Тайна Высокого Замка - Златослава Каменкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не трудитесь! — подбежавший партизан ловким ударом выбил из руки генерала оружие. И прежде чем он успел крикнуть, в рот ему воткнули кляп. Затем «обер-лейтенант» и «гестаповец» поволокли его к калитке.
У ворот особняка остановилась машина с солдатами. Из кабины выскочил Данцигер, почему-то на этот раз переодетый в майора полевой жандармерии…
— Что здесь происходит?
— Да вот поймали партизанского резидента, — спокойно сказал обер-лейтенант с рыцарским крестом на шее. — Видите, в генерала вырядился. Помогите, пожалуйста, взять.
Данцигер тотчас же смекнул, что вся эта ситуация ему на руку. Крикнув шофёру: «Веди!», он отпустил свою машину.
Генерал вырывался из сильных рук партизан. А Данцигер с истинно тевтонской яростью сыпал удары на голову генерала, а под конец впихнул его в машину.
— Благодарю вас за помощь, — галантно поклонился майору обер-лейтенант, желая проститься с ним.
— О, нет! — вскрикнул Данцигер. — Я тоже поеду с вами. Вместе поймали партизана, вместе и докладывать будем в рейхскомиссариате.
— Охотно! — распахнул перед ним дверцу машины обер-лейтенант.
В то же мгновение верёвки обвили руки Данцигера. Он повернул голову и облился холодным потом.
— На ловца и зверь бежит! — смеялся ему прямо в лицо Тарас Стебленко.
В эту ночь партизаны покончили с тем, кто надеялся, что бригаденфюрер останется им доволен.
Глава четырнадцатая. Его подвиг
Несколько дней Пауль не появлялся в городе. Юра уже начал тревожиться, но спросить у фрау Лотты ничего не смел. Таков был закон конспирации.
Он с восхищением смотрел на смелую фрау Лотту, которая каждую минуту рисковала быть схваченной и повешенной. В её доме скрывались партизаны.
И хотя все эти дни лицо фрау Лотты было озадачено, тревоги Юра не читал на нём.
Вернулся Пауль, как всегда, неожиданно.
Когда Юра уже лёг спать, к нему вдруг долетела фраза, сказанная Паулем на чистом русском языке:
— Жестокие бои кипят на Курской дуге. Немцы бросают туда все свои резервы.
— Есть приказ с Большой земли? — тоже по-русски спросила фрау Лотта.
— Да.
Юра страдал от того, что эти люди, ставшие ему такими родными, не все доверяют ему, а мальчику хотелось всё знать, во всём помочь, разгладить все морщины, так часто омрачавшие прекрасный лоб этого загадочного человека, отважного, как в сказке.
Он догадывался, что Пауль русский. Одни из тех, кто нёс свободу и счастье его народу…
Прошло два дня. Вечером в доме появился словак. Юра видел, что он с собой принёс небольшой кожаный чемоданчик и, таинственно о чём-то пошептавшись с фрау Лоттой, поставил его в кухонный шкаф.
Ночью Юре приснилась лагерная «сортировочная». И когда надсмотрщик замахнулся на Юру своей плетью, мальчик вздрогнул и проснулся. Было темно, и Юра не сразу сообразил, где он.
Голос Пауля, долетевший из приоткрытой двери, вернул его к действительности. Пауль опять говорил на русском языке:
— Через мост каждые пятнадцать минут проходят эшелоны на Восток.
— Моста не будет, — узнал Юра голос словака. — Они его смогут восстановить только через десять дней.
— Десять дней! Это сейчас равносильно выигранному у врага сражению…
— Знаю, поэтому иду спокойно. Возьми письмо к жене. Будет возможность, отправишь…
Молчание.
— А может быть… может, всё же тебе удастся как-нибудь иначе подобраться к мосту?
— Нет, друг мой, — ответил словак, — другой дороги нет. Мост охраняется утроенным нарядом. А медлить ни одной секунды нельзя, там льётся кровь наших братьев, а эти гады с немецкой методичностью, через каждые пятнадцать минут, отправляют эшелоны. Танки! Ящики со снарядами! Ты же знаешь, если бы надо было вырвать сердце и бросить его под мост, чтобы он взорвался, я бы это сделал…
— Знаю, Георгий, — впервые услышал Юра настоящее имя словака. — Знаю и горжусь тобой.
Больше они не говорили.
Юра уже не мог уснуть. В полночь, когда в доме всё затихло, он бесшумно подошёл к столику, зажёг фонарик, подаренный ему Паулем, достал бумагу, карандаш и быстро начал писать: «Дорогой товарищ! Прощаясь, я не хочу называть вас чужим, ненавистным мне именем. А как вас зовут по-настоящему, не знаю… Сегодня я случайно услышал настоящее имя словака. Я уверен, что и вы тоже русский…
Товарищ! Мне очень хочется, чтобы вы меня правильно поняли и не осудили. Долг велит мне поступить так, как я поступлю. Вы мне сами часто говорили, что я тоже солдат… Я знаю, многое требует знамя, которое выбираешь себе в жизни… Ведь товарищ Георгий сейчас нужен нашей Родине больше, чем я… Знаю, у него есть трое маленьких детей и жена… Верьте мне, я не подведу…»
Юре почудились шаги. Он мгновенно потушил фонарик и уже в темноте, наверное, очень неровно дописал: «Спасибо вам за всё. Ваш Юра».
Мальчик торопливо оделся, прокрался в кухню, осторожно достал из кухонного шкафа тяжёлый чемоданчик, а на его место положил письмо.
Через несколько минут он открыл своим ключом парадное и слился с темнотой ночи.
Только у самого вокзала его задержал немецкий патруль.
— Я еду к отцу, — резко ответил Юра по-немецки и назвал ближайшую станцию от Ровно, где будто бы лежит в госпитале его раненый отец, обер-лейтенант.
— Один, ночью? — удивился солдат, зябко ёжась в куцом тоненьком мундирчике. — Разве ты не боишься? Уважаю смельчаков. Проходи!
Не ожидая такого удачного исхода, Юра быстро побежал к вокзалу.
Теперь надо было пробраться к путям, минуя десятки патрулей.
Дважды Юре приходилось бывать на вокзале. Ещё в первый раз он заметил, что около жёлтых акаций, у дощатого забора, есть небольшая дыра. Помнится, Пауль показал ему на неё и усмехнулся:
— Бывает, что надо попасть на вокзал не через главный вход. Смотри, мальчуган, этот «подъезд» может оказать неоценимую услугу…
Темно. Как отыскать «подъезд»? И Юра, пригнувшись к земле, ощупывает каждую доску забора. Так и есть. Дыра забита. Ага, фанера! Её можно сорвать…
Поставив на землю чемоданчик, Юра торопливо достаёт перочинный нож. Действует быстро, тихо, и вскоре он уже на путях.
Пригибаясь к рельсам, Юра бежит на третий путь, где, причудливо горбатясь, стоит очередной состав замаскированных танков и пушек, ящиков со снарядами.
Сверкнул широкий штык.
— Хальт! Вер ист дас?[31]
— Я… Я — выслушайте меня… — забормотал мальчик.
Юру ослепил свет ручного фонаря.
— Кто это? Алло, Готфрид, что же ты медлишь, пристрели его!
— Но я немец, — торопливо сказал Юра.
— Что тебе здесь надо?
Юра назвал станцию и сказал, что должен навестить раненого отца.
— Готфрид, этот мальчишка, наверняка, везёт отцу сладкую коврижку.
— Пускай сначала бросит мне свой чемодан, мы посмотрим, стоит ли он того, чтобы его брать с собой.
— Живо! Бросай сюда чемодан!..
— Но… там сырые яички… — нашёлся Юра.
— О, это моя страсть, яички! — отозвался тенорок.
Вдруг со стороны вокзала взвыла сирена воздушной тревоги. Солдаты побежали прятаться в траншеи. Пользуясь этой суматохой, Юра, соблюдая максимальную осторожность, вскарабкался на одну из платформ и спрятался под маскировочную сетку. Обеими руками он прижимал к себе заветный чемоданчик.
Сразу же после отбоя воздушной тревоги поезд тронулся и быстро начал набирать скорость.
Юра ещё раз взглянул на светящийся циферблат своих ручных часов:
«Два часа сорок одна минута… В три часа сорок три минуты — мост…»
«Тридцать километров, тридцать километров, тридцать километров… — стучит в голове Юры. — Всего один только час… один час… Но как он долог… Минуты кажутся вечностью…»
Где-то справа тоненький язычок света лижет маскировочную сетку. Он приближается к Юре, притаившемуся под стволом пушки. И вдруг неожиданно гаснет.
Опять воцаряется тьма. Однако не проходит и пятнадцати минут, как снова луч электрического фонарика шарит вокруг. На короткое мгновение он вырывает из темноты продолговатый ящик с чёрными надписями и уже скользит по рулону провода, за которым сейчас притаился Юра.
— Карл! — позвал кто-то из темноты.
— Иду, — отозвался гитлеровец и повернулся спиной к Юре, заслонив собой пучок света.
«Что-то этот провод сильно смахивает на бикфордов шнур… — радостно застучало сердце юноши. — Надо проверить…»
В его руках кусок провода.
«Так и есть… Бикфордов… Ну, гады, теперь держитесь!.. Я вам разведу такую математику, до гроба будете помнить…»
И Юра начал действовать. «Прежде всего на по рассчитать бикфордов шнур так, чтобы за километр до моста шнур поджечь, самому спрыгнуть с поезда, а на мосту, чтобы ровно в три часа сорок три минуты произошёл взрыв…»
