Капитан Сорвиголова - Луи Буссенар

И все-таки одному кавалерийскому взводу удалось ворваться в проход между скалами. Десятка два чудом уцелевших всадников под командой молодого офицера на великолепном коне пронеслись сквозь строй засевших в окопах Молокососов.

Однако англичане сразу же оказались отрезанными от своих, а Сорвиголова и Поль Поттер одновременно узнали в их командире молодого лейтенанта, чей облик врезался им в память.

– Патрик Леннокс! – воскликнул Жан.

– Сын убийцы! – угрюмо проворчал Поль.

Грянули выстрелы, и взвод, точно скошенный, повалился на землю. Конь Патрика был убит наповал.

Молодой офицер повернулся лицом к неприятелю и заметил Поля, который целился в него с расстояния десяти шагов. С молниеносной быстротой лейтенант выхватил револьвер и выстрелил в Поля в ту же секунду, когда и тот спустил курок.

Два выстрела слились в один.

Уронив маузер, Поль прижал руку к груди.

– Я умираю… – прошептал он. – Разве я не говорил…

В то же мгновение захрипел и покачнулся Патрик Леннокс. В глазах обоих смертельно раненных юношей вспыхнуло пламя ненависти. Даже в эту минуту они стремились сойтись в последней схватке.

Сквозь пелену порохового дыма и огня Сорвиголова заметил, что происходит, но, поглощенный перестрелкой, не мог встать между врагами, непримиримыми даже на пороге смерти.

С губ юношей, покрытых розовой пеной, срывались проклятья, алая кровь заливала грудь, но они нашли в себе силы сблизиться и вцепиться в горло врагу, чтобы отнять у него и без того ничтожный остаток жизни. Потеряв равновесие, оба упали, но все равно продолжали кататься по земле, не разжимая рук. Этих двух умирающих молодых людей разделяла бездна беспощадной и кровавой ненависти, которую вырыла и углубила несправедливая война между двумя народами.

В конце концов схватка отняла у них последние силы, и оба – бур и англичанин – упали на твердую землю велда мертвыми.

В сражении между тем наступило короткое затишье. Потери буров были невелики, но для небольшого отряда и это было чувствительным уроном. Что касается англичан, то все подступы к проходу были усеяны их мертвыми телами. Пораженный этим, командир британского авангарда решил отказаться от лобовой атаки позиций отряда Сорвиголовы. Вместо этого англичане начали выдвигать вперед две артиллерийские батареи и отправили пару эскадронов кавалерии в обход флангов бурской позиции, чтобы попытаться взять ее с тыла. На все эти маневры требовалось время, чего и добивался Сорвиголова

Миновал час. Оставалось продержаться каких-то шестьдесят минут, чтобы армия генерала Бота оказалась в безопасности. Но сумеют ли они продержаться?

Фанфан, лежавший в окопе между командиром и доктором, услышал последние возгласы и шум борьбы Поля Поттера и Патрика Леннокса. Обернувшись снова, он увидел их мертвые тела.

– Боже!.. Наш Поль погиб! – вырвалось у него.

Фанфан рванулся было к своему другу, но Сорвиголова, и сам едва скрывавший свои чувства, сурово одернул его:

– Назад! Не имеешь права впустую рисковать жизнью. И спешить некуда – минутой раньше, минутой позже наступит и наш черед…

Жан был прав: после короткого затишья битва вспыхнула с еще большим ожесточением. Теперь английский генерал готов был принести в жертву любое количество своих солдат, лишь бы сломить сопротивление этой горсточки смельчаков, мешавших ему атаковать армию генерала Бота.

Пушки вели по позиции буров беглый огонь картечью, стрелки поливали ее свинцом, и время от времени то тут, то там падали сраженные бойцы Сорвиголовы. Гибли люди, таяли и запасы патронов, которые в такой обстановке расходовались с угрожающей быстротой.

Двести человек против целой армии! Но так было лишь в самом начале этого героического противостояния. А теперь? Сколько же все-таки их осталось? Шестьдесят? Пятьдесят? Сорок?

Сорвиголова не знал.

Его бойцы уже не видели и не слышали друг друга, они помышляли только о том, чтобы как можно теснее прижаться к земле под свинцовым и стальным ураганом, бушевавшим над ними, и все-таки изловчиться ответить огнем на огонь, уже почти не целясь. Да в этом и не было нужды: на позицию надвигалась сплошная масса людей и коней, снова ринувшихся на приступ.

Примчался вестовой генерала Бота. Раненный в плечо, весь в поту и крови, он упал рядом с командиром Молокососов.

– Что слышно? – спросил Жан. – Как идет переправа?

– Плохо. Огромные трудности. Сильно мешает подъем воды… Генерал просит продержаться еще хоть четверть часа…

– Продержимся!

Молокососы усилили огонь. Они опустошали свои патронташи, расходуя остатки боеприпасов.

Англичане сосредоточили огонь на траншее, в которой скрывались последние защитники ущелья. Пули буквально перепахивали каждый клочок земли, нащупывая зарывшихся в нее бойцов. Спешившиеся драгуны приближались ползком, медленно и осторожно, и каждая минута казалась вечностью…

Горстка отважных продолжала таять – теперь вместе с командиром осталось всего двадцать стрелков. Рядом с Жаном затих убитый наповал переводчик Папаша. Еще одна пуля угодила в переносицу доктору Тромпу – он умер мгновенно, даже не вскрикнув.

И наконец наступил момент, когда Сорвиголова, Фанфан и все остальные, кто еще оставался в живых, израненные, покрытые запекшейся кровью и пылью, поднялись в своих окопах и выпрямились во весь рост. Десять последних бойцов – и десять последних патронов.

– Сдавайтесь! Сдавайтесь!.. – кричали англичане.

Вместо ответа Фанфан принялся насвистывать марш Молокососов, а Сорвиголова в последний раз скомандовал:

– Огонь!

Грянул нестройный залп, а затем несколько звонких голосов прокричали:

– Да здравствует свобода!..

С английской стороны ударили сотни винтовок, и эхо в скалах подхватило звук выстрелов.

Проход к броду через реку Вааль был свободен – его больше некому было защищать. Эскадрон Молокососов перестал существовать, но его жертва не пропала даром: армия генерала Бота была спасена.

Авангард британской армии вступил на позиции защитников прохода с опаской. Солдаты двигались осторожно, то и дело озираясь по сторонам. Впереди, ведя в поводу коней, двигались драгуны. За ними следовал отряд конных волонтеров-канадцев под командованием капитана, печально взиравшего на следы кровавого побоища в ущелье.

Внезапно при виде двух тел в груде мертвецов у него вырвался горестный вскрик:

– Сорвиголова!.. Маленький Жан!.. Праведный Боже!..

То был добрейший канадец Франсуа Жюно, которого превратности войны снова свели с его юным другом. Наклонившись, он приподнял тело Жана и заглянул ему в лицо. Остекленевшие глаза, синие губы, мертвенная бледность… У добряка-канадца замерло сердце.