Сторож брату своему - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Цэцэг подошла ближе и протянула руку. Арестант ошалело уставился на серебристый кругляш, на котором сплетались женское и мужское тело.
– Ну? – улыбнулась Юмагас.
– Госпожа Нур-аль-Худа! – захлюпал носом допрашиваемый.
– Вот как, – усмехнулась ханша.
И пояснила нахмурившемуся Ончону:
– Гадалка-шарлатанка, которая что ни день таскается к моей свекрови…
Подумала и решительно кивнула:
– Он больше ничего не знает, Ончон.
И осторожно развернулась на высоченных деревянных платформах.
– Госпожа! Госпожа! – донесся со спины отчаянный крик. – Госпожа, вы обещали, что не убьете меня!
Ханша обернулась и мягко сказала:
– Я и впрямь не убью тебя, юноша. Тебя убьет он, – и кивнула на толстого джунгара в кожаном фартуке.
И медленно поцокала прочь из подвала.
Навстречу ей бежала Алтана:
– Госпожа, госпожа! Супруг ваш изволил пожаловать!
Юмагас покосилась на подол – вроде как не испачкалась. Из-за спины донеслись звяканье цепей, жалостные вопли, крик и стон. Затем все стихло.
– Ну пойдем, Алтана, – пробормотала ханша. – Пойдем…
Они переобувались в сафьяновые туфельки, и Булгун вдруг тихо сказала:
– Госпожа, а госпожа…
– Нет, – покачала головой Юмагас.
– Но ведь батюшка ваш которое письмо шлет, весь извелся!..
Ханша посмотрела ей в глаза и тихо ответила:
– Сестричка, халиф не выпустит Повелителя из темницы, даже если я его… по-особому попрошу.
Тут Юмагас скрипнула зубами. И пояснила враз поникшей девушке:
– Слишком ненавидит. Когда ненависть так сильна, никакие чары не помогут.
– Что же делать? – горько вздохнула Цэцэг.
– Сейчас узнаем, – улыбнулась Юмагас и пошла вперед.
* * *Аль-Амин уже ждал, сердито бегая туда-сюда вдоль расстеленного ковра.
– Что случилось, Мухаммад? – улыбнулась Юмагас и протянула руку Булгун – пусть рукав подвернет.
Халиф плюнул и плюхнулся на ковер с выражением крайней досады на лице.
– Выпей чаю, Мухаммад, – успокаивающе проговорила ханша и протянула пахнущую мятой пиалу.
Аль-Амин вздохнул и отхлебнул:
– Вкусно!
– Конечно, вкусно! – засмеялась Юмагас, а следом и ее девушки. – Там же мята! А ты любишь мяту!
Выхлебав пиалку до дна, халиф успокоился.
– Знаешь, вот выпью с тобой чаю – и сразу как-то в голове проясняется, – с облегчением выдохнул он и отдал чашку жене.
Ханша улыбнулась. Еще бы, подумала Юмагас. Еще бы тебе не стало легче на душе, Мухаммад. Этот чай заваривала лиса-оборотень, которую ты видишь как старого евнуха-ханьца. Если б не лисьи отвары, все шло по-прежнему: ты бы занимался евнухами, Бакр и главный вазир грабили народ, а я бы убивала время в хаммаме и в розарии, даже не мечтая о сыне…
– Так что случилось? – мягко поинтересовалась она, стараясь не нажимать взглядом.
– Она все-таки добилась своего! – стукнул кулаком по колену аль-Амин. – Заставила меня!
Юмагас пристально посмотрела ему в глаза.
– Я приказал привезти Тарика в столицу, – выпалил аль-Амин. – Посажу под замок в Алой башне, пусть под рукой будет.
И потом враз встрепенулся, словно просыпаясь:
– А, чего я сказал?
– Выпей еще чаю, любимый, – засмеялась ханша и протянула ему полную ароматного настоя пиалу.
А потом обернулась к Булгун:
Вот видишь, сестрица. За меня все сделала свекровь. Она попросила, она и в немилости. Но своего мы добились!
Девушка улыбнулась, пряча слезы радости.
Халиф с удовольствием пригубливал горячий напиток:
– А здесь что?
– Высокогорный чай из Хань, – безмятежно улыбнулась Юмагас.
– Так вкусно! Никогда не думал, что черный чай так приятен на вкус!
– Мухаммад, – она снова поймала глазами его глаза.
Тот уставился на нее стеклянным взглядом.
– Не доверяй Исе ибн Махану, – четко и раздельно выговорила Юмагас.
Халиф сглотнул, встрепенулся и снова удивился:
– Я что-то сказал?
– Ты какой рассеянный сегодня ночью, хабиби, – расхохоталась ханша. – Тебя в бане не заласкали до смерти?
Все, включая аль-Амина, покатились со смеху.
– Велел одну из тех девчонок в ас-Сурайа привезти, – отсмеявшись, покивал халиф сам себе. – Понравилась, хочу ей сегодня ночью заняться!
– Небо в помощь! – фыркнула Юмагас. – Только не загонись насмерть, Мухаммад. Завтра ж на охоту!
– Помню-помню, – покивал аль-Амин, поправляя куфию. – На рассвете увидимся, прикажи оседлать аш-Шабака, хорошо?
Юмагас улыбнулась и кивнула.
Глядя удаляющемуся халифу в спину, она стиснула зубы и попыталась понять: почему на душе так погано, словно туда пес нассал? Шлюшкой больше, шлюшкой меньше – но почему так тревожно?
– Цзо, – обернулась она к ханьцу.
Для второго зрения высохший низкорослый евнух выглядел куда как элегантнее: крупный рыже-серый лис степенно прихлебывал чаек из фарфоровой чашки.
– Посторожи у его комнаты, Цзо, – с поклоном попросила Юмагас. – Что-то мне неспокойно…
* * *Лис крался вдоль ограды – то