Три времени ночи - Франсуаза Малле-Жорис

Они наклонились друг к другу: Жанна говорила теперь тихо, но возбужденно, а Боден слушал, крайне заинтересованный ее словами, и хотя он понимал, что она как бы поймала его на крючок, был уверен, что сумеет вовремя соскочить, — куда важнее было то, что из ее слов, из нечаянного жеста от мог…

— Вы думаете, этим людям нужна чья-то помощь, чтобы опустошить свою душу? Вы когда-нибудь глядели в их глаза, они у них словно из стекла, по поверхности которого скользят улыбки, мысли, но вглядитесь в их глаза хорошенько, и вы увидите, что там ничего нет. Эти люди внутри пусты, подобно полым деревьям, изъеденным насекомыми. Такие деревья стоят прямо и даже красивы на вид, но вдруг дует ветер, и они рассыпаются в прах.

Он хотел ответить и слегка отстранился.

— Неужели вы никогда не видели таких людей? Иногда они не совсем мертвы, но все делают так, чтобы окружающие в это поверили. А вам самим не доводилось проводить два-три дня, живя как обычно, но бездумно, не существуя на самом деле, как бы порхая над жизнью? Все течет мимо вместо того, чтобы задевать вас, ничто ваше сердце не волнует, ничто уже не доходит до него… И если вам покажется, что этот покой покидает вас, вы хватаетесь за него, держитесь за него как можно дольше, забиваетесь, как барсук, в свою нору, куда никто другой не может протиснуться. Посмотрите тогда в зеркало на свои глаза. В глубине их вы увидите пустоту, смерть.

В маленькой комнате с высоким потолком воцарилось молчание. Солнечный луч через слуховое окно с решеткой достигал бумаги с высохшими на ней чернилами.

— И судьи, осудившие ее, тоже были мертвы. Я видела их глаза, слышала их голоса, равнодушные, бесцветные, одинаковые, слова срывались с их губ невесомыми птицами. «Пусть ее сожгут». Точно так же они сказали бы «пусть ее отпустят», таким же тоном. Просто привычнее им было сказать «пусть ее сожгут».

— Она наносит оскорбление правосудию, — возмутился секретарь суда. — Мэтру Бодену следовало бы…

— Он прав, — медленно, словно очнувшись ото сна, — сказал Боден. — Жанна, вам нужно обуздать свой язык.

Жанна оторопело глядела на Бодена. Она, казалось, сама не понимала, что говорила, впав в транс, что с ней иногда случалось, когда ее речь преображалась, становилась неожиданно непринужденной и даже вдохновенной, словно Жанна черпала из глубокого источника, о природе которого не имела ни малейшего представления.

Она знала только, что тогда ее речь производит впечатление и простаки уходят от нее довольные, оставив свои денежки, когда же источник иссякал, и посетители пренебрегали ею, Жанна желала им смерти. Нет, Жанна не знала, колдунья она или нет, но знала, что она, Жанна, живая.

Мэтр Боден поднялся, собрал бумаги. Нить оборвалась как раз тогда, когда он хотел, поэтому он чувствовал себя более сильным, более уверенным.

— Уведите ее.

— Пытать? — с готовностью спросил секретарь суда. — Это наверняка несколько ускорит ход событий.

— Нет, нет, просто отведите ее в камеру. Завтра, если у меня будет время, я продолжу допрос. Спешить некуда.

