Сестра милосердия - Мария Воронова

— И вы бы, разумеется, так же дали мне спокойно умереть? Что-то не верится! Да вы бы ад на рога поставили, привели бы всех известных вам докторов, а если бы я стала сопротивляться, вы не послушали бы меня, не щадили бы моих чувств, верно?

— Верно, не щадил, — нехотя буркнул Воинов.

— Так почему вы не позволяете мне заботиться о вас? Константин Георгиевич, я не знаю, как сказать… Наверное, вы были правы в своем смирении, когда были один. Но теперь я с вами. Я помогу вам.

Константин Георгиевич долго молчал. Взял папиросу, помял ее в пальцах и отложил. Раньше он любил курить, но теперь ему становилось дурно от первой же затяжки.

— Это действительно так важно для вас? — спросил он глухо. — Тогда пригласите кого-нибудь. Надеюсь, когда он скажет вам то же, что и я, вы успокоитесь и не будете больше меня мучить.

Было уже довольно поздно, но Элеонора побежала за доктором. И так уже много времени потеряно, почти двое суток.

Единственным врачом, которого она могла запросто побеспокоить в девятом часу, был Калинин. Он не считался особенно талантливым, но Элеонора доверяла ему. Кроме того, ей казалось, что свойская манера Николая Владимировича придется Воинову больше по душе, чем напыщенная академичность профессоров.

Ей повезло, Калинин еще не ушел со службы, был абсолютно трезв и сразу согласился пойти. По дороге она ввела его в курс дела.

Пока шел осмотр, Элеонора дожидалась в кухне. Соседках тоже была там, как всегда, курила, пила кофе и играла в карты сама с собой.

Зажав мундштук зубами, она с шиком перетасовала потрепанную колоду, разложила и долго вглядывалась в нее, барабаня пальцами по столу.

— Слушайте, поправится ваш возлюбленный, — сказала она с каким-то удивлением, — карты не врут, а этот пасьянс никогда не сходится, а сейчас вдруг сложился.

— Спасибо, — тихо ответила Элеонора, на минуту поверив, будто карты действительно обладают способностью заглянуть в будущее.

Наконец в дверях показался Калинин и махнул рукой, приглашая ее в комнату.

Она вгляделась, но физиономия доктора не выражала ничего, кроме обычного оптимизма.

— О, Львова, представляю, как ты намучилась! — засмеялся Калинин. — Доктора вообще самые несносные пациенты, а Константин Георгиевич это что-то особенное! Просто мракобес!

Самое странное, что мракобес лежал с безмятежной улыбкой, ей показалось, будто после общения с Николаем Владимировичем он даже немножко поздоровел.

— Короче, Львова, в связи с анамнезом, отягощенным медицинским образованием, все разговоры будем вести с тобой.

— Хорошо.

— Есть у меня одна мыслишка, но я хотел бы, чтоб еще Знаменский посмотрел. Сегодня уже поздно, а завтра я его приведу в обеденный перерыв. Лады?

Она кивнула, почти физически ощущая волны доброй энергии, исходившие от молодого доктора. Он принес в их дом… может быть, еще не надежду, но что-то хорошее.

Наступил немного неловкий момент. Она нащупала в кармане заранее приготовленный конверт:

— Николай Владимирович…

Но Калинин быстро перебил ее:

— Кстати, мне полагается гонорар за консультацию!

Он стремительно обнял ее и смачно поцеловал, так что у Элеоноры даже зазвенело в ухе.

— Вот спасибо! На завтра, Львова, обе щеки готовь, профессор как-никак придет!

— Я тоже был молодой и тоже рвался лечить всех подряд, — заметил Воинов едко, — но я старался не давать людям ложных надежд. Хорошо, что я доктор и не попался на эту удочку…

В ответ Элеонора только фыркнула. Ей почему-то было очень приятно, что Константин Георгиевич разозлился на «гонорар».

Калинину удалось маленькое чудо: он избавил ее от отчаяния и безнадежности. Элеонора знала, что до выздоровления еще долгий путь, но теперь она видела все же путь, а не запертую дверь.

Глава 25

Обычно говорят, что с бедой надо переспать, что утром все кажется не таким ужасным. С Элеонорой произошло наоборот. За ночь надежда поблекла, она стала думать, что Калинин при всем своем обаянии не блещет интеллектом и действительно заронил в ее душу ложные ожидания.

Теперь все зависит от того, что скажет Знаменский. Как продержаться до обеденного перерыва? Волнение душило ее, руки дрожали так, что она не могла печатать. Хорошо, что Воинов спал, он теперь просыпался поздно.

