Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Со звоном кольчуг во двор ворвались вооруженные люди. Мужской голос отлаивал команды:

– Приказ эмира верующих! Обыскать террасы! Выставить стражу на стены! Всех хватать, связывать и волочь сюда!

– Не выходите наружу, – коротко приказала она схватившимся за оружие девушкам. – Цэцэг, иди к Алтане, сидите с Мусой. Если проснется, укачайте.

А потом поднялась, откинула занавеску и вышла наружу.

Все как она и думала: во дворе плотными рядами стояли кольчужные гулямы при копьях и мечах, высоко рвалось пламя факелов, красные отблески гуляли по навершиям шлемов. Каиды размахивали руками, звенящие тени с факелами бежали вверх по лестницам в сады.

Кто-то увидел на ступенях тень в белой длинной рубахе, на мгновение замер – и крикнул, показывая пальцем.

Команды стихли, рука показывающего опустилась, к Юмагас стали поворачиваться. Каиды недовольно морщились и смигивали – она стояла в темноте, а их слепили факелы.

– Как вы смеете врываться в харим? – крикнула ханша. – Кто дал вам право взломать Золотые ворота? Это святотатство! На рассвете вас будут развешивать на столбах вдоль каналов!

Тишина во дворике теперь нарушалась лишь треском факелов, скрипом кожи и звяканьем кольчужных колец. Люди недоуменно переглядывались.

– Вон отсюда! – рявкнула Юмагас.

Они зашевелились, затоптались, но было поздно.

Ей ответил негромкий старческий голос:

– Великая госпожа почтила нас своим присутствием!.. Кланяйтесь Великой госпоже!

Через толпу становящихся на колени гулямов неспешно шел сухонький высокий старик с длинной, рыжей от хны бородой.

Иса ибн Махан подошел к самым ступеням и, поглаживая бороду, посмотрел вверх. Губы вазира барида растягивала широкая, совсем не почтительная улыбка.

Юмагас сглотнула, выпрямилась и вздернула подбородок:

– Как это понимать, о Абу Али?

Начальник тайной стражи потеребил кончик бороды и ответил:

– Этой ночью во время охоты эмир верующих отбился от свиты, потерял коня и неудачно упал, потянув спину. Но не изволь беспокоиться, о госпожа, им уже занимаются присланные мной лекари.

Ханша молчала.

Иса ибн Махан улыбнулся еще шире и продолжил:

– Кроме того, весь дворец взбудоражен известием о страшном происшествии, моя госпожа. У стены сада при Длинных прудах убит зловредный оборотень.

Старик с удовольствием проследил, как сжались ее пальцы на вороте рубашки. И с наслаждением выговорил:

– Оказывается, о великая госпожа, он проживал во дворце – кто бы мог подумать! – в облике твоего евнуха-ханьца! Эмир верующих крайне обеспокоен таким поворотом дел. Он приказал мне провести доскональное расследование. К полудню, велел наш халиф, головы виновных должны быть выставлены на пиках над воротами Баб-аз-Захаба!

– О каких виновных ты говоришь, о Абу Али? – ледяным голосом осведомилась Юмагас.

– О виновных в деле укрывательства зловредного оборотня, – расплылся в улыбке вазир барида. – Кроме того, ко мне поступили сведения, что этот евнух опаивал нашего повелителя зельями. Говорят, их подавали под видом чая!

На лестницах в сад послышались топот и крики: гулямы волокли спутанных, упирающихся женщин и евнухов.

– Мы допросим негодных рабов, – показал желтые стертые зубы Иса ибн Махан. – И найдем преступников!

– Госпожа! Госпожа! Вступись за нас, мы ни в чем не виноваты! – голосили люди, которых гнали вдоль ступеней прочь со двора.

Рабыни плакали и пытались спрятать голые лица, закрываясь плечами и связанными запястьями. Гулямы свистели, хохотали и дергали за веревку, связывавшую шеи несчастных.

– Госпожа! Госпожа! Мы ни в чем не виноваты! Госпожа!

Иса ибн Махан стоял и смотрел, широко улыбаясь.

Когда скорбная вереница арестованных скрылась в воротах, он тихо, уже без улыбки сказал:

– Пятерых сумеречников хурса мы также взяли под стражу и крепко заперли, моя госпожа. Возможно, их жизни пощадят. Сумеречники славятся своей верностью. Не думаю, что они замешаны в столь скверном деле.

Юмагас молчала.

– Мы оставим при тебе доверенных невольниц, женщина, – наконец жестко сказал вазир. – Всех шестерых. Во всяком случае, пока оставим. Остальные будут казнены. Такова воля эмира верующих. Халиф велел тебе присутствовать при казнях. Они будут совершаться на площади Рынка Прядильщиков. Мои воины придут за тобой ближе к полудню – чтобы отвести к воротам Баб-аз-Захаба. Оттуда эмир верующих будет наблюдать за совершением справедливого возмездия.

Юмагас молчала.

