Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский

Он с удовольствием и с большим почетом встретил своего старого однокашника и приятеля. Повел к себе в каюту поговорить обо всем.

Пустошкин прежде всего доложил адмиралу о переходе из Севастополя к Корфу.

— Ты знаешь, Федор Федорович, — говорил Пустошкин, — мы снялись из Севастополя двадцать шестого октября, а в Константинополь прибыли четвертого ноября. Но из Дарданелл не могли выйти за штормами и противными ветрами до первого декабря! Я знал, что ты тут волосы на себе рвешь. Вон похудел как, — говорил Пустошкин, глядя на адмирала. — Но что же было делать…

— Да, с ветром ничего не поделаешь! — согласился Ушаков.

— Дошли до Занте пятнадцатого декабря, запаслись водой и дровами, а ветер опять подвел. Мы и стали. Простояли у Занте до двадцать восьмого декабря. Веришь, я от неприятности сна лишился!

— Верю! — чуть улыбнулся Федор Федорович. Он помнил: у толстого Павлуши сон был всегда превосходный. — Ну, как наш Севастополь?

— Стоит, что ему?

— Как его высокопревосходительство Николай Семенович Мордвинов? Как ему наши победы?

— Не очень о них вспоминает. Больше говорит о Абукирской победе Нельсона.

— Превозносит до небес? — усмехнулся Ушаков.

— Превозносит.

— Так английским приспешником и помрет! А знаешь, Павел Васильевич, что получилось в Абукире у Нельсона? Французы стояли на якоре у берега, как тогда турки у Калиакрии. Передовой корабль нельсоновского авангарда оказался между берегом и французским флотом. Части кораблей Нельсона пришлось следовать за ним. И теперь кричат о Нельсоне на весь мир: «Ах какой маневр!» А ведь мы на семь лет раньше милорда Нельсона решились на такой смелый маневр. И не случайно, а преднамеренно прошли между береговой батареей Калиакрии и турецким флотом. И разбили турок. Об этом наши враги стараются не вспоминать!

Пустошкин привез Метаксе письмо от матери.

— Ваше превосходительство, — подошел к Ушакову Егорушка, — вам кланяется матушка. Поздравляет с победой…

— Спасибо, Егор Павлович, — ответил Ушаков; этот привет был ему приятен.

Теперь, с приходом Пустошкина, весь флот союзников стоял у Корфу. Не хватало лишь десантных войск. Но приходилось торопиться. Французы вели себя на Корфу иначе, нежели на других островах. Они распространяли среди населения воззвания, предлагая грекам объединиться в борьбе против турок. Когда островитяне увидали у своего берега турецкие флаги, они пришли в ужас. Страшная участь Превезы облетела все побережье.

Ушаков уверял жителей, что турецкие войска находятся под его командой, но греки слишком хорошо знали необузданность турецких войск. И уже стали раздумывать: помогать Ушакову или французам. Ушаков писал Томаре, что французы «употребляют теперь все пронырливости обратить островских жителей к себе» и что они «рассылают по всему острову в великом количестве печатные листы и публикации».

Каждую неделю приезжали и приходили по нескольку человек с материка от пашей. В последнее время они стали говорить, что Али-паша задерживает большие отряды, которые следуют к флоту.

— Хитер и подл. Неизвестно, чего в нем больше: лисьей хитрости или волчьей повадки! — говорил Ушаков.

Он думал, не спал ночи — как быть с десантными войсками. И пришел к такой мысли, что без Али-паши все равно не обойтись.

Задерживая турецкие отряды, идущие через Албанию, Али-паша сам подсказывал русскому адмиралу выход: попросить у него помощи. Тем более что, как передавал Кадыр-бей, султан не очень доверяет Али-паше, хотя за взятие Превезы пожаловал победителю третий бунчук и звание визиря.

В конце января Ушаков как-то вызвал к себе Метаксу. Он рассказал Егорушке о поручении и передал ему украшенную бриллиантами табакерку, которую недавно подарил ему султан:

— Вот возьми подарок Али-паше.

— А как сказать, за что вы дарите?

— Ну, скажи — хотя бы за то, что он аккуратно поставляет нам свежую баранину, — улыбнулся Ушаков.

— Федор Федорович, но ведь табакерку вам подарил султан! — узнал Метакса.

— А мне что с ней делать? Табак я не нюхаю. Лежит только без дела. Пусть пойдет на пользу отечества.

XVI

Наутро Метакса с письмом Ушакова и султанской табакеркой отправился на катере в порт Бутринто, — по слухам, Али-паша перебрался сюда, поближе к Корфу.

Когда катер подходил к берегу, Метакса спросил у греков-рыбаков, не знают ли они, где паша. Рыбаки указали на купеческий трехмачтовый бриг.

