Что было, что будет - Элис Хоффман

— Ну вот еще! Конечно обязательно! — прокричала из кладовки Стелла.

За бутылками с образцами воды она отыскала самую старую в доме поваренную книгу, ту самую, что принадлежала Элизабет Спарроу, и теперь пролистывала шершавые страницы с пятнами сала и джема.

— Мы с бабулей будем готовить десерт. Нашла! — объявила Стелла, возвращаясь в кухню. — Пудинг «Птичье гнездо». Просто прелесть, правда?

— Просто ужас, — отозвалась Элинор.

— Вообще-то я должна согласиться с твоей бабушкой, — впервые за всю жизнь не возразила Дженни, и это было потрясением для них обеих.

Тем не менее Дженни осталась довольна интересом Стеллы. Дочь не вышла, нарочито топая, из комнаты — а это уже определенный прогресс. Все три женщины из одной семьи собрались на кухне, позабыв хотя бы на время о своих разногласиях.

— Это яблоки, залитые заварным кремом. — Стелла подвязала волосы и принялась вырезать в яблоках сердцевинки. — Крем можно приготовить ванильный и карамельный. Элизабет предпочитала ванильный, — сообщила она бабушке, которую заставила взбивать яйца, — Жаль, Джулиет меня сейчас не видит. Она бы глазам своим не поверила.

— Джулиет? — встрепенулась Дженни.

— Моя лучшая подруга, — напомнила матери Стелла. — Слышала когда-нибудь о ней?

— Ну и ну, — сказала Элинор, не то чтобы радуясь явной размолвке, но, во всяком случае, испытывая удовольствие от того, что Дженни оказалась не такой уж идеальной мамашей. Человеческая природа все-таки брала свое. — Выходит, ты не знаешь ее лучшей подруги.

— Да знаю я ее. Просто не считаю Джулиет подходящей компанией для Стеллы.

— По крайней мере, мать Джулиет училась в колледже. И не в каком-нибудь затрапезном, а в колледже Смит[4]. Она не стала отказываться от своего будущего ради того, чтобы обеспечить образование какому-то мужчине.

— Этим мужчиной был твой отец. А ты решила сравнить меня с женщиной, отравившей собственного мужа? Для этого совершенно не обязательно учиться в колледже.

Элинор заметила, что пудинг на задней конфорке кипит слишком интенсивно, даже переливается через край. Еще минута — и начинка для «Птичьего гнезда» подгорит, а ее поверхность затянется тонкой резиновой пленкой.

— Что ж, теперь и у меня один из родителей побывал в тюрьме. Раз так, мне можно дружить с Джулиет, мама? Теперь она для меня подходящая компания?

— Что бы я ни сказала, ты выворачиваешь это наизнанку.

— Еще чего! Ты сама все выворачиваешь наизнанку! Ты всегда считаешь, что права во всем!

— Я действительно права во многом! Хотя, конечно, ты ни за что в этом не признаешься!

Они уставились друг на друга через стол, где лежал порезанный на кусочки лук-порей и яблоки без сердцевины, уже начавшие коричневеть, а пудинг тем временем продолжал выкипать.

— Пока ты не приехала, у нас было все отлично, — заявила Стелла, — просто превосходно.

— Я, конечно, вмешиваюсь явно не в свое дело, но пудинг сейчас воспламенится, — изрекла Элинор.

Стелла схватила кухонное полотенце и подбежала к плите, чтобы снять с огня тяжелую кастрюлю. В старой поваренной книге Элизабет Спарроу рекомендовала помешивать пудинг в течение пятнадцати минут, но это варево было испорчено, сгорело дотла.

Стелла всплеснула руками и выбежала из кухни, так что Элинор пришлось отнести кастрюлю в раковину и залить холодной водой. Горячий пар повалил клубами и затуманил кухонное окно. В отражении старого зеленого стекла, к тому же толстого, как бутылочное, Элинор разглядела, что Дженни тяжело опустилась на стул и обхватила голову руками. Порезанные стебли порея и репчатого лука наполнили кухню запахом весны и дождя. Элинор так и осталась стоять у раковины из мыльного камня. Когда-то, давным-давно, она знала, как утешать — нужно взять ребенка на руки и покачать, — но с тех пор утратила эту способность. Она действительно не знала, как теперь быть.

— Не волнуйся насчет пудинга, — отрывисто произнесла Элинор, оттирая сгоревшую кастрюлю. — Все в городе знают, что Мэтт Эйвери не ест сладкого. Хлеб с маслом — лучшее лакомство для этого мужчины.

— Раньше он любил мороженое. Ел его целый день. — Дженни высморкалась в бумажное полотенце. — Старина Мэтт, добрая душа.

— Кто-то ведь должен быть и таким.

К удивлению Элинор, Дженни расхохоталась. Элинор даже испытала гордость за то, что развеселила дочку, когда Дженни вновь принялась за стряпню; по крайней мере, ее дочь была способна не бросать начатое, подобрать разбитые черепки, закончить дело. Когда к дому подъехал грузовик Мэтта, запеканка уже румянилась в духовке, рис сварился, а салат стоял на столе.

Мэтт привез бутылку вина и тминные кексы, что покупал когда-то для матери в чайной Халлов. На крыльце его встретил Аргус. Пес тявкнул разок и потрусил к гостю, слегка приволакивая задние лапы, пораженные артритом.

— Привет, старичок. — Мэтт потрепал собаку по голове, потом открыл белый бумажный пакет и вынул один свежеиспеченный кекс. — Только, чур, никому не рассказывай, — сказал он псу, с благодарностью проглотившему угощение.

Все это наблюдала из сада Стелла. После разговора с матерью она убежала туда и дулась. Но теперь, глядя, как дядя смахивает крошки с бороды волкодава, заулыбалась.

— А я все видела! — прокричала она, шагая по сырой траве; лягушата бросились врассыпную с тропинки, попрыгали в кусты.

— И все-таки я не уверен, что я здесь желанный гость.

— Моя бабушка может наслать на тебя проклятие, а мать может отравить тебя своей запеканкой, но если ты их не боишься и ничего не имеешь против овощей, то заходи в дом.

— Ты сказала «запеканка»?

— Ну да, она провозилась с ней целый день.

— Вот как? — Мэтт задумался, довольный, что Дженни проявила к нему такой интерес, и тут же вспомнил времена, когда женщины города заполняли его морозилку лазаньями с индейкой и фасолевыми пирогами. — Так ты говоришь, запеканка?

Стелла успела войти в дверь.

— Ты идешь? — спросила она, когда он замешкался.

А Мэтт остановился для того, чтобы как следует оглядеться. Может, так все сложится, что его больше не пригласят, а ему хотелось надышаться этим домом. Ему довелось побывать внутри единственный раз, в тот ужасный день, когда он потихоньку прокрался в гостиную, чтобы защитить Уилла от Элинор.

— Я видел тебя вскоре после того, как ты родилась, — сообщил он Стелле.

Аргус, обычно чопорный и важный, поплелся за ними, крутя носом, в надежде, что ему перепадет еще один тминный кексик.

— Если быть точным, то на четвертый день твоей жизни. Я привез с собой свою маму, твою бабушку, Кэтрин. Мы оба решили, что ты самый красивый ребенок во всем мире.