Собрание сочинений в 12 томах. Том 3 - Марк Твен

Существуют в «хорошем обществе» немаловажные обычаи, в которых необходимо разбираться женщине, оказавшейся на месте Лоры. Вот, например, дама, занимающая сколько-нибудь видное положение, приехала и поселилась в любом нашем городе; все дамы того же круга первыми наносят ей визит и, чтобы представиться, еще не входя в дом, вручают слуге свои карточки. Они являются иногда поодиночке, иногда вдвоем — и всегда одетые как на бал. Поговорив с хозяйкой ровно две минуты с четвертью, они удаляются. Если хозяйка дома желает продолжать это знакомство, она должна отдать визит не позже чем через две недели. Пропустить этот срок, значит прекратить знакомство. Если же она в течение двух недель отдаст визит, то уже другой стороне предоставляется право решать — поддерживать ли это знакомство, или нет. Если ей угодно его поддерживать, она должна отдать визит в течение года; и тогда, если обе дамы будут навещать друг друга раз в год — в наших больших городах этого достаточно, — отношения установлены прочно. Теперь все идет как по маслу. Ежегодные визиты наносятся и возвращаются размеренно, аккуратно, и все вполне удовлетворены, хотя при этом вовсе не обязательно обеим дамам и в самом деле видеться чаще чем раз в несколько лет. Визитные карточки сохраняют между ними близость и поддерживают знакомство.

Вот, например, миссис А. наносит ежегодный визит: не выходя из кареты, она посылает наверх карточку, загнув на ней правый нижний уголок, — это означает, что она «явилась собственной персоной». Миссис Б. велит слуге передать, что она «занята», или «просит извинить», или, если она выскочка и плохо воспитана, то скажет, пожалуй, что ее «нет дома». Прекрасно; миссис А. катит дальше, очень довольная. Если дочь миссис А. выходит замуж или появилось прибавление семейства, миссис Б. приезжает, передает слуге свою карточку, загнув верхний левый уголок, и отправляется дальше по своим делам, — ибо этот загнутый уголок означает поздравление. Если супруг миссис Б. упадет с лестницы и сломает себе шею, миссис А. мимоездом передаст карточку с загнутым верхним правым уголком и удалится: этот уголок означает соболезнование. Очень важно не перепутать уголки, а то, пожалуй, ненароком выразишь соболезнование приятельнице, выходящей замуж, или поздравишь ее с похоронами. Если одна из дам намерена покинуть город, она едет к другой и передает свою карточку, на которой под именем и фамилией выведены буквы: Н.П.В., что означает: «наносит прощальный визит». Но довольно об этикете. Лора была заблаговременно посвящена своим наставником в таинства светской жизни и потому избежала досадных промахов и ошибок. Первый светский визит, нанесенный Лоре представительницей старой знати, иначе говоря — ископаемых, был образчиком всех последующих визитов от этой ветви столичной аристократии. Ее навестила почтеннейшая вдова генерал-майора Фалк-Фалкерсона с дочерью. Они приехали днем, в допотопной карете с вылинявшим гербом на дверцах; старый седой негр сидел на козлах, рядом с ним негр помоложе — лакей. Оба они были в выцветших коричневых ливреях, уже немало повидавших на своем веку.

Посетительницы вошли в гостиную именно так, как оно и подобало: вдова — с величавостью, достойной елизаветинских времен, дочь — с непринужденной грацией и достоинством, в котором чувствовалось нечто неуловимое, говорившее о сознании собственного превосходства. На обеих были платья из великолепной дорогой ткани, но весьма скромных, неярких цветов и без бросающихся в глаза украшений. Все уселись, и вдова изрекла фразу не слишком необычную, но которая в ее устах обрела внушительность священного писания:

— Погода в последние дни не радует нас, мисс Хокинс.

— Да, вы правы, — сказала Лора. — Климат здесь, видимо, очень неустойчивый.

— У нас всегда такой климат, — сказала дочь; по всему видно было, что она просто отмечает это явление, но снимает с себя всякую за него ответственность. — Правда, мама?

— Совершенно верно, дитя мое. Вы любите зиму, мисс Хокинс? — Она произнесла слово «любите» таким тоном, будто считала, что истинное его значение — «одобряете».

— Лето я больше люблю, — ответила Лора. — Но, я думаю, у каждого времени года есть своя прелесть.

— Совершенно справедливо. Генерал придерживался того же мнения. Он полагал, что зимой должен идти снег, летом вполне законна жара, осенью заморозки, а весной он не возражал против дождя. Он был нетребователен. И, надо сказать, он всегда восхищался грозой. Помнишь, милочка? Твой отец всегда восхищался грозой.

— Он просто обожал грозу!

— Наверно, гром напоминал ему о битвах, — сказала Лора.

— Вполне возможно. Он очень уважал природу. Он часто говорил, что океан — это нечто поразительное. Помнишь, дочь моя?

— Да, мама, он это часто говорил. Я прекрасно помню.

