Орион взойдет - Пол Андерсон

Джовейн сдался… поежился, глубоко вздохнул, пытаясь прогнать нахлынувшее головокружение.

– Ты прав, – отозвался он. Голос его со скрипом вырвался из пересохшей гортани. – Продолжим.

К вечеру Скайгольм лежал у его ног.

Для того чтобы занять его сердце и нервные центры, потребовалось чуть более часа. Безоружные аэрогены сдавались, практически не оказывая сопротивления. Один из пилотов попытался бежать на небольшом реактивном аэроплане, но ему пригрозили: обещали сбить, если он не вернется. С земли не поднимался никто, а потому истребитель оставался в доке, готовый вступить в бой в надежде, что обойдется без кровопролития.

Потом время тянулось очень медленно. Люди Джовейна должны были расположиться, установить охрану, договориться с техниками, без которых нельзя было обойтись, устроить жилье и питание. Патрули должны были обеспечить порядок. Разосланные повсюду представители должны были убедить аэроге-нов, что ничьей жизни и собственности опасность не угрожает; а полное и обстоятельное объяснение событий последует незамедлительно, посему сопротивляться не следует. Потребовалось достаточно времени, чтобы собрать сеньоров в удобном для Джовойна месте; отразив шквал вопросов и протестов, он пообещал, что конклав состоится завтра, как и планировалось, и сам он откроет заседание откровением, способным доказать его правоту. До и после этой встречи он заседал с офицерами – своими помощниками и из Скайгольма, даже кое с кем из сеньоров – заранее знавшими о его прибытии и готовившими ему победу…

Смутно ощутив, что его терзает голод, Джовейн проглотил сандвич и кофе, доставленные ординарцем, и вернулся корпеть над информацией, полученной от разведчиков… вернулся спорить, убеждать, угрожать, издавать директивы и решать, решать, решать…

Закатившееся солнце сменилось луной, и ночь принесла известный покой.

Начинали гаснуть огни, аэрогены укладывались спать – с нелегкой душой.

Джовейн оставил работу, сказал часовым, где искать его в случае кризиса, и покинул узурпированный кабинет. Можно было отправляться навстречу своей любви.

Звонкое эхо его шагов гуляло по тусклым коридорам. Несколько раз он натыкался на своих людей, молча отдававших ему честь, и ощущал себя куда более одиноким, чем рассчитывал. Наконец жилая секция закончилась. Переходом к следующей служили простые дорожки, подвешенные к тенсегритическим ребрам, паутиной терявшимся вдалеке.

Внешняя оболочка светилась густым лунным молоком, внутренняя растворялась во мраке. Джовейн шел словно между полым небом и опустошенной Землей. Аэростат сдерживал натиск ночного ветра, и шелест его двигателей царствовал… негромкий, подобный плеску далекого водопада, ниспадающего в бездонную пропасть.

Где-то неподалеку притаился Иерн. Снова и снова рука Джо-вейна искала спокойствия у изогнутой рукоятки пистолета. «Bcero двое раненых: оба охранника получили серьезные травмы, их поместили в госпиталь. Человек с перебитой гортанью может не выжить… Не знал, что наш золотой мальчик настолько жесток. Что же с ним делать, когда он окажется в наших руках?»

Джовейн понимал, что еще не обдумал всю эту проблему как подобает. Он размышлял в категориях совершившегося факта, когда соперник его будет значить не более чем мотылек, бьющийся о стекло. Но раз Иерн постарался натворить дел – что ж, тогда его можно задержать как представляющего угрозу всеобщему спокойствию, а потом, быть может, выпустить под надзор. «Впрочем, не знаю, поможет ли это.

Его сегодняшнее поведение заслуживает ареста, и приказ уже отдан. Если его случайно убьют – при сопротивлении властям, котгорое он уже проявил сегодня… что ж, это избавит меня от многих хлопот. Кроме того, он может умереть и позже – при попытке к бегству».

Джовейн коротко вздохнул. «И что это лезет в голову? Я не убийца!

Но тот поединок на солнечных крыльях… Фейлис не узнает правды о нем.

Не сомневаюсь: она не станет допытываться с излишним старанием.

Прекрати. Думай о ней. Ты идешь к ней». Джовейн ускорил шаг.

Следующая секция относилась к числу обитаемых… ее секция. Даже после двухлетней ссылки путь к апартаментам Ферлеев был впечатан в его память. Он толкнул дверь. Она отворилась. За ней оказалась Фейлис.

Голубое платье облегало стройную фигуру. Он шагнул вперед. Она просто упала ему на грудь. Обнявшись и целуясь, они простояли несколько минут и только потом вспомнили, что следует закрыть дверь.

– О дорогой, дорогой!.. – страстно выдохнула она. – Я так боялась за тебя… в своем одиночестве, час за часом…

– Я мог бы опасаться за тебя, не будь ты в такой безопасности. – Он погладил ее голову. – Спасибо тебе за то, что выполнила свои обещания… спасибо тебе за все, что ты сделала.

– Но это такая ужасная малость.

– Нет, это не так.

Он не знал, насколько искренне говорил. Он с трудом вынудил ее взять на себя главную роль. Поначалу ее письма – почерк школьницы, обтекаемые фразы между взрывами страсти – уверяли: она не замедлит оставить Иерна, но и он должен разлучиться с Ирмали; и он уже ощущал желание поступить подобным образом, но учены Маттас заставил его смириться с судьбой. И Джовейн написал ей строгое письмо. Но сердце ныло, он не доверял ее способностям к конспирации и не хотел, чтобы она рисковала. Фейлис должна была просто снабжать его информацией, прощупывать людей, с которыми встречалась, подбирать таких, кто мог бы, по ее разумению, помочь делу. «Как это было важно, – подумал он. – Я был заточен в горах… конечно, у меня были агенты, но кто из них мог сделать для нас то, что сумела ты, Фейлис. И, превышая свои полномочия, ты сумела сагитировать своего брата Лоренса – у меня нет более ценного человека. Да, ты достаточно хорошо послужила Жизненной Силе, возлюбленная».

– Обними меня снова – покрепче, – попросила она.

Он обнял ее, вдыхая благоухание женского тела.

– Бедная моя… бедняжка, – пробормотал Джовейн. – Могу представить, чего ты здесь натерпелась.

Глотнув, она припала к его груди.

– Мне было в основном не до страхов… в основном, но я… я чувствовала, что разрываюсь. Не сомневайся, я всегда верила в тебя, Джовейн, но… бедный Иерн. В общем-то он не хочет ничего дурного. – Она отодвинулась и подняла глаза вверх: радужку их окружали белые ободки. – А что с ним? Он цел?

Джовейн нахмурился:

– Не хочется огорчать тебя, но он… он повел себя безрассудно. Нет, он не ранен. И если он опомнится… ты же знаешь, что я не желаю ему зла, и все простил. («Я хочу, чтобы он умер – любым удобным для меня способом… чтобы только можно было выступить с тщательно отшлифованной речью и оплатить расходы на похороны и сооружение скромного памятника».) Он коротко поведал о том, что случилось. Она поежилась.