Ищи горы - Гоар Маркосян-Каспер

— Маран, берегись. В квартале охранники. А улицу, куда вы направляетесь, патрулируют. Я могу вывести вас отсюда дворами. Если доверитесь.

Маран внимательно посмотрел на него и сказал:

— Доверимся. Веди.

Дан свернул в переулок, пересек захламленный двор, пешеходную дорожку, затоптанный газон и оказался у боковой стены дома, где жила Дина Расти. Стена удивила его своей обшарпанностью. Краска во многих местах слезла, кое-где красовались надписи мелом не самого пристойного содержания, кафельные плитки, которыми была облицована нижняя часть здания, потрескались, часть вовсе отвалилась, обнажив грязные пятна от клеящего состава. Под помятыми водосточными трубами красовались обширные ржавые потеки.

Дан обогнул угол и вышел к фасаду. Тут картина была немного лучше, окраску, видимо, недавно подновляли. Дан усмехнулся. Точь-в-точь империя Изия, фасад которой кое-как подправлен Лайвой…

Он предъявил охраннику на входе безукоризненное удостоверение инженера ремонтной конторы и поднялся наверх.

В квартире Дины ничего не изменилось. Изменилась сама Дина — похудевшая, осунувшаяся, с застарелой усталостью в глазах. Она провела Дана в хорошо знакомую ему скудно обставленную комнату, на стене которой по-прежнему висели рисунки, изображавшие дворцы, площади, парки, павильоны, фонтаны, айты — высокие узкие сооружения, увешанные гроздьями прозрачных колоколов, культовые сооружения, как значилось в словаре бакнианского языка, а в середине стояло подобие кульмана, проходя, Дан взглянул на чертеж — это был фасад здания, в чертежах он разбирался слабо, но что-то в едва намеченных очертаниях притягивало взор, особое изящество, присущее стилю Расти и, однако, неуловимо отличное от него.

— В Латании объявили большой конкурс на проект Дворца Правительства, — сказала Дина, перехватив его взгляд, — и я решила попробовать.

— Ты имеешь право участвовать в латанийском конкурсе? — поразился Дан.

— Ну что ты… — она слабо улыбнулась. — Это для себя. Для души.

Дану вдруг стало зябко. Господи, ну и жизнь!.. Вроде бы и Ника живет, и Дина, а если подумать… После смерти Лея… точнее, гибели, такая смерть сродни гибели в бою… она так и осталась одна, наверно, человек моногамный, вроде него самого. Дело, которое она любит и знает… не просто знает, у нее есть талант, Дан это понял с абсолютной ясностью, увидев линии, проведенные ее маленькой рукой с тонкими ломкими пальчиками… дело это выхолощено и упрощено, вместо творчества она вынуждена заниматься рутинным вычерчиванием убогих проектов стандартных Домов, и только приходя после работы в пустую, неуютную квартиру, может помечтать на куске ватмана. Поддавшись неодолимому чувству жалости, он предложил — неожиданно для себя самого:

— Дина, а что если ты слетаешь к нам, на Землю? Встретишься с Никой, посмотришь, как мы живем… — предложил и испугался — какое он имеет право?.. А, впрочем, почему нет? Где же хваленый земной гуманизм?

Но Дина печально покачала головой.

— Я бы с радостью, Дан, но кто меня отпустит? Я же работаю.

— А в отпуск?

Дина смотрела непонимающе.

— Что это? Разрешение отсутствовать на работе? У нас такого нет, ты разве не знаешь?

— Я забыл. Что же, никак нельзя?

— Разве что уехать насовсем.

— А почему бы и нет?

— Ну что ты, Дан! Я не могу. Здесь картины Лея…

— Картины можно взять с собой.

— Можно, но я не имею на это права. Лей… Он бы разгневался. Они принадлежат Бакнии. Лига когда-нибудь уйдет, а Бакния останется. Да и если б я увезла их… Не могу же я увезти дворцы Расти. Не могу увезти и оставить их тоже не могу… — Имя Расти, видимо, напомнило ей о цели встречи. — Да, Дан, я, кажется, нашла то, что тебе нужно. Собственно, поэтому я тебя и позвала.

Она встала, вышла в соседнюю комнату и вернулась с большой толстой тетрадью.

— В свое время я собирала все, что известно о Расти. Упоминания в книгах, устные легенды, о нем до сих пор рассказывают легенды… Все — вот в эту тетрадь.

Дан кивнул.

— Да, я знаю. Поэт говорил мне.