Спешить было некуда. Действовать следовало по порядку, иначе можно было запутаться. Разумеется, эта женщина — колдунья. Словно боясь забыть, Боден повторял про себя свидетельства ее виновности: травы, мать-ведьма, духи, покидавшие тело, и, по-видимому, знание тех законных уловок, какие используют против колдунов. Не говоря уже о ненависти, о мятежной ее сути, которая проявлялась при каждом слове. Не пыталась ли она его околдовать, когда нагибалась к нему, шептала? И разве частично ей это не удалось? Разве не позволил он ей произнести опасные вещи? Характерным было и упоминание о зеркале. Разве колдуны зачастую не прибегают к зеркалу? «Посмотрите на себя в зеркало», — сказала она. Или: «Посмотрите в зеркало на свои глаза». Должно быть, она хотела обвести его вокруг пальца. Многим ли он рисковал, послушавшись ее? Утверждалось — и это доказано (мало того, это нормально и справедливо), что ведьмы после ареста тут же теряют всю свою власть, что они ни в коем случае не могут вредить судьям своим колдовством. Это было бы в высшей степени несправедливо, не по-божески, если бы судьи, жертвовавшие собой для всеобщего блага, подвергались действию того самого зла, которое они стремились искоренить. И все же… Ему приходилось слышать, как бес овладевал теми, кто пытался его изгнать, и экзорцисты умирали в жестоких мучениях явно сатанинского характера. Ему рассказывали и о палачах, которых до последнего часа неотступно преследовали такие же страдания, каким они подвергали свои жертвы во время пыток, так что казалось, будто теперь они сами подвергаются пыткам. Месть ада смущала душу, потому что не давала передышки до самой кончины и наводила на ужасную мысль, будто она имеет продолжение и в ином мире. Возможно, в действительности речь шла о неправедных судьях, свирепых палачах, которым не хватало беспристрастности, необходимой для выполнения своих функций. Тем не менее эти факты доказывали, что дела обстояли не так просто, как считали некоторые простодушные судьи. Проникновение в невидимый мир сопряжено с опасностью. Ученый, однако, обязан решиться на эксперимент. Защитой от зла должна ему служить сама цель. Боден вовсе не нападал на эту женщину, он лишь вытягивал из ее признаний полезные сведения; добившись своего, он перепоручит Жанну судьям, не преминув воззвать к их милосердию. Разумеется, он смог бы при желании сделать для нее больше — выступить в ее защиту, доказать ее невиновность. Ничего нет проще, если принять во внимание малую образованность и податливость его коллег. Упражнения ради он позволил бы себе такую забаву в любом другом случае, но не когда речь шла о ведьме, ведь это означало бы вступить в сделку со злом, принять его.

Конечно, можно было бы возразить, что подвергнуть зло анализу, понять — это уже в какой-то степени принять его. Следует, однако, сказать, что, имея дело с такой женщиной, при том что доказательства ее вины час от часу приумножались еще даже до формального ее признания, испытываешь искушение поскорее от нее отделаться, освободиться от тягостных мыслей, отталкивающих образов, которые она в тебе вызывает (Бодену, правда, было не по себе из-за того, что Жанна до сих пор ни в чем особенно страшном не созналась). Однако присутствие ведьмы порождало — он слышал об этом и раньше, а теперь убедился сам — переизбыток новых или предствлявшихся новыми мыслей и образов, — безусловно, единственное, что оставалось от их могущества. Так, например, он явственно ощущал отвращение ко всей их породе, к способности женщин множить жизнь и вместе с жизнью зло. Спору нет, встречаются святые женщины, благочестивые супруги, передающие другим свои добродетели, но, по-видимому, из-за несовершенства женской природы таких женщин ничтожное меньшинство, а может, дурные качества передаются легче, чем хорошие, во всяком случае семейств, которые в течение многих поколений славятся своими добродетелями, значительно меньше, чем семейств, якшающихся с нечистой силой. Искоренение последних — задача, которая тяжким бременем ложилась на судей и в итоге подрывала их дух. Боден не сомневался, что многие приступали к этой работе с большим энтузиазмом, в надежде в скором времени выкорчевать зло, чтобы можно было без помех строить в городе или деревне новую жизнь, полную порядка и гармонии. Однако чем больше боролись со злом, тем больше, казалось, оно разрасталось, особенно в последнее десятилетие. Сорняк вырывали, но дьявольски плодоносное семя уносилось ветром, и как уследить сразу за всем и как окончательно обесплодить неуловимую нечистую силу? Окончательно… Постепенно судьи начинали отдавать себе отчет в невыполнимости стоящей перед ними задачи. Лучшие из них приходили в отчаяние: ведь они полагали после корчевки, чистки, освободившись от зла, переключиться на другое, приступить… Приступить к чему? К построению, восстановлению (пусть осторожному, но ведь в каждом деле нужен первый шаг) общества, государства — так считал сам Боден. Другие утешались выгодами своего положения (говорили же, что в Тюрингии палачи расхаживают в одеяниях из золотого сукна), а худшие сами были заражены. Постоянно погружаться в зло, отыскивать его причины, исследовать разновидности, размышлять о свойствах… Неудивительно, что слабые души теряли ориентировку. Очень часто эти пекари, каретники, мелкие торговцы, выдвинутые в своих городках в судьи, даже не отдавали себе отчета в важности своей роли. Им выпало разрушать, искоренять, другим — созидать, создавать законы. Осознай они свою важность (свое место в пирамиде), их бы укрепила мысль, что общество в них нуждается. Однако их головы были забиты загубленным урожаем, умершими в младенческом возрасте детьми или, как у нотариуса, постельными неурядицами, и они сжигали подсудимую, считая, что тем самым снимаются все вопросы. Но зло кроется в ином.