Стая - Виктор Точинов

— Не егози… Пока ты сеть с воды выберешь, они уж на берегу будут. Да и была б наготове — он те бо?шкой мотнет, клыком борт вспорет, — и открывай, ёптыть, купальный сезон.

Игоша понуро вздохнул, глядя, как исчезают, растворяются в тумане халявные окорока и карбонат.

— Видать, на острове их каком подтопило, — рассудительно сказал Пузырь. — По льду зашли, а теперь обратно.

— Может, с того берега? — предположил Игоша.

— Да нет, далековато плюхать от куратов, — усомнился Пузырь.

И в самом деле, Нарвское водохранилище, вобрав воды и Наровы, и Плюссы, раскинулось здесь широко, привольно, — до дальнего, эстонского берега километров пятнадцать будет, а то и больше. Вплавь действительно далековато.

— Хорош пялиться, уплыло? мясо, — подвел итог Пузырь. — Давай сеть… Ах ты, ёптыть, раззява!

Потом они долго переругивались, кто виноват: Игоша, упустивший сетку, или Пузырь, отвлекший его внимание на дурацких кабанов. Потом еще дольше нашаривали «кошкой» опустившуюся на дно снасть — утренний ветерок отнес изрядно в сторону легкую лодку. Нашарили, продолжили выбирать рыбу — улов не сильно радовал, массовый ход леща, ради которого и выбрались на рыбалку приятели, отчего-то запаздывал.

Побултыхали к другим сетям, стояло их у Игоши с Пузырем чуть ли не полкилометра общей погонной длины. Возились долго — рассвело окончательно, туман рассеялся.

— Глянь-ка, — сказал Пузырь, когда они причалили к подтопленной луговинке, — никак тут вся стая ихняя на берег выбралась…

— Понимал бы ты чё, — откликнулся Игоша. — Стая у волков, а у кабанов — стадо!

Однако, как скопище кабанов не назови, стаей ли, стадом ли, — на топкой грязи виднелись многочисленные следы, оставленные явно не сапогами двух приятелей-рыболовов.

Пузырь — на сей раз была его очередь — потащил садок к палатке, стояла она ближе к лесу, где чуть повыше. Особо не надрывался, но худо-бедно килограммов десять за утро взяли.

Игоша же выволок лодку на берег — оставляли ее здесь же, место глухое, никто не тронет. Потом заинтересовался следами, вздыхая про себя: знать бы загодя, что именно здесь кабаны причалить решат… Уж сообразили бы тогда какую-нибудь петлю, или яму-ловушку выкопали бы. Хотя нет, выкопать тут едва ли светит, — место топкое, чуть лопатой ковырнешь — ямка тут же водой заполняется.

«Потопталось мясо, да и в лес подалось, ищи-свищи…» — разочарованно подумал Игоша, разглядывая расплывшиеся, заполненные водой вмятины. А потом вдруг застыл, как Робинзон Крузо, обнаруживший на песке след босой ноги дикаря-людоеда.

След, столь поразивший Игошу, отпечатался не на песке, на такой же грязи, однако на чуть более высоком месте — и не расплылся, не заполнился водой, не потерял четкость очертаний…

Не босая нога. И не кабанье копыто. Лапа.

Натуральная лапа с пятью длинными когтями, глубоко вдавившимися в грунт. Размеры впечатляли.

«Волки, не кабаны?» — неуверенно подумал Игоша, следопытом он был неважным. Других зверей с этакой лапкой тут не водится. Вроде бы…

Нет, ерунда… Хоть и туман, а видно ж было: плывущие туши слишком массивные для волков. И слишком темные, почти черные…

Тогда один волк… Ну да, засек серый хищник издалека, с другого края затона, как свинина на берег выбралась, потом добрался сюда и пошел дальше по следу.

Пузырь что-то крикнул от палатки. Игоша даже подозревал, что именно: кончай, мол, филонить. С уловом, дескать, разобраться надо, что-то на уху почистить, остальное засолить…

Он лишь отмахнулся, не стал перекрикиваться через всю луговину. Искал подтверждение своей логичной и непротиворечивой версии о волке, преследовавшем кабанов. Высматривал качественный отпечаток раздвоенного свиного копыта.

Но высмотрел нечто вовсе уж несуразное…

Четкий след оставил не кабан. И не волк, — хоть и когтистая лапа, но по длине ту, первую, вдвое превосходит. Размером с подошву сапога Игоши, а то и побольше…

Медведь? Вроде больше некому…

Полная ахинея получается. За дикими свиньями волк, за волком медведь… Следующим кто будет?

А не Пузырь ли тут, случаем, развлекался? Следы палочкой изображал?

Придумать причину, способную подвигнуть дружка на столь глупое занятие, Игоша не успел. Пузырь, легок на помине, от вида бездельничающего приятеля вовсе на говно изошел: завопил, будто резали.

Да иду уж, иду… — Игоша пошагал к палатке.

Пузырь завопил совсем уж дико. Затем истошный вопль смолк — резко, неожиданно.

Игоша сбился с ноги, увидев, как заваливается палатка, как растяжки одна за одной выдергивают из земли колышки…

А внутри, под обвисшей синей тканью, происходило какая-то странная возня, совершенно непонятная, никак не мог ворочающийся Пузырь…

Мысль осталась незаконченной. Игоша развернулся и молча понесся к воде. К лодке. Бежал так, как не бегал ни разу в жизни.

Несся абсолютно бездумно — размышлять о том, что за огромная косматая тварь вымахнула из кустов и понеслась к нему громадными прыжками, Игоша не хотел. Хотел лишь одного — столкнуть лодку на воду и отплыть как можно дальше.

Он успел, он почти успел… Тварь передвигалась гораздо быстрее, но Игоша имел хорошую фору. Короткий оглушительный рев лишь подстегнул, добавил прыти.

Игоша навалился на лодку. Слышал мягкие прыжки за спиной. Затылком ощущал приближение смерти.

Лодка соскользнула на воду. Игоша навалился на пухлый надувной борт, изо всех сил оттолкнулся ногами от берега. И тут его цапнуло — легко, несильно… Опоздала, сука! Лишь скользнула по сапогу зубищами…

Покачиваясь, лодка отплывала все дальше, постепенно теряя полученную от толчка инерцию. Сердце билось бешено, гнало адреналин в кровь. Мышцы, внезапно перешедшие от дикого напряжения к полному покою, рвались не то продолжить бег, не то заняться еще чем-то…

С берега доносились гнусные звуки — словно громадная собака трепала громадный тапок. Смотреть туда Игоша не хотел.

Ноги полоскались в ледяной воде, он перетянул себя через борт, попытался шагнуть к скамейке, взяться за весла, — и вдруг шлепнулся, растянулся на податливой резине…

Сел, ничего не понимая. Опустил взгляд. И широко разинул рот, словно собирался испустить дикий крик, да так и не испустил…

Сапог, по которому прошлись зубы твари, снизу заканчивался рваным срезом голенища. Дальше ничего не было.

И боли не было…

И крови…

И ступни тоже.

Через несколько бесконечных мгновений кровь хлынула — как из шланга, упругой алой струей. И тогда Игоша заорал.

Он не видел, как с берега метнулась в высоком длинном прыжке мохнатая бестия, — вопил, уставившись на красную лужу, разлившуюся по резиновому днищу…