Летописи Ванильного некроманта. Том первый (СИ) - Тулинова Лена

Некоторые из них были вымазаны грязью. На зеркальце было плюнуто, и не раз. Страницы книги Нот склеил, а цепь, кажется, пытался разобрать на звенья зубами. А перья он растерзал на куски и зачем-то сложил в конверт.

Маленькая Грей сердилась на хозяина, клекотала, зарывалась клювом в перья Кхиллау, словно сочувствуя ей.

— Я сам с ним поговорю, — беспомощно сказал Омегыч. — Не вздумайте к нему приставать. И… и даже пальцем не троньте!

Члены семьи переглянулись и пожали плечами.

— Ндай, — сказала Анда, глядя на погнутую шляпную булавку. — Не удивлюсь, что вот это всё постепенно и переродилось в Страннике в желание убивать. Если ты не приструнишь мальчишку, я ему буду драть уши ежедневно. Мать не перенесёт, если он вырастет в то, чем был. Это к сведению, Омегыч. Обуздай это зло.

— Он не зло, — огрызнулся Омегыч.

Но все видели, что он очень расстроен и огорчён поступками младшего брата.

— Это из-за Кхиллау, — небесный всадник склонил голову, гладя большую птицу по голове. — Нам, видно, пора убираться отсюда.

— Каннах ещё нездорова, — молвил Теро-Теро.

— Ничего. В её гнездовье есть лекари, — ответил Терхаллоу. — Нам бы только добраться до своих краёв!

— Я нашёл ваш мир в справочнике и открою в него портал, когда скажете, — сказал Ливендод. — Вот, возьмите ваши вещи.

И он протянул ножик и амулет Каннах и Терхаллоу.

— Пусть оставит, — сказала Каннах.

— Она хочет сказать, что если ребёнку понравилась вещь, нет нужды воровать. У всадников такой обычай: если нравится, скажи, и тебе сразу же отдадут, потому что нашим сердцам не присуща жадность. У нас нет желания что-нибудь присвоить, украсть…

— Ну да, ну да, — сказал Омегыч, усмехаясь.

Но Каннах неожиданно согласилась.

— Я пришлю к тебе сваху, Терхаллоу.

— Ну уж нет! В нашем гнезде сами привыкли засылать сватов к невестам, — заспорил всадник.

— А в нашем нет, — ответила Каннах невозмутимо. — Я первая захотела тебя, мне и выбирать!

— Ах…

И, кажется, впервые многословный Терхаллоу не нашёлся, что сказать.

Но у Омегыча проблем не убавилось. И в то время, как все разошлись по своим комнатам, он остался сидеть на полу, глядя на те вещи, которые никто так и не забрал, за исключением сапфирового перстня, который был Теро действительно необходим. Он увидел, что среди вещей нет ни одной, принадлежащей Матери, зато в блокноте Винни неумелой детской рукой нацарапаны всего три фигуры.

Маленькая с крыльями, клювом и когтями. Средняя, с рыжими волосами-пружинками во все стороны и с кружкой в руке. И очень большая, чёрная, с красными руками и глазами.

Он бы и не понял, кого нарисовал маленький Странник, если б не корявая надпись «Амегач».

* * *

Лежать на берегу было приятно. Сладкий фруктовый сок со льдом в высоком стакане цветом напоминал осенние листья. А больше ничего не напоминало об осени. Здесь на острове царило лето. Всегда.

— В общем, рассталась я и с этим недотёпой, — рассказывала Мать Пиратов, лёжа на животе и подставив солнцу обширную спину. — Зато какого сына родила! Он сейчас у бабушки с дедушкой. Я ему недавно корабль послала, на семилетие. Капитан будет, гроза морей!

— У тебя все грозы морей, — лениво ответила Мать Некромантов.

Она пряталась под зонтиком от палящего солнца. Иначе её светлая кожа, не привыкшая к таким ярким лучам, быстро бы обгорела.

— Не все, увы, не все! Я тебе как-нибудь пришлю свою почти самую младшую в обучение. Вот уж не в меня девчонка удалась! В отца, наверное. Знаешь, он странный был, ядро ему в корму.

— Что, некромантией баловался? — усмехнулась Мать Некромантов.

— Не сказала бы. Но он был странный. А вот Лира — она да, с малолетства интересовалась всеми этими вашими штуками. Помню, Лиар, отец-то её, всё фыркал, спрашивал — что это за интересы… а я и говорила — мол, надо её с моей подругой познакомить. Вот вернёшься, я пришлю тебе эту несносную девчонку.