Элеонора занималась хозяйством, не в силах сосредоточиться на делах, и думала, что делать, если Знаменский признает Воинова безнадежным. Это окажется тяжелым ударом для Константина Георгиевича, и не важно, что он ни во что не верил и ничего не ждал.

Около полудня раздался звонок. Она побежала открывать, обмирая от волнения, но это оказалась Шмидт с Микки на коротком поводке.

— Как правильно писать: лапаротомия или лапоротомия? — спросила старая дева вместо приветствия.

— Лапаро, — машинально ответила Элеонора, — проходите, Елизавета Ксаверьевна.

— Некогда, — старая дева нахмурилась, — надо спешить. Пусть молодой человек увидит свою книгу хотя бы подготовленной к печати.

— И вы проделали такой путь ради одного термина?

— Остальные я нашла в словаре. Ужасный почерк! Ну да ничего, видали хуже.

— Хоть чашку чая…

— Ни в коем случае.

— Скажите, а вы не верите в выздоровление Константина Георгиевича? — тихо спросила Элеонора.

Елизавета Ксаверьевна положила руку ей на плечо:

— Пригласите хорошего доктора и не гадайте. А мне пора. Поправится наш пациент или нет, а чем скорее будет готово, тем лучше.

Доктора пришли вовремя, даже немножко раньше ожидаемого срока, но Знаменский долго любезничал с Элеонорой, превозносил Воинову ее заслуги, а ей пенял за забывчивость, мол, могла бы и заходить иногда в родной госпиталь. И только когда она была готова его убить, профессор начал консультацию.

Элеонора снова маялась в кухне. Знаменский долго не выходил, сначала это казалось ей дурным знаком, потом хорошим, потом снова дурным. Она села перебирать пшено. Зачем? Воинов не мог есть такую грубую пищу, ей тоже кусок в горло не шел.

Когда жестяная банка наполнилась, Элеонора сообразила, что прошло больше часа. Ни один осмотр не может столько длиться. Тем более, анамнез уже собрал Калинин и доложил профессору.

Что происходит? Дай бог, если Знаменский уговаривает строптивого пациента лечиться, а если наоборот? Если утешает, что ничем не может помочь? В таком случае ей лучше быть рядом…

Она тихонько постучалась в комнату.

— Господи, Элеонора Сергеевна, мы про вас совсем забыли! Простите! — воскликнул Знаменский. В руках он держал отпечатанные листы. — Так увлеклись… Превосходная работа! Честно говоря, я давно интересовался публикациями доктора Воинова, но не думал, что придется познакомиться в таких печальных обстоятельствах.

Кажется, она сильно изменилась в лице, потому что Знаменский осекся и крепко взял ее за локоть.

— Я уже сказал Константину Георгиевичу, что не считаю положение безнадежным, хотя он не желает со мной соглашаться. Ах, доктор, — заметил профессор добродушно, — если бы вы лечили своих пациентов так же, как себя самого, страшно представить, что бы было.

Воинов засмеялся:

— Я полагался не только на собственное мнение.

— Чтоб не томить… Я склонен согласиться с диагнозом моего молодого коллеги, — профессор кивнул в сторону Калинина, который сидел на подоконнике и быстро читал рукопись, — представляется, что у нашего пациента сформировался поддиафрагмальный абсцесс. Возможно, гнойный процесс поддерживается осколком. Нужно делать снимок брюшной полости и легких, я подозреваю небольшой реактивный плеврит. Но об этом не стоит волноваться, после ликвидации гнойного очага плеврит уйдет сам. Мы с доктором Калининым еще по дороге сюда обсудили план лечения вашего мужа. Нужно как можно скорее лечь к нам в госпиталь, проведем рентгеновское исследование, сутки-двое на предоперационную подготовку… Не буду вас обманывать, риск колоссальный. Но это единственный путь к выздоровлению.

Константин Георгиевич покачал головой.

Знаменский еще раз подчеркнул, что решать надо как можно скорее, истощение и гнойная интоксикация прогрессируют, с каждым часом умаляя шансы. В ответ на замечание Воинова, что ему надо закончить монографию, оба доктора замахали руками, потом Александр Николаевич тихо сказал, что если… не дай бог, то он лично подготовит к печати эту прекрасную работу. Но он убежден, что Константин Георгиевич доделает все сам, как только немного поправится.

Калинин обещал санитарную машину завтра в семь утра, и доктора распрощались, оставив Элеонору с Воиновым наедине.

— Вот видите! — воскликнула она с фальшивым оптимизмом.

Константин Георгиевич усмехнулся и сделал ей знак сесть рядом. Заправил ей за ухо выбившуюся прядь и сразу бессильно уронил руку.