Воспоминания об Аверинцеве. Сборник. - Сергей Аверинцев

Георгий Чистяков

Н. Дардыкина. Сын света. Аверинцев оживил Византию

Сын света

Аверинцев оживил Византию

Когда умирает великий человек, невольно испытываешь мистический, какой-то нутряной бунт: зачем высшие силы не пощадили его! Небеса не позволили Аверинцеву хотя бы еще десяток лет подержать на своих плечах свод русской духовности, пошатнувшийся после ухода Алексея Федоровича Лосева и Дмитрия Сергеевича Лихачева. Смерть Аверинцева многие переживают как личную утрату. Ушел человек парадоксальной образованности, философ, выстроивший собственную концепцию духовного родства Востока и Запада.

Читая поэтичные книги Аверинцева “Плутарх и античная биография”, “Поэтика ранневизантийского Средневековья”, получая удовольствие от его переводов псалмов и древних мифов, невольно поражаешься: все это сделал один человек! Можно представить, как осиротели студенты, потеряв своего гениального просветителя.

Мало кто знает, какой могучий дух нужно было проявить мальчику Сереже, чтобы не только справиться с серьезным недугом, но и с ранних лет развить в себе страсть к познанию. Одна моя знакомая, географ по образованию, вспоминает, как они, студенты пединститута, где преподавал биологию Сергей Сергеевич Аверинцев-старший, увидели однажды мальчика Сережу. Их поразило, что сквозь его белую рубашку просвечивает темный корсет. Но в глазах мальчика не было никакого уныния. Он явно с удовольствием разглядывал очень красивую 25-летнюю лаборантку, потому что с детства юная душа тянулась к прекрасному.

Сережа был поздним ребенком. Его седой отец по возрасту вполне годился бы ему в деды. Разница в возрасте родителей была очень большой. Так что и дом, и заботы о мальчике легли на плечи матери, раньше преподававшей на факультете иностранных языков. Академик Михаил Леонович Гусейнов говорит, что мама Сережи была очень сильным и одаренным человеком. Он унаследовал красоту и мудрость своих родителей. Его интерес к поэзии — от отца, сверстника и свидетеля жизни и творчества корифеев Серебряного века.

Еще студентом МГУ Сергей повстречал свою будущую жену Наташу Зембатову — она была курса на два моложе и однажды пришла к нему, как он говорил, “слушать мои медитации”. Она была античницей. “И хотя ее статьи по античности уже публиковались, Наталья Петровна целиком ушла в семью, чтобы Сергей Сергеевич мог по-настоящему, самозабвенно работать. Это был поступок!” — сказал академик Гаспаров.

О талантливом студенте написала добрые воспоминания Аза Алибековна Тахо-Годи в книге “Лосев”: “Сережа Аверинцев учился на классическом отделении университета, был там аспирантом и защитил диссертацию по Плутарху, когда я принимала дела от профессора Попова и начала заведовать кафедрой в 1962 году. Сергей любил музыку, почитал Вагнера, русских символистов, его влекла совершенно запретная стихия византийской духовной поэзии, проблема богословия. Он прекрасно знал древние языки и новые, интересы его непосредственно совпадали с тем, что когда-то увлекало молодого Лосева. Отсюда и возникла близость между Лосевым и Сергеем, который пришел к нам не один, а со своим другом — германистом, знатоком Хайдеггера и музыки, Сашей Михайловым…”

Представьте атмосферу общения молодых с великим мыслителем Лосевым. За чаем они горячо обсуждают различия католицизма и православия. Тахо-Годи уточняет: “Оба философствовали в богословии и музыке, стали тонкими ценителями изысканной поэзии, для обоих немецкая культура была родной почвой, с ее романтиками, Гете, музыкой, философией — старой и новой”. Молодой Аверинцев в то время написал для “Философской энциклопедии”, как и Лосев, несколько статей по богословским проблемам. Но многое тогда писалось в стол, без надежды опубликоваться. Зато писалось с полной выкладкой, и “было неважно, когда это выйдет в свет: сейчас или через десять лет”.

Сергей Сергеевич родился в трагичном 1937-м. Его высказывания о суровости времени точны и афористичны: “Человек в конце ХХ века находится в ситуации утраченного места. А когда нет места — нет и тонуса, нет дерзости, бунта, мятежа”. Он отвергал привычные жалобы на трудные времена: “И я говорю не о тяжести времени сегодня, а о тяжести ответственности каждого, о том, что необходима совершенно новая требовательность к себе”. Несмотря ни на что, оставалось и остается нам всем “первичное — небо над головой, земля под ногами”.

Аверинцев вспоминал, как он однажды предложил издательству свои переводы псалмов. Рядовой сотрудник ответил без тени юмора: “Напечатаем, если ни разу не будет упомянут Бог и все связанное с Израилем”. Отказывали самым изощренным образом. А сейчас у нас может быть опубликована любая ересь, любая безответственная глупость. В условиях гласности Аверинцев заставил себя писать иначе: “Теперь я могу договаривать все до конца, не могу позволить себе ни намеков, ни просветительской пространности. Но необходимость договаривать все до конца подразумевает и необходимость додумывать все до конца”.

Как никто другой, академик Аверинцев осознал кризис культуры. Да и ее понимание расходится с нашим банальным представлением о ней: “Я вообще не очень люблю слово “культура”. По-латыни оно означает “возделывание”, значит, воспитание, но не в утилитарном, не в резонерском смысле. Возделывание ума, души, духа… Нынче же это слово означает некую совокупность продукции искусства, науки, философии и так далее. Сейчас я вижу скорее кризис идеи воспитания. Максимилиан Волошин говорил, что злейшее насилие над человеком — это его воспитывать. И мы наблюдаем злейшие плоды попыток тотального перевоспитания человека”.

До 97-го года он преподавал еще и в Свято-Филаретовском православно-христианском институте. И неизменно учебный год начинался его словами, обращенными к студентам всех курсов. Работая в Вене, Сергей Сергеевич приезжал в Москву и всегда приходил в храм Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках, где молился вместе с настоятелем и своим другом о. Георгием Кочетковым. Когда сюда пришла печальная весть о кончине Сергея Сергеевича, преподаватели и студенты собрались в часовне института. Они прослушали запись последней его проповеди и помолились за упокой души новопреставленного.

Я попросила близких друзей Аверинцева, двух академиков РАН, рассказать, что поражало их в личности Сергея Сергеевича.

Григорий БОНГАРД-ЛЕВИН:

— Сергей Сергеевич — человек исключительной духовной чистоты и честности. Он был искренним, как ребенок. Ему открывались такие тайны русской словесности, античной и византийской мудрости, которые были подвластны только ему. Аверинцев — подлинный мастер слова. Он был увлечен творчеством поэта и философа Вячеслава Иванова. Названием его книжки стали слова Иванова: “Скворешниц вольных гражданин”. Таким был и сам Аверинцев.