Письма из заключения (1970–1972) - Илья Габай

Леночка!

Я напишу, наверно, мало и скверно. Сейчас пять часов утра, жутко хочется спать и вообще весь разбитый и туго ворочаются мозги. Надо бы отложить, но я и так пропустил одно письмо, а если не напишу сегодня, то письмо уйдет только через 3–4 дня – совсем уж бессовестно.

Прочитал посланные тобою стихи Бродского. Хотел прочесть внимательно, вдумчиво и отзывчиво, но ни с вниманием, ни с отзывчивостью пока ничего не получается. Придется отложить, как и многое другое.

Я сразу же прочел переданную тобой книжку о Перикле. Все время ощущение такое, что позабыл, но читал куда больше, чем написано в книге, только когда-то. У него, автора, единственная неожиданная позиция – Аристид-Фемистокл. Это не борьба аристократической-гоплитовской и морской-демократ. партий, а такая, знаешь, борьба традиционной, устаревшей политической порядочности со стихийным макиавеллизмом. Еще там намечается-намекается кусок, когда Перикл «пережил свои желанья, разлюбил свои мечты», народились цепкие и циничные ребятки. Но все только намечается. Лежат у меня сейчас пустые номера журналов «Москва» и «Звезда». Доберусь как-нибудь, а пока что ни сил, ни времени и охота почитать что-нибудь стоящее.

Напишу в другой раз, ладно? А то слова прямо-таки вяжутся: пишу и дремлю; надо бы и то обговорить, и это обговорить, а слов нету ‹…›

Мне надо ответить еще на 13 писем, переданных с Галей. Дай мне бог сил.

Обнимаю тебя и твою семью нежно и искренне.

Илья.

Алеше Габаю

6.3.72

Алеша!

Мама передала мне, что ты ждешь от меня разбора твоего стихотворения. Давай, сынок, отложим все-таки до встречи этот разговор. Я только хочу сказать, что поэт должен быть искренним человеком, его должно многое волновать и трогать, он должен уметь сочувствовать, понимать других, любить красоту. Это далеко не всем дается в течение целой жизни; а ты еще все-таки малыш и еще не волшебник, а только учишься. Читай, слушай, смотри побольше, умей дружить и быть нужным многим людям – это должно помочь писать хорошие стихи.

Со следующего года у тебя будет много учителей. Учиться, наверно, будет труднее и интереснее. Вообще тебе предстоит еще много трудного и интересного; я бы даже завидовал тебе, если бы не радовался так сильно за тебя.

Посмотри в календаре, на какой футбольный матч мы пойдем в конце года.

Крепко тебя целую. Папа.

Александру Гинзбургу

13.3.72

Дорогие Алик и Ариша!

Спасибо за весточку. Предложение ваше – заманчивое, пленительное, головокружительное – не счесть эпитетов. Наверное, под финиш непреложно появляется такое состояние, но даже кажется, что оно и несбыточная мечта, утопия-с. Хотя подумать, отчего же и несбыточное. А с другой стороны, как заранее планировать, когда не все доподлинно известно? Словом, решите это с Галей, вам всем видней. У меня почему-то появилось острое желание посетить на несколько дней город своего детства – Баку, пока не исчезли окончательно старые районы. Не знаю, с чем это связано уж – с подступающей старостью, с духом, ослабевшим и доступным сентиментальности, – но вот очень хочется. Может, потом и расхочется, особенно когда подступят заботы и будни, свои и близких. В этом смысле я хорошо понимаю, Алик, твои слова о том, что «в Москве никакой жизни нет», но и от той, что есть, не спрячешься и не увернешься. Физически я, конечно, куда благополучнее, в этом дело в первую очередь. Я очень хочу надеяться, что у вас обоих, у Алика в первую очередь (это актуальней) дело идет к кардинальной поправке и восстановлению сил. А с работой необходимо было торопиться, или просто так лучше? Мне отсюда мало что понятно. Во всех случаях я радуюсь вашим радостям. «Тихо, покойно, душа очищается», – по-моему, это(го) должно хватить надолго; то есть, я хочу сказать, дать длительное ощущение довольства жизни. Может, и не утопия-с, может, и я хвачу рядом с вами тишины и покоя? Славно бы!

А пока я очень и очень желаю вам здоровья и бодрости. Крепко и сердечно обнимаю вас обоих.

Ваш Илья.

«Выбранные места»

Я спутал Талейрана с Тамерланом…В недоброй тьме, встревожен, зол и хмур,Я причитал навзрыд и бесталанно:«Кто крив?Кто хром?И кто из них – Тимур?»Все стало вскоре просто несусветнойИгрой словес («Кто страж-дущий? Кто стражДуши?»),Решетчатый витражУгадывался. Длилась безрассветность,Как долгий срок.(Дотошных пустяков,Себяжалений умысел и домысл:Как невозможность памяти и дома,Необратимость шуток и стихов;Как безнадежный храп в нощи, ножейВ тиши бездарность и зловещесть;Как дрязг и краж вседневность и как вечностьНемилостивых зим и сторожей;А чуть точней – как малоумный лепетИ как нестрашный театральный гром, –Как показное мужество в нелепом –Трагедия-с: «Забыть! Кто крив! Кто хром!»По-моему, от малахольных слез,От вздохов лицедейских прометеевСпасает обещание затеятьЖизнь, как живется: с шуткой, но всерьез.

Легко сказать! Но жалкие словаОдни и были с разумом и четки!)На должном месте витражи решеткиМерцали – и болела голова.

«Кто – хан? Кто – хром?»Ни малости не спасший,Я всматривался, сбит и сокрушен,Как в резко замолчавший телефон –В тень витражей на тихих лицах спящих.……………Мне не сыскать неторопливых словПро все, что стало темой «дальше – позже»:Здесь витражи ожили в зримой кожеПотешных, невозможных полуснов;

Здесь, в этом полусне, как полосаСпектральная, как карнавальный остров,Расцвел бесцветный оттиск полусна.Сударыня! –дитя!старушка!ослик!Вся пращурная мудрость черепах,Вся камнеглазость ящерок и змеек,Вся праздничность сандалий, тюбетеек,Косиц, косичек, седел и рубах…(А ну как вдруг немилые черты,но явные – проступят непреклонно?!)…все нищие арыки и цветыВнушали полуслышно (полусонно):«Не самый ль раз, решась на благосклонность,Сподобиться житейской простоты?Не самый ли? Не время ли? Не кстати льВглядеться в чудо – в этот хрупкий сплав:Вот ишачок – как сфинкс средь жухлых трав!Вот шаловливость резвого дитяти!»

И в этот самый миг, когда сама траваОткрыла мне заветное решенье, –Как не ожить! – на головокруженьеИ менторство я предъявил права.

Сударыня! Такой веселый сон!Врачующие травы и словаС ума сойти как праздничны и ярки!Дитя и ослик. Чистой жизни соль.Обетованной тишины подарки…

Сударыня! Такой – веселый! – сон.Не говорите ж: «Сон – лишь сон – чередЗа сим обмолвок и проступков,В душе копанье и копанье в трубкеИ утрешний несвежий анекдот». –

Мне кажется, что сон был суть: я – жил.А если мне тотчас не написалось,То это малость: недостало малостьСиюминутной ясности души.

Куда там – не до сути и не до правд: горю!Но жизнь благодарю за сопричастность судьбам;За то, что в новый вздор я втянут, бедный, духомИ слушаю вполуха надрывный разговор;Что здесь, в картуше драк и счетов, и бесчестийЯ устоял от жестов и сочиненья драм;Что в мельтешне, лютей напраслин и поветрий,Ни разу не поверил в возможность нелюдей…Сударыня! Но строгость и память чистых летЯ призван одолеть. Как мой прапращур – бога.Не вздумайте, мой друг, что вместе с сменой кожиВ ревнители убожеств я записался вдруг –Я лишь сумел воздать как факту и обету,Что в грязь былых аскетов я втянут: в благодать.Я различил черты лишь читанного ране:Сомнительность сиянья тщеславной чистоты.И мне открылось в грубой проверке на СодомКто – кто: кто – крив, кто – хром, кто в мире –кривдолюбы…

– «Мне кажется, вам самый раз пора,Провозглашая истины простые,Поведать нам: наместники Петра –Хранители святынь, но не святые.

И тем, кто уловил святой престолНа мнимом чуде и нескромном платье,Ответствовать, что он – живой симво́л,Глашатай, но не тело благодати.

Откуда что берется в этот час?Как мы мудры, как мы в сужденьях тонки!Как тешат притчи нас и побасенки!Как стыд житейский умиляет нас!

Коль истины удобны и просты,Подумайте! – так близко до сужденья,Что мы как раз достойны осужденья,Коль скоро мы достигли чистоты!..»

– Не говорите так! Не разумом, но кожейЯ чувствую ничтожеств, доносов, краж и дракОбкатанную ладно систему, косность, власть.Но самому б н е п а с т ь! А остальное – ладно.Мне б самому не быть в героях и кликушахИ, сдавленный картушем, о душах не забыть.

Мне не до правд: горю. Не до судов и сути.За сопричастность судьбам судьбу благодарю.

Я счастлив, что на кручах,Узнав хоть краем боль,Я обрету не роль,А участь, друг мой! Участь.

Девочка! Тебе-то зачем эта Троя?Что тебе эта рухлядь: стеныПота и баталий, победная песняШкольного мифа?

Чем бы был мой мир и чего бы он стоил –Сказка для зубрежки – когда б не ЕленыНежное безмолвье! Когда бы и если бНе Суламита!

Чем бы он предстал? Кронидовой кляксой,Выданной за росчерк преданий? УликойВечных сукровицы да воплей? МетойСмерти и муки?

Скукою: хвастливой скукой Аякса?Скукой: хитроумной скукой Улисса?Скукой: кораблей, щитов-гекзаме́траДлинною скукой?!

Ты так кротко плачешь: больно. Когда быМы и вправду были б неробки духом,Мы уберегли б тебя от мужланаИ от обиды.Мы тогда мужчины, когда вы слабы.Поручи богиням контор и кухоньБицепсы и битвы – сгубившим в ЖаннеКиприду.Предоставь сраженья, триумфы, царства,Копья, колесницы – пускай их! – оставь им,Чтоб тебе пребыть от веков и донынеТолько Кипридой!

Столько некорысти в твоем лукавстве!Столько нестяжания славы – в тщеславье!Неужели ж это однажды сгинетВ мартовских идах?!

А они право же добрая моя сударыня спорщица созданы только для Брута которым можно быть мгновение и все ведь если пребывать Брутом год месяц день час если замышлять стать Брутом и хотеть быть Брутом это значит быть просто убийцей и только ну не просто а подобравшим неглупые слова но и только и все равно убийцей и еще по-моему вообще непосвященному стать им и не оскверниться так же невозможно как уродице быть несмешной и нежалкой в гриме Елены с вашими волосами сударыня разве змеиное слово «шлемоблещущая» сопрягается как-то с легкими вашими шагами на выставке картин молодых баталистов сбор в фонд комитета защиты мира или с потайным но очевидным ожиданием звонков и избранника…