— Я внимательно просмотрела ее и… — она открыла тетрадь на странице, аккуратно заложенной самодельной закладкой. — Видишь ли, во времена Расти богатые аристократы часто собирали вокруг себя известных поэтов, музыкантов, художников, в Бакнии искусство всегда ценилось высоко, а тот период в этом отношении был золотым веком, аристократы наперебой зазывали к себе людей творческих, а дружбой с великим Расти гордился даже император. Если б Расти захотел, он мог бы всю жизнь есть и спать в богатейших домах Бакны, но он этого не делал почти никогда, наверно, дорожил своей независимостью… Вообще тогда к подобным вещам относились иначе, Поэт, как ты знаешь, обзывает литературных наемников Лиги придворными поэтами, а ведь придворных поэтов как таковых было очень мало, и их дружно презирали собратья… Так вот, мне попались записи хозяйки одного из таких домов. Послушай, что она пишет. — Дина, близоруко сощурившись, прочла вслух: — «В ту весну у нас в доме часто бывал прославленный Расти»… Она описывает разные его привычки, манеры, всякие связанные с ним эпизоды… — Дина перевернула несколько страниц, — а вот то, что представляет интерес для тебя. «Особенно Расти любил, уединившись в зимнем саду, подолгу разговаривать с потомком одного из древнейших родов Синуки Сатом Виянт, столь же просвещенным и остроумным, сколь элегантным и обаятельным. Это меня не удивляло, ибо Сат Виянт был интереснейшим собеседником. К несчастью, его жена»… дальше неважно, светские сплетни.

— Ты думаешь, Сат Виянт знал что-то о Людях с зелеными глазами и рассказал Расти? Но из чего ты это вывела? Только из того, что он был уроженцем Синуки? Но…

— Погоди. Виянт, родовое имя Сата, в переводе с древнего языка означает «мудрый». Потомки Мудрецов в городах… Ты ведь знаешь, какую роль в средние века играли Мудрецы?

Дан кивнул, и она продолжила:

— Потомки Мудрецов и сами Мудрецы часто награждались баронским титулом, к ним восходит не один род, возникший в Темные века. Я тебя убедила?

— Убедила.

— Если архивы рода Виянт уцелели, их надо искать либо в Синуке, либо здесь, в Бакне.

— Спасибо, Дина, — Дан поймал руку Дины и поцеловал, несмотря на ее смущенное сопротивление.

Дан и Маран стояли в арке Малого дворца Расти и наблюдали за происходящим на площади. Затея Марана была настолько нахальна, что имела шансы на успех. Он решил просто-напросто использовать то обстоятельство, что площадь Расти обделена высоким вниманием, в отличие от Главной, которую с раннего утра до глубокой ночи патрулировали охранники. По выходным там даже стояли бронемобили, топталось оцепление, и злополучная площадь производила впечатление оккупированной территории. Был в этом и некий элемент абсурда — как, впрочем, во многом, что делалось в государстве. В стремлении искоренить некогда узаконенные Мараном «злопыхательские» сборища, на деле своеобразный Гайд-парк, где каждый мог испробовать себя в качестве оратора, напуганные правители, видимо, забыли, что бунт рождает все-таки не земля, а те, кто по ней ходит… наоборот, именно благодаря целеустремленной сосредоточенности Охраны на этих нескольких сотнях квадратных метров, движение «свободных» продолжало существовать, люди собирались то на одной, то на другой улице Бакны, собирались, расходились, прежде чем их успевали разогнать… На улицах, в скверах, парках — правда, не на площади Расти.

Площадь выглядела так же, как два года назад. На восстановленный при Маране Большой дворец руководство Лиги больше не посягало, разрушительных амбиций вообще поубавилось, не трогали и айты, один, правда, остался недостроенным, но второй успели закончить, только вместо множества колоколов, увивавших его прежде, висело лишь три или четыре, сколько именно, Дану отсюда видно не было. Не осмеливаясь останавливаться у подножья айта, чтобы вознести молитву, как того требовали религиозные догматы, верующие тем не менее часто проходили мимо, молясь на ходу в виду святыни. Благодаря этому на площади обычно было многолюдно. Единственное нововведение: Большой дворец был объявлен собственностью государства, о чем возвещали два зеленых флажка, развевавшихся у входа, именно эти флажки отпугивали от площади добровольных ораторов и их слушателей, видевших в них не только знамя, но и знамение. Почти никто не знал, что дворец пустует, как и все прочие здания на площади. Никто, кроме Марана…

С того места, где Дан с Мараном устроились, толпа, собравшаяся у фонтана, была видна, как на ладони… точнее, не у фонтана, фонтана еще не существовало, в центре площади возвышался лишь парапет, очерчивавший его будущий бассейн… будущий ли? Строительство ни на йоту не продвинулось с последнего дня правления Марана. На парапете, небрежно прислоненная к воткнутому в земляное дно «бассейна» стальному пруту, стояла бесценная картина Вениты. Дана бросало в дрожь при мысли, что любой, кому по какой-либо причине она не угодит — маньяк, выродок или просто фанатик, может изуродовать полотно, раздавить, изодрать, полоснуть ножом. Но Венита, сидевший на парапете рядом со своим творением, не обнаруживал никаких признаков тревоги.