— Почему сейчас не позовёшь?

— Неее… отдыхай. Набирайся сил. Учись ничего не делать и ни о чём не волноваться. Сколько лет ты не расслаблялась?

Мать Некромантов, пожалуй, устала расслабляться уже дня три назад. Но что поделать: занять себя на острове было нечем. Только загорать, спать, есть, купаться. Впрочем, назавтра она решила встать пораньше и порыбачить. Чем не занятие?

Она поднялась с песка и вошла в тёплую прозрачно-бирюзовую воду залива, спокойную, словно в озере. Волны здесь были слабые, ласковые, ручные.

А едва вышла и накинула на себя лёгкое платье, из внезапно открывшегося портала вышел Омегыч, бледный и уставший.

— Мам, ты извини, я на минутку, — сказал он виновато. — Но у меня к тебе вопрос.

Мать Некромантов вздохнула и спросила:

— Ну, что случилось?

Омегыч помолчал, потоптался на месте, и спросил:

— Можно, я приведу сюда Нота?

— А что такое? — слегка встревожилась Мать Некромантов.

— Никаких детей, слышишь? — встревожилась Авантюр. — Тем более мелких!

Мысли Матери уже начали вертеться вокруг стремительно создающейся из ничего проблемы. Ну, что такое может случиться с ребёнком пяти-шести лет? Хотя, конечно, он в последнее время немножко подрос… Но не так уж сильно.

Омегыч очень тяжело вздохнул.

— Видишь ли, — сказал он, — у него тут потрясение. Грей улетела вместе со всадниками.

— Ноттингард Уиндвард, — от голоса воспитателя всегда хотелось втянуть голову в плечи.

А лучше удрать подальше.

Даже если ни в чём не виноват.

Но пятилетний Нот не дрогнул и постарался ничем не показывать, что напуган. Он рано научился этой премудрости: делать вид, что не боишься, улыбаться, когда тебе больно, не плакать, когда тебе кажется, что ты умираешь.

Очень рано. Ещё до сиротского дома.

— Мой опекун платит вам, чтобы вы меня не трогали, — сказал он и получил пощёчину. Короткую, холодную, равнодушную пощёчину, боли от которой не почувствовал.

Знал бы воспитатель, какую боль умел причинять отец Нота. Мамочка убила его на той неделе. И правильно сделала.

— Он не узнает, — сообщил воспитатель. — Он платит не так уж много, чтобы оставить тебя в покое. А теперь говори, Ноттингард Уиндвард, где моя табакерка из сандала и яшмы.

— Я не брал, — Нот быстро сунул руки за спину, чтобы воспитатель не видел, что они дрожат. — Я, кажется, видел какую-то такую шкатулку…

— У кого же?

— Я не стукач, — сказал Нот, но пожалел, что сказал это слишком быстро.

— Говори, — воспитатель занёс руку для нового удара.

Сказать по правде, силы у старика были невеликие. Руки, конечно, как у мертвеца — костлявые, холодные. Но Нот зажмурился, потому что так было надо. Иначе ему не жить, и ещё — иначе Тилли так и будет всё время смотреть на Кристо. И она ясно сказала, что презирает воров и врунов. Вот пусть увидит, как воспитатель при всех накажет Кристо за воровство! А о том, что это сделал Нот, она всё равно никогда не узнает…

Кристо девять лет, а Тилли Грей — восемь, и они взяли Нота под своё покровительство. Они почти всё свободное время проводили втроём, вот только Ноту никогда не нравилось, что он для них — маленький, что Тилли смотрит на Кристо по-особенному, что Кристо говорит — когда вырастут, они найдут друг друга и поженятся.

И никто не смеет смеяться над ним, потому что для своих девяти он высокий и сильный, он умеет рубить дрова, а это не все старшие могут! Он уже два раза защищал Нота от побоев, он даже однажды нагрубил воспитателю и получил розог. У него два предупреждения, за третье будет жестокая порка и три дня в погребе. Но это не главное, главное — что Тилли презирает воров…

— Кристо Барбера, — словно нехотя произнёс Нот Уиндвард и шмыгнул носом.

На этот раз — без притворства. Всё-таки ему было немного жаль товарища, потому что расправа его ждала жестокая.

…Маленький Странник, Ноттингард Уиндвард, потомок лорда и жалкий вор, проснулся в поту. Ему хотелось кричать и плакать.