Воспоминания об Аверинцеве. Сборник. - Сергей Аверинцев

Теперь тихий и сбивчивый голос великого лектора можно услышать, только разыскав пластинку его стихов и переводов, выпущенную когда-то фирмой “Мелодия”.

Наталья Дардыкина

Сигов Константин Актуальные аспекты эсхатологии Сергея Аверинцева

1. Эсхатология и Энциклопедия

Энциклопедическая статья "Эсхатология" за подписью С. Аверинцев[1] была опубликована в последнем, пятом томе обширной "Философской энциклопедии" в 1970 году в Москве и сразу стала событием — она не только с академической добросовестностью описывала свой предмет ("учение о конечных судьбах мира и человека"), но и стала выразительным знаком конца целой эпохи "коммунистической философии истории". Строгость логической структуры "Эсхатологии", которой требовала энциклопедическая форма этой статьи, как бы служила впечатляющим монументальным фоном для суда над советским режимом и приговора его смертным вождям: "Следует различать индивидуальную эсхатологию, т. е. учение о загробной жизни единичной человеческой души и всемирную эсхатологию, т. е. учение о цели космоса истории, об исчерпании ими своего смысла, об их конце и о том, что за этим концам последует"[2].

Повелительная интонация глагола "следует" подчёркивает властность глагола "различать" при обращении к тем весам, на которых взвешивается жизнь и смерть человека, цель и конец истории.

Сегодня трудно представить, чему была подобна сила этого "эсхатологического слова", прозвучавшего посреди столицы атеистической империи, в её подцензурно безмолвном, пустом небе, — удару колокола. На языке той эпохи, это называлось скандалом, который достиг идеологической комиссии ЦК КПСС.

Скандальный резонанс в СССР и на Западе был обеспечен последнему тому "Философской энциклопедии" тем, что наряду со статьей "Эсхатология" в нём были опубликованы такие абсолютно не марксистские статьи как "София", "Спасение", "Судьба", "Теизм", "Теодицея", "Теология", "Теология диалектическая", "Тертуллиан", "Тюбингенская школа", "Философская антропология", "Фома Аквинский", "Фома Кемпийский", "Франциск Ассизский", "Хилиазм", "Христианство" (совм. С Ю. Левадой), "Циглер Л.", "Чудо", "Шефлер", "Шпенглер О.", "Эбиониты", "Юнг, К.Г.", (совместно с Д. Ляликовым), "Язычество", "Янсенизм", "Ясперс, К.", "Бубер, М.", "Максим Исповедник" (все написанные Аверинцевым). Французские коммунисты были возмущены "некритическим отношением г-на Аверницева к теологическому материалу". Рецензия мюнхенского иезуита Петера Элена (Peter Ehlen) была переведена с английского на русский и, увы, приобщена к доносам в ЦК КПСС.

Конфликт интерпретаций этих рискованных текстов читателями на Западе и на Востоке отразил сдвиги в типах мышления эпохи холодной войны. Не без юмора Аверинцев вспомнит в 1980 году рецензию о. Петера Элена: "Зачем человеку в Мюнхене читать советскую "Философскую Энциклопедию?" чтобы понять советскую политику, для чего же ещё!… куда "они" там движутся… И вот достопочтенный рецензент пишет, что так, мол, и так, никто ничего не замечает, а между тем в установках советской власти наметился коренной поворот в отношении к религии и философскому идеализму, — и призывает обратить внимание на пятый том. Ну, я должен сознаться, мы долго не могли понять, как это он так всё заметил. И лишь значительно позже я понял, что он и не мог по-другому всё это увидеть"[3].

Различие между официальным фасадом издательства "Советская Энциклопедия" и неофициальными, инакомыслящими авторами статей было до боли знакомо участникам этого "философского заговора", но вовсе не очевидно рецензентам из Германии или Франции. Западным обозревателям трудно было вообразить контекст, в котором для заполнения места, освободившегося в результате извержения из советской энциклопедии статьи о Мао Цзедуне, была срочно заказана статья о Т. Манне (тому же Аверинцеву и А.В. Михайлову). Шахматные ходы, которые велись для публикации в обход цензуры таких статей, как "Эсхатология" и "Христианство", подробно реконструирует Ю.Н. Попов, научный редактор пятого тома и виртуозный конспиратор"[4].

Я привлекаю ваше вниманию к нюансам этого контекста, поскольку он необходим для анализа двух интересующих нас здесь аспектов:

1) понимания основных идей и особых акцентов, которые определили эсхатологию Аверинцева;

2) осмысления краха коммунистического "зона" и его псевдоэсхатологии в споре с иудео-христианскими формами соотнесения "смысла истории" с личной и всемирной "жизнью будущего века".

2. "Будущий век" — "olam haba"

Библейская эсхатология отнимает у коммунистической утопии её главную прерогативу — исключительное право на "светлое будущее".

Притягательность секулярной псевдоэсхатологии для многих интеллектуалов Запада отразил известный девиз Сартра: "Марксизм — наш непревзойдённый горизонт". Утопические идеологии, описанные Эрнестом Блохом в книге "Принцип надежды", претендовали окончательно вытеснить традиционное библейское учение о священной истории устремлённой к будущему приходу Мессии. После 1968 года казалось, что Утопия с особым размахом укрепила свою власть над умами и над народами от Кубы до Восточной Европы. Но вот в Энциклопедии, изданной под редакцией Института философии Академии Наук СССР мы читаем: "Исторические катастрофы, постигающие иудейский народ (вавилонское пленение 568 до н. э., разрушение Иерусалима римлянами в 70, подавление восстания Бар-Кохбы и кровавые репрессии против иудаизма в 135), усиливают интерес к эсхатологии: руководимая Богом история должна трансцендировать себя самоё в приходе "нового неба и новой земли" (Ис. 65, 17), в наступлении "будущего века" ('olam haba' — талмудический термин, вошедший в формулу христианского Символа Веры: "чаю… жизни будущего века"")[5].

В дальнейших работах Аверинцев рельефно противопоставит две парадигмы представлений о мире: греческую модель "мир как kosmos" и библейское представление "мир как olam". С легкой руки Аверинцева для нескольких поколений интеллигенции в СССР древнееврейское понятие olam станет особым паролем солидарности. Исход из идеологического "Египта" совершался под освободительным знаком "будущего века" — остро актуальной, спасительной альтернативы хрущёвскому прогнозу "торжества коммунизма через двадцать лет". Ясное указание на реальную возможность такой альтернативы на рубеже 60-х и 70-х годов было отнюдь не тривиально. Горизонт самых сильных и широких умов той поры был иным. Новый режим пришёл на века — это представлялось очевидной данностью, каким бы ни было чьё-то отношение к ней. Среди многих примеров ограничусь упоминанием одного из лучших, образцовых авторов той же "Философской энциклопедии". Аверинцев поясняет "мировоззренческий стиль" своего наставника в области классической философии А.Ф. Лосева забытым сегодня образом мыслей людей той поры: "И помимо всех личных страданий — чувство, что тоталитаризм пришёл на ближайшее тысячелетие, скажем так, как "тёмные века" пришли на смену античности. (Я хорошо помню этот образ мыслей по своему отцу, старому профессору биологии, который был старше Алексея Фёдоровича на 18 лет. Коммунистическая идеология была ему бесконечно чужда, но одному он верил, верил с тоской и отвращением: что она одолеет во всём мире…)"[6].