Чекисты рассказывают. Книги 1-7 - Александр Александрович Лукин

что документы еврейского мелкого торговца случайно попали к сотнику «Бульбы», и в том, что тот обратился в общину лишь с целью получить пособие. Документы на чужое имя, но с твоими приметами просто так на улице не валяются. Да и пособие не было настолько большим, чтобы Ковальский мог приобрести на него в Западном Берлине собственный дом, как он это сделал. Регистрация в общине нужна была Сыголенко прежде всего для того, чтобы надежно укрыться от правосудия. Ну кому, в самом деле, придет в голову искать сотника УПА, впоследствии коменданта полиции в еврее, чудом выжившем в лагере смерти Дахау?

Между тем лейтенант Петренко продолжал уточнять факты бурной биографии Сыголенко. Оказалось, что с «Бульбой» Сыголенко расстался при невыясненных обстоятельствах в декабре 1941 года и сразу занял должность переводчика в жандармерии в Сарнах. Видимо, сей «идейный националист» служил оккупантам верой и правдой, иначе было бы просто немыслимо последующее, летом 1942 года, назначение на пост коменданта полиции в Дубровицах.

Майор Дюкарев был опытным и квалифицированным следователем, но и ему стоило больших трудов держать себя в руках. Он быстро понял, что подследственный — человек малообразованный, но от природы достаточно умный, по-житейски хваткий, из тех, про которых говорят, что такому пальца в рот не клади. Сыголенко владел несколькими языками почти в равной степени — это было характерно для жителей сел и местечек Западной Украины, где на протяжении многих лет жили бок о бок украинцы, русские, поляки, евреи, немцы, чехи, мадьяры. Это затрудняло установление его национальности и подлинного места рождения. Лгал он совершенно беззастенчиво, громоздил одну версию на другую, вовсе не задумываясь о логике, не смущаясь явных противоречий. Когда его уличали, не терялся, а с необычайной легкостью выдумывал что-нибудь новенькое.

Майор прекрасно понимал, что Сыголенко явно чего-то боится, и боится смертельно, что эта кажущаяся наивной ложь на каждом шагу далеко не наивна. Сыголенко борется за жизнь, пытаясь взять следователя измором, заставить его остановиться на сравнительно безопасном варианте обвинительного заключения. Таковым, по-видимому, для Сыголенко было признание, что он некоторое время находился при штабе «Бульбы». Если следователь ограничился бы только этим периодом его биографии, сотнику грозило бы только лишение свободы. Сыголенко не знал, что следствие располагало уже точными данными о куда более тяжких преступлениях, нежели участие в УПА.

…Начальник дубровицкой полиции Кирилл Сыголенко дотошно следил за исполнением местными жителями всех приказов и распоряжений фашистских властей, изымал у населения продовольствие, скот, теплые вещи, выискивал коммунистов и комсомольцев, лиц, помогавших или сочувствовавших партизанам. В середине лета он получил от немцев указание особой важности, которое выполнил оперативно и без колебаний: как уже упоминалось, согнал в гетто около тысячи советских граждан еврейской национальности, проживавших в самих Дубровицах и окрестностях. Подтвердились и показания местных жителей, что именно Сыголенко отправил обреченных под конвоем в Сарны, где все они были почти сразу расстреляны.

Свидетели рассказали, что летом 1942 года полицаи обнаружили в городке еще девятнадцать скрывающихся у добрых людей евреев, в том числе несколько детей. Их не стали отправлять в Сарны, а расстреляли на еврейском кладбище Дубровиц. Командовал акцией и лично в ней участвовал комендант Сыголенко. Через несколько дней полицаи обнаружили еще около пятидесяти евреев. Нашлись очевидцы, в том числе и бывшие полицаи, которые показали, что видели, как Сыголенко выхватывал у матерей детей, поднимал в воздух или ставил на ноги, если дети были постарше, и стрелял в них из пистолета.

— Что вы на это скажете? — спросил следователь, предъявив Сыголенко эти показания.

Подследственный все категорически отрицал. Да, евреев собирали по приказу немцев и отправляли в Сарны. Но он и не подозревал, что их там убьют.

— Как не подозревали? — снова задал вопрос следователь. — Вы разве забыли, что сделали оккупанты с евреями в Олевске?

Сыголенко не нашелся, что ответить. Но категорически отверг обвинение о причастности к расстрелам в Дубровицах. Таковых вообще не было, он не припоминает. Свидетели что-то путают или оговаривают его.

И вот уже весной 1952 года в Дубровицы выезжают чекисты И. Т. Семикоз и С. Ф. Силецкий. В составе большой и представительной комиссии они участвуют во вскрытии двух могил в тех местах, где по показаниям свидетелей происходили в 1942 году массовые расстрелы. Из земли извлекаются свыше семидесяти трупов…

Под давлением неопровержимого документа — официального акта комиссии — Сыголенко признает, что расстрелы были, но отрицает, что в числе жертв имелись дети. Не возражая, следователь протягивает ему несколько фотографий: останки извлеченных из рва детей…

Лишь на секунду теряется подследственный, и вот он уже признает, что среди убитых были, как он теперь припоминает, дети, но лично он их не убивал.

Ему предъявляется еще один документ: все дети убиты выстрелами из пистолета. Между тем полицейские, участники «акции», были вооружены только винтовками. Пистолет имел только комендант полиции, то есть он, Сыголенко…

Признав, в конце концов, свое участие в массовом истреблении советских граждан, Сыголенко счел, что дальнейшее запирательство уже ничего ему не даст, и подробно рассказал о своей дальнейшей службе в гитлеровских разведывательных и карательных органах.

В октябре 1944 года его перевели вначале в Кенигсберг, а затем в Потсдам под Берлином. Теперь он уже являлся штатным сотрудником фашистской службы безопасности СД. Специализация Сыголенко была из самых мерзких — он вынюхивал по лагерям военнопленных подпольные организации сопротивления. В 1945 году, почуяв скорый конец третьего рейха, Сыголенко изготовил себе, пользуясь возможностями СД, документы на имя Карла Ковальского, сумел забиться в какую-то щель, отсидеться в ней, а затем вынырнуть уже в западных секторах Берлина в качестве «жертвы нацизма».

Примечательно, что в Потсдаме Сыголенко встретил своего бывшего атамана. Правда, Тарас «Бульба» к этому времени уже и не вспоминал о своем атаманстве, не кичился и опереточным званием «генерала-хорунжего», как и бывший «сотник», он был заурядным сотрудником все той же фашистской разведки.

Таким образом, следствие располагало уже достаточными доказательствами, чтобы предъявить Ковальскому-Сыголенко тяжкое обвинение в измене, участии в вооруженной борьбе против Красной Армии, службе в фашистской полиции, а затем СД, участии в массовых убийствах советских граждан. Удалось выяснить также, откуда взялись у Ковальского деньги, на которые он приобрел в Западном Берлине дом. Он попросту грабил свои жертвы, в первую очередь, присваивал изделия из золота. Были также случаи, когда он вымогал у обреченных людей драгоценности, обещая им сохранить жизнь. А потом все же убивал… Невзрачный маленький человечек сумел сберечь награбленный желтый металл вопреки всем превратностям войны.

В биографии Сыголенко, однако, долгое время сохранялось значительное белое пятно