Возраст третьей любви - Анна Берсенева

– Ты на диване там ложись… Чего-то я…

Он добрел до расстеленной кровати, с трудом сбросил тапки, скрючился поверх одеяла. Юра попробовал было снять с него рубашку, но Сашка дернул плечом:

– Не надо, ты чего?.. На утро оставь мне сто грамм…

Юра уже пожалел, что остался. Тоскливо ему здесь было – под селедочный запах, под Сашкин присвистывающий храп, в тусклом свете голой лампочки… Хорошо хоть чистые простыни всегда лежали в шкафу – просто потому, что Коновницын редко перестилал для себя постель.

Юру, наоборот, почти не взял хмель. Только голова заболела: конечно, Сашка сэкономил и взял водку подешевле. Глаза привыкли к темноте, он смотрел в потолок, рассеянно разбирал причудливые узоры трещин.

Постепенно все-таки наваливалась хмельная тяжесть: безразличие овладевало им, все равно становилось – лежать ли здесь, на чужом продавленном диване, дома ли, в свежей постели… Кончилась бы поскорее эта ночь с невеселыми мыслями… «Мысли окаянные, думы потаенные, бестолковая любовь, головка забубенная…» Да какие думы, какая любовь – никаких… Ломаные трещины, чужие лица… Надо наконец съездить домой, теперь уже с Олей… Свинство, сколько не был… Отпуск взять…

Юра не заметил, как глаза закрылись наконец, и сон навалился на него, тяжелый, как хмель.

Под утро приснилась бабушка. Юра видел ее с неожиданной ясностью, как живую. Он даже во сне сумел удивиться: бабушка снилась так редко, что это странным ему казалось – все-таки он часто ее вспоминал… А в этом предутреннем сне она была совсем не такая, какую он ожидал увидеть. Суровая она была, и смотрела холодно, как никогда в жизни не смотрела на любимого внука.

Юра растерялся, глядя в ее суровые глаза, не понимая, что значит этот взгляд. Он хотел спросить, но губы не слушались, а она исчезала, растворялась вдалеке, уходила от него…

Он попытался понять, в чем же дело, – и не успел.

Телефонный звонок разорвал тишину под самым ухом, спугнул сон. Сашка заворочался на кровати, но к телефону не подошел. Юра сам нащупал трубку: обвязанный веревочкой аппарат стоял на полу рядом с диваном.

– Юра, – услышал он и подобрался как пружина еще раньше, чем узнал голос Мартынюка, – давай-ка быстро домой, через полчаса за тобой заедем. Льдину оторвало с рыбаками.

Игорь повесил трубку, ничего больше не объясняя. Ни времени не было объяснять, ни необходимости: Гринев и сам понял, что произошло.

Происходило это каждую весну, с вызывающей ярость регулярностью. К апрелю лед становился ломким, ненадежным, рыбалку пора было сворачивать, но мало на кого действовали нудные предупреждения и призывы. И все – достаточно подуть отжимному ветру, чтобы начал отрываться лед, унося рыболовов в открытое море.

Действия в этой ситуации давно были отработаны, так что Гринев без объяснений представлял, в течение какого времени он должен уже сидеть в вертолете. А его дом находился как раз на пути к аэродрому, потому ребятам и удобнее было захватить его по дороге.

Сашку он будить не стал. Оделся в минуту, плеснул в лицо воды, жадно выпил стакан из-под крана: во рту пересохло от вчерашней селедки, голову ломило. Повезло еще, что свою экипировку как раз накануне забирал стирать, так что все у него дома, не надо ездить туда-сюда.

По утренней пустой улице доехал он за десять минут. Оставил машину под окнами, дома быстро переоделся, сунул в один широкий внутренний карман куртки плоскую фляжку с коньяком, в другой – небольшой кожаный несессер. Японский несессер подарила Оля, и Юра сразу со смехом назвал его «комплектом молодого бабника» – из-за того набора, который туда входил: зубная щетка, паста, маленькое мыло, швейцарский нож со множеством лезвий, тюбик с кремом для бритья, одноразовые бритвенные станки и даже шампунь в мягких подушечках. Можно было, конечно, взять только нож, но Юра всегда брал с собой на дежурство весь несессер. Мало ли на сколько придется задержаться, да и чего голову забивать мелкими размышлениями, карман не оттянет.

Ему легко стало оттого, что он выполняет какие-то простые действия – вместо того чтобы путаться в бесплодных и ненужных мыслях, тупо разглядывая трещины на чужом потолке.

Уже выскакивая из дому, Юра задержался на минуту у стола, написал на листке: «Оленька, буду скоро, не волнуйся. Сегодня я обещал выкупить книги. Если не сможешь зайти за ними сама, позвони по этому телефону и предупреди, что я их возьму обязательно». Он записал телефон, вчера продиктованный Сашкой, вытащил из кармана бумажник и положил рядом с запиской.

Больше дел у него дома не было. Юра захлопнул дверь и спустился вниз, к подъезду.

Глава 16

Еще в вертолете Мартынюк сказал, что уже подняты по тревоге армейские части, потому что в этом году творится что-то невообразимое: оторвалась огромная льдина, даже не льдина, а целый ледяной массив, на котором не меньше тысячи человек. И заметили не сразу, уже отнесло далеко от берега. Пока дует ветер, тяжело снижаться вертолетам, но это еще ничего. А вот синоптики вместо ветра вскоре обещают туман, и тогда попробуй кого найди, особенно если массив начнет колоться на мелкие льдины.

Все это Гринев помнил, и потому, уже стоя на льду, торопился поднять в вертолет как можно больше «своих» – то есть тех рыболовов, которые находились рядом с ним, в поле его зрения.

Народ кругом, правда, был почти спокоен. Может быть, просто потому, что трудно было представить: вот это бескрайнее белое поле – уже не поле, а просто кусок льда, который плывет куда-то по воле ветра. Ну и слава Богу, что не думали об этом, хоть паники пока не было.

Но ему-то думать об этом приходилось, и приходилось спешить.

Вертолет Мартынюка был под завязку полон. Гринев считал, двадцать человек туда подняли. Он уже собирался махнуть снизу рукой, показывая: хватит, улетайте, – как вдруг к нему подбежал паренек в развязанной ушанке и заорал, перекрикивая шум мотора:

– Слышь, там деду плохо чего-то! Забрали б его, а?

Гринев побежал за пареньком в сторону от берега – туда, где кружком стояли несколько человек.

Одетый в тулуп дед, о котором кричал паренек, лежал на льду, головой на чьей-то нерпичьей шапке, и хватал воздух ртом, как выброшенная из воды рыба. Некогда было определять, что это с ним, но и при первом взгляде было понятно, что ничего хорошего: губы обметало синим, глаза мутные…

– Дед, мать твою, куда ж ты полез?! – прокричал было Юра. – Дома надо сидеть с таким сердцем!

Но тут же сам махнул рукой: чего зря связки рвать, все равно ничего не слышно.

Он выпрямился, замахал вертолету, показывая, что надо забрать еще одного. Игорь появился в открытом люке, скрестил руки: все, не можем больше, – но тут же махнул: ладно, еще одного возьмем.