— И ураганы. Его очень интересовали ураганы. И животные. Особенно собаки, охотничьи собаки. И еще кометы. Я думаю, у каждого из нас есть свои склонности. Я думаю, поэтому у всех нас разные вкусы. — Лора была того же мнения. — Должно быть, вам трудно и одиноко жить так далеко от дома и от ваших друзей, мисс Хокинс?

— Да, иногда бывает очень грустно, но ведь вокруг столько нового и интересного! Так что, право же, в моей жизни здесь больше света, чем тени.

— Вашингтон не скучен в это время года, — заметила младшая гостья. Тут есть очень хорошее общество, можно приятно проводить время. Вы любите ездить на воды, мисс Хокинс?

— Мне не случалось бывать в таких местах, но мне всегда очень хотелось пожить на модном курорте.

— Для нас, вашингтонских жителей, в этом смысле все сложилось очень неудачно, — сказала вдова. — До Ньюпорта так далеко и утомительно ехать. Но тут уж ничего не поделаешь.

«Лонг-Бранч и Кейп-Мей куда ближе Ньюпорта, — подумала Лора, очевидно, эти места не в почете; попробуем нащупать почву».

И она сказала:

— А мне казалось, что Лонг-Бранч…

Незачем было «нащупывать» дальше — на лицах обеих посетительниц она прочла ясный и недвусмысленный ответ.

— В Лонг-Бранч никто не ездит, мисс Хокинс, — сказала вдова, — разве только люди без всякого положения в обществе. Да еще президент, — добавила она невозмутимо.

— В Ньюпорте сыро и холодно, и всегда ветер, и ужасно неприятно, сказала дочь, — но туда ездят только избранные. Когда не имеешь выбора, нельзя быть привередливым в мелочах.

Визит длился уже почти три минуты. Обе гостьи поднялись, исполненные чувства собственного достоинства, осчастливили Лору приглашением навестить их как-нибудь — и удалились. Лора осталась в гостиной, предоставив им самим выбираться из дому; это казалось ей очень негостеприимным, но она следовала полученным наставлениям. Несколько минут она стояла в раздумье.

— Поглядеть на айсберги, пожалуй, даже приятно, — сказала она себе, но как собеседники они мне меньше нравятся.

И, однако, она слышала кое-что об этих двух гостьях и знала, что они совсем не айсберги, когда плавают в своих родных, привычных водах, напротив, они достойны всяческого уважения, их репутация безупречна, они и добры, и благородны, и щедры. Как жаль, думала Лора, что в торжественных случаях они так неузнаваемо, беспросветно скучны.

Первый визит, который нанесли Лоре представительницы противоположной разновидности вашингтонской аристократии, последовал сразу за только что описанным. На сей раз ее навестили достопочтенная миссис Оливер Хиггинс, достопочтенная миссис Патрик О'Райли (произносится на французский лад: Орейе), мисс Бриджет Орейе, миссис Питер Гэшли, мисс Гэшли и мисс Эмелин Гэшли.

Три кареты съехались одновременно с разных сторон. Все три новенькие и удивительно блестящие; медные части упряжи, начищенные и отполированные, украшены замысловатыми монограммами. Бросались в глаза пышные гербы на дверцах и выведенные по-латыни девизы. Кучера и лакеи щеголяли в новеньких, с иголочки, ярких ливреях, цилиндры на них напоминали печные трубы с воткнутой сбоку бритвенной кисточкой в черной розетке.

Посетительницы прошествовали в гостиную и заполнили ее удушающе сладкими ароматами парфюмерного происхождения. Платья их покроем превосходили самый последний крик моды и притом блистали всеми цветами радуги; все гостьи увешаны были драгоценностями — большей частью бриллиантами. Всякий должен был понять с первого взгляда, что нарядить этих дам стоило не дешево.

Достопочтенная миссис Оливер Хиггинс была женой представителя от одной отдаленной Территории. Джентльмен этот содержал самый большой салун и продавал лучшее виски в самом большом поселке в своем захолустье, а потому, разумеется, был признан первым человеком в тех краях и достойнейшим их представителем. Он пользовался там большим влиянием, так как обладал общественной жилкой: был начальником пожарной команды, умел неподражаемо браниться и сквернословить и являлся без приглашения в любой дом. Манишки его всегда были безупречны, сапоги начищены до блеска, и, по всеобщему признанию, никто не умел с более утонченным изяществом поднять ногу и белоснежным носовым платком смахнуть с сапога случайную пылинку. Его часовая цепочка весила не меньше фунта; золотой перстень стоил сорок пять долларов, булавка в галстуке сверкала бриллиантом, и пробор был аккуратнейший до самого затылка. Хиггинса всегда считали самым элегантным мужчиной на всей Территории, и все признавали, что никто не сравнится с ним в умении рассказать неприличный анекдот, — разве лишь сам седовласый губернатор. Достопочтенный Хиггинс не напрасно явился в Вашингтон служить своему отечеству. Ассигнования, которые он выудил у конгресса на содержание индейцев, населяющих Территорию, могли бы сделать всех этих дикарей богачами, если бы только эти деньги когда-нибудь дошли по назначению.