киркбурге не мог объяснить, что с тобой.

Серьезность в его тоне странным образом заставила Ровену почувствовать, как она его ненавидит.

— Я не удивляюсь, — сказала она осторожно. — Он послал меня прямиком в темницу, прежде чем слуги из Киркбурга вылезли из укрытий.

— Его темницу! — вскричал Гилберт в изумлении. Его люди зашикали на него, чтобы он умерил голос. Он только взглянул на них, потом перевел взгляд на Ровену. — Он, должно быть, свихнулся. Разве ты не сказала ему, кто ты?

Она посмотрела на него, удивляясь его глупости.

— Ты думаешь, я должна была признаться ему в этом, когда, как тебе известно, он мечтает уничтожить тебя и захватить все твои владения? Он уже захватил мои, только потому, что они под твоей опекой. Или ты думаешь, он не убил бы меня просто, чтобы получить все оставшиеся у меня поместья? Я не сказала ему ничего, кроме того, что я леди Киркбурга. — Затем ей пришлось соврать, чтобы поддержать его первоначальное заблуждение, что Уоррик явился в Киркбург за ним. — Он послал меня в тюрьму, потому что был в ярости от того, что не захватил тебя.

Гилберт выглядел виноватым и подтвердил свои чувства, сказав:

— Прости, Ровена, прости меня. Я не думал, что это будет для тебя опасно, иначе не оставил бы там, но я плохо соображал тогда.

А когда он соображал лучше или без алчности, которая туманила его мозги? — хотелось ей спросить, но он вел ее той же тропой, какой она пришла в этот лес, и она вместо этого внезапно спросила:

— А что ты делаешь здесь, Гилберт? Ты что, думаешь взять осадой эту сильнейшую крепость?

— Нет, не совсем, и все же я захвачу ее ночью.

— Как?

— Я послал ему вызов. Если он не глуп, то будет подозревать ловушку и, значит, возьмет с собой для безопасности большую часть своих людей. — Он вдруг остановился и возбужденно спросил: — Ты ведь можешь это подтвердить? Ты не знаешь, сколько людей он с собой взял?

— Я не видела, как он уезжал, — уклончиво сказала она. — И у меня не было времени считать оставшихся воинов, когда бежала оттуда.

Он был разочарован, но продолжал, привлекая ее опять ближе к себе.

— Не важно. Он должен был взять с собой большую часть своих воинов. Зачем ему их оставлять, когда, как ты верно заметила, Фулкхест — сильнейшая крепость, способная выдержать осаду даже с десятком людей.

— Но тогда, как же ты захватишь ее?

Он повернулся и взглянул на нее с усмешкой.

— С десятком людей.

— А, конечно, какую глупость я спрашиваю.

Он дернул ее за руку, показывая, что недоволен ее саркастическим тоном.

— Я планировал подобраться под покровом темной ночи.

— У них есть стража.

— Нет, они не вышлют стражу, если я приеду по делу от короля Стефана, имея письмо с его печатью.

— А ты?

— Что?

— Ты по делу от короля?

— Конечно, нет, — раздраженно отмахнулся он. — Но письмо настоящее. Мне здорово повезло, что я достал его, потому что оно действительно направлено сюда.

— Ты убил гонца?

Он остановился.

— Почему ты вешаешь на меня все грязные делишки, о которых слышишь?

— Нет, не все, только те, на которые ты способен.

Он скривился.

— Какая разница, как я заполучил это письмо. Оно открывает для меня Фулкхест. Или, возможно, я верну им сбежавшую пленницу, — добавил он угрожающим тоном.

Она бы хотела этого. Она должна предупредить тех, кто находится внутри крепости.

Он должен думать, что испугал ее своей угрозой, поэтому она замолчала и не произнесла ни слова, пока они не подошли к другим воинам, оставшимся у лошадей.

Она узнала некоторых из Киркбурга, рыцарей Лионса, то есть людей, которые должны были бы служить теперь брату Лионса, а не Гилберту.

Ровена замерла, когда осознала это. Благословение Божие, они даже не знают, что Годвин умер? Или они слепо последовали за Гилбертом, считая, по неведению, что он имеет право на их службу, поскольку Годвин приказал им это перед тем, как умер?

Да, они должны знать, что Годвин умер, так как Гилберт упоминал, что они заезжали в Киркбург уже после его разрушения. Может быть, они обманываются насчет условий брачного контракта? Но этот контракт уже не имеет силы, поскольку Лионс не смог его подтвердить. И никто не знает об этом, кроме нее, Гилберта, Милдред — и Уоррика. Гилберт, конечно, ничего не сказал им. Скорее, даже намекнул, что будет ребенок.

Интересно, почему он не спрашивает ее об этом? Но вдруг она поняла. Гилберт уже получил то, чего желал, то, чего он добивался посредством ее брака, — войско Лионса. И он замышляет грубый удар против Уоррика, захват его главной крепости и, очевидно, его дочерей. Гилберт близок к выигрышу, и это благодаря ее браку, поскольку теперь он может действовать так быстро, что ребенок уже не имеет значения.

Уоррик… он сойдет с ума от ярости. И Гилберт сможет диктовать ему любые условия, захватив в замке его дочерей, — включая собственную жизнь Уоррика.

Она должна что-нибудь предпринять. Ее не волнует то, что волнует Уоррика, но она помнит его смех, его страсть, и этот нежный поцелуй на прощание, проклятье, она не может подумать о том, что он умрет. И она не хочет, чтобы Гилберт выиграл эту войну.