Остров мертвых. Умереть в Италбаре - Роджер Желязны

Хейдель опустил руку и отошел на несколько шагов.

– Не подходи слишком близко, – сказал он. – Кажется, я немного простудился.

– В таком случае вам не следует оставаться на улице. Мои родители наверняка смогут устроить вас на ночь.

– Спасибо, но у меня назначена встреча.

– Это мой ларик. – Мальчишка дернул за поводок. – Его зовут Чан. Сидеть, Чан!

Ящерица открыла пасть, присела, а потом свернулась клубком.

– Он не всегда это делает. Во всяком случае, когда не хочет, не садится, – объяснил мальчик. – А вот когда хочет, тогда у него здорово получается. Он удерживает равновесие при помощи хвоста… Ну, давай, Чан! Сядь для мистера Х.

Мальчик снова дернул за поводок.

– Да ладно, сынок, – сказал Хейдель. – Может быть, он устал. Послушай, мне пора идти. Возможно, мы с тобой еще увидимся до того, как я покину город. Хорошо?

– Хорошо. Я так рад, что встретил вас. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Хейдель перешел на другую сторону улицы и быстро зашагал дальше.

Возле него остановилась машина.

– Эй! Вы доктор Х? – спросил мужчина.

Хейдель повернулся.

– Правильно.

– Мне показалось, что я заметил вас там, на углу. Проехал целый квартал, чтобы убедиться в этом.

Хейдель отшатнулся от мужчины, стараясь держаться как можно дальше от машины.

– Подвезти?

– Нет, спасибо. Я уже почти пришел.

– Правда?

– Да. Спасибо за предложение.

– Ну ладно… Меня зовут Вили.

Мужчина протянул Хейделю руку.

– У меня рука перепачкана жиром, не хочу вас измазать, – сказал Хейдель; однако мужчина высунулся в окно, схватил левую руку Хейделя, быстро сжал ее и укатил прочь.

Хейделю захотелось крикнуть, чтобы все оставили его в покое, прекратили до него дотрагиваться.

Следующие два квартала он пробежал. Несколько минут спустя другая машина притормозила, когда ее фары выхватили его из темноты, но Хейдель успел отвернуться, и машина проехала мимо. Сидящий на крыльце человек курил трубку; увидев Хейделя, он встал и помахал ему рукой. Человек что-то сказал, но Хейдель снова бросился бежать и не расслышал слов.

Наконец дома стали попадаться все реже и реже. Вскоре последний фонарный столб остался позади, и теперь путь освещали только звезды. Когда мощеная дорога кончилась, Хейдель продолжал идти дальше по тропинке. Теперь горы высились перед ним, почти закрывая горизонт.

Хейдель не бросил последнего взгляда на Италбар, когда начал подниматься вверх по склону.

Джакара мчалась по холмам над Кейпвиллем верхом на восьминогом куррьябе, наклонившись далеко вперед и крепко сжимая коленями гладкие бока скакуна. Ее длинные черные волосы развевались на ветру. Слева, далеко внизу, под утренним зонтиком тумана прятался город. Со стороны правого плеча девушки восходящее солнце метало длинные желтые стрелы, так что туман над городом мерцал и переливался.

Высокие серебристые здания, бесчисленные окна, сверкающие, словно огненные самоцветы, облака, точно гигантская пенящаяся прибойная волна, розовая и оранжевая на самом гребне там, в небе, что поднялась за спиной беззащитного города и готова, пронзив голубой воздух, обрушиться и отсечь перешеек от континента, похоронить его навсегда на океанском дне, чтобы он стал на века потерянной Атлантидой Дейбы, – так мечтала Джакара.

Она неслась все дальше, одетая в брюки, короткую белую тунику с красным поясом и с такой же красной лентой на голове, которая не давала волосам попадать в ее ярко-голубые глаза, и все это время Джакара богохульствовала на языках всех рас, которые ей только были известны.

Повернув своего скакуна и остановив его так резко, что он встал на дыбы и зашипел перед тем, как, задыхаясь, опуститься, Джакара свирепо посмотрела вниз на город.

– Сгори, будь ты проклят! Сгори!

Однако город не запылал по ее приказу.

Джакара вытащила незарегистрированный лазерный пистолет из кобуры, спрятанной под туникой, навела его на ствол небольшого дерева и нажала на курок. Дерево немного постояло, закачалось и с треском рухнуло. Куррьяб вздрогнул, но Джакара успокоила животное тихими словами, одновременно сильнее сжав его бока коленями.

Спрятав пистолет в кобуру, Джакара продолжала свирепо смотреть на город, только теперь невысказанные проклятия горели в ее глазах.

Дело тут было не просто в Кейпвилле или в борделе, где она работала. Нет. Она ненавидела Объединенную Лигу всеми фибрами своей души. Наверное, лишь один человек во Вселенной ненавидел ОЛ больше. Пусть остальные девицы посещают разные церкви, когда у них выдается выходной, пусть едят пирожные и толстеют, пусть развлекаются со своими дружками… Джакара будет ездить в горы и стрелять из пистолета.

Однажды – о, хоть бы этот день наступил, когда она еще будет достаточно молодой, – огонь запылает, прольется кровь и сюда придет смерть; расцветут оранжево-красные взрывы бомб и ракет. Она готовилась к этому дню, как невеста готовится к самому главному дню своей жизни. Когда он придет, Джакара хотела только одного: умереть с его именем на устах, убивая всех и вся вокруг.

Она была совсем маленькой – четырех или пяти лет, наверное, – когда ее родители эмигрировали на Дейбу. Едва начался конфликт, их поместили в центр для перемещенных лиц – местные власти сразу вспомнили, откуда прилетела семья Джакары. Если бы у нее были деньги, она бы обязательно вернулась назад. Однако Джакара знала, что ей никогда не удастся этого сделать. Ее родители не пережили войны между ДИНАБом и ОЛ. Тогда заботу о девочке взяло на себя государство. Когда Джакара выросла и попыталась найти приличную работу, оказалось, что на ней стоит печать принадлежности к ДИНАБу. Только бордель Кейпвилла, находящийся на содержании властей, готов был принять ее. У нее никогда не было жениха или даже ухажера; она так и не смогла найти другую работу. «Возможно, симпатизирует ДИНАБу», – было написано в ее досье; так ей, во всяком случае, казалось. Где-то посреди короткого жизнеописания Джакары значилась эта лаконичная фраза, напечатанная красным.

«Ну и хорошо, – сказала она себе много лет назад, когда обдумала все эти факты и приняла окончательное решение. – Ну и хорошо. Вы подобрали меня, рассмотрели и отбросили в сторону. Вы дали мне имя, которого я не хотела. Я его принимаю, только уберем слово "возможно". Наступит время, когда я стану червоточиной в сердце этого цветка».

Другие девушки редко входили к ней в комнату, они чувствовали себя там неуютно. А когда и решались, то, нервно хихикая, быстро уходили. Ни кружавчиков и рюшечек, ни трехмерных фотографий актеров-красавчиков на стенах – ничего этого не было в аскетичной каморке Джакары. Над ее кроватью висел портрет худого ухмыляющегося Малакара Мстителя, последнего Человека на Земле. Противоположную стену украшала пара хлыстов с серебряными рукоятками. Пусть остальные девицы имеют дело с обычными посетителями. Джакара же принимала только тех из них, над кем могла издеваться. Они приходили к ней, и она над ними измывалась, но они снова приходили за очередной порцией оскорблений.

Каждую ночь Джакара разговаривала с ним, для нее это было что-то вроде молитвы: «Я измываюсь