Первый, кого увидал на бриге Егор Павлович, был сам Али-паша. Он ходил по палубе в простом албанском капоте и курил трубку.

— А, господин Метакса, — окликнул он. — Добро пожаловать! — приветствовал он русского лейтенанта.

Али-паша взял гостя под руку и повел его вниз, в каюту. Каюта оказалась темной, тесной и не очень чистой.

— Ну, Ламброса я отпустил. Зачем сейчас ко мне? — спросил Али, садясь за стол.

— Адмирал Ушаков шлет вам письмо и подарок за исправную доставку вашими поставщиками мяса на эскадру, — ответил Метакса, передавая с поклоном конверт и табакерку.

Глаза Али-паши впились в коробку. Письмо он отложил в сторону и первым делом взялся открывать футляр. В коробочке лежала чудесная табакерка, усыпанная изумрудами и бриллиантами.

— Красивый подарок. Очень красивый! — поворачивал Али-паша табакерку и так и этак. — Благодарю. Ну-ка прочти письмо.

Метакса прочел письмо Ушакова, текст которого он переводил на греческий язык и сам же переписывал.

— Все пойдет на лад! — сказал, выслушав письмо, Али-паша.

Он кликнул шкипера. Вошел разбойничьего вида турок.

— Накорми гостя! — приказал Али-паша, вставая из-за стола. — Простите, господин Метакса: обед — походный. Никто ведь не знал, что сегодня будет у нас такой приятный гость! — сказал Али-паша и, взяв табакерку и письмо, ушел.

Егора Павловича больше интересовал ответ паши, чем обед, но делать нечего — он остался сидеть в этой неуютной каюте.

Шкипер принес холодную жареную баранину, маслины, хлеб, виноград, достал из рундука бутылку вина и ушел, не сказав ни слова.

Егор Павлович выпил рюмку вина, закусил бараниной и ел виноград, ожидая Али-пашу.

Вместо него явился грек-секретарь, которого Метакса видел в первый свой приезд. Он пригласил русского лейтенанта на пашинский корвет.

Когда переезжали на корвет, Метакса спросил у секретаря; почему так задерживается ответ. Секретарь тихо сказал, что паша разослал курьеров в Дельвино и Янину за подарками для русского адмирала.

Каюту паши охраняли вооруженные турки.

Вошли в первую небольшую комнату. Здесь стояла широкая деревянная скамья, покрытая ковром. На скамье сидел турок, по всей вероятности один из пашинских секретарей. За перегородкой виднелась комната побольше.

Эта комната была великолепно убрана. Ковры покрывали ее от пола до потолка. Справа стоял широкий бархатный диван. Вся стена над ним была увешана кинжалами, ружьями, пистолетами, оправленными в золото и серебро. Слева висело большое овальное зеркало венецианской работы в прекрасной стеклянной раме с изображениями цветов. Перед зеркалом — круглый курительный столик черного дерева, инкрустированный перламутром, и два мягких кресла. Откуда и какими путями попало все это в каюту повелителя Эпира — кто скажет.

Али-паша в зеленой бархатной куртке с золотыми пуговицами полулежал на диване.

Он пригласил гостя сесть.

Метакса просил Али-пашу поскорее дать ответ, потому что адмирал велел ему возвращаться немедля.

— Я недолго задержу вас в Бутринто, — ответил Али-паша.

Он сказал, что готов предоставить Ушакову сколько угодно солдат, но с одним условием: после взятия Корфу Ушаков отдаст ему половину всей крепостной артиллерии и все мелкие французские суда.

Егор Павлович был поражен. «Ну и аппетит: запросил триста пушек! Какая наглость!» — подумал он.

Метакса вежливо ответил, что такого обещания не может дать сам султан, так как союзники условились, что все военное имущество должно в неприкосновенности оставаться на месте.

Али-паша стоял на своем.

Метаксе пришлось долго убеждать пашу в том, что помощь, которую он окажет русско-турецкому флоту, будет иметь большое значение и для него: султан увидит, что Али-паша старается для пользы Турции, и верховному визирю Низед-паше нельзя будет упрекнуть Али в том, что он непослушен.

— Кроме того, русский император щедро наградит вас, — рискнул вставить Метакса, хотя никто не говорил ему об этом.

Егор Павлович знал, что Али-паша все равно пошлет солдат и только нарочно тянет, чтобы «набить себе цену».

Так и вышло. Янинский паша наконец соизволил согласиться отправить к Корфу три тысячи человек.

Он вызвал секретаря и продиктовал приказ в Янину, а Метаксе сказал, что не отпустит его до завтрашнего утра.