– Да поможет тебе Всевышний, о женщина, – прищурился Иса ибн Махан. – Если наш повелитель прикажет, чтобы твоя голова оказалась на пике рядом с головами негодных рабов, – что я смогу поделать? Очень многое говорит против тебя, очень многое!.. Законы аш-Шарийа сурово наказывают за злое колдовство!

Ханша спокойно смотрела на ухмыляющегося старика.

Вдруг за ее спиной послышались отчаянные перешептывания, писк – и радостное шлепанье ладошек по мрамору. И всегдашнее восторженное «аааааа!», с которым Муса ползал, исследуя комнаты.

– Госпожа! Он проснулся и разгулялся! Плакал, и вот мы… – Выскочившая вслед за малышом Цэцэг увидела вазира, молча глядящих воинов – и осеклась.

Муса, шлепая ладонями и радостно лепеча, дополз до края ступени и вцепился в подол матери.

Вазир снова заулыбался – так, что Юмагас сжала зубы. И умильно протянул:

– Впрочем… В хадисах сказано: да прославятся благонамеренные! Клянусь Всевышним, в моем сердце нет вражды к тебе и твоей семье, о госпожа. Возможно, тебя оклеветали! Если ты сочтешь свое положение опасным, а дела – запутавшимися, я не буду мешать дочери Джарир-хана отбыть к семье. Велики заслуги ибн Тулуна Хумаравайха перед престолом!

Юмагас и Цэцэг переглянулись. Малыш, бормоча что-то на своем внятном лишь ангелам и детям языке, подвернул ножки и сел. Большие черные глаза с любопытством оглядывали людей, столпившихся во дворе.

Вазир барида ободряюще покивал:

– Воистину, это так, о благородная дочь Джарир-хана! Ты можешь выехать из столицы прямо сейчас. Ты же знаешь, что я говорю чистую правду…

Их глаза встретились – надолго. В бледном фарфоровом лице Юмагас не дрогнуло ничего. А Иса ибн Махан погладил рыжую бороду и тихо добавил:

– Однако наследник нашего повелителя останется в столице, о дочь Джарира.

– Наследник?.. – эхом отозвалась ханша.

Вазир молча склонил голову – да, мол. Истинно так.

И улыбнулся одними губами:

– С сегодняшнего дня у эмира верующих появится много новых мыслей и планов…

Юмагас сглотнула.

– Мальчик останется с отцом, – тихо проговорил Иса ибн Махан. – А ты – поезжай. Поезжай домой, женщина. Нет у тебя части в этом деле.

Замуж выйдешь по новой, еще детей нарожаешь. Зачем оставаться рядом с обреченным смерти безумцем? Подумал вазир, глядя прямо ей в глаза. И по тому, как он улыбнулся, Юмагас поняла: он знает, что она прочитала эту его мысль.

Муса залопотал и захлопал в ладоши.

Юмагас долго смотрела на малыша: тот пускал пузыри, а потом принялся бестолково сосать палец.

Потом ханша наклонилась, взяла ребенка на руки и крепко прижала к себе.

Иса ибн Махан задумчиво покивал, поклонился и тихо сказал:

– С этого дня ты не покинешь Двор Госпожи, о женщина.

Отступая назад, он едва не наступил на огромного серого кота. Вазир послал напутствие шайтану, а зверюга поднял уши, зашипел – и метнулся в кусты.

Аль-Мадаин, месяц спустя

Садящееся солнце выкрасило охрой длинные ряды домов по обе стороны улицы. Голубое небо стремительно темнело, теряя лазурь. Серые перистые облака подкрашивались фиолетовым, зной отпускал.

Золотисто-красный диск стоял над изломанной линией проваленных крыш. Вздыбившаяся над городом арка Хосроев уже превратилась в черный холм с непроглядной тьмой в брюхе. Над замогильной тишиной развалин парил коршун.

– Эй, Бехзад!.. – тихо позвал один из айяров.

Его лошадь беспокоилась, красные кисти на поводьях колыхались в такт храпу и звону уздечки.

– Ммм… – отозвался длинноусый красавец-парс.

И невозмутимо подкрутил пальцем огромные, вразлет наставленные усы. Поговаривали, что Бехзад на ночь надевает на них особый чехол – как это заведено у парсов.

Итак, айяр подкрутил длинный черный ус и покосился на товарища:

– Чего тебе, Джамшид?..

– Темнеет…

– Ты че, джиннов боишься? – презрительно хмыкнул Бехзад. – А еще ашшарит называется.

Остальные айяры громко заржали – пожалуй, громковато для такого места, но смех прогонял страх. Про развалины Касифийа рассказывали много всякого.

Джамшид продолжил опасливо коситься по сторонам:

– В Фейсале небось тоже все ашшариты были. Однако ж как Шамса ибн Микала порвали – только голова целая и осталась…

Смех резко стих.

О страшном происшествии во дворце наместника рассказывали все больше шепотом. Случилось неслыханное: потомственного правителя города прямо в его покоях сожрали джинны – да как! Голову нашли на столике для письма, внутренности – раскиданными по коврам, а кровь – размазанной по стенам. И никто, конечно, ничего не слышал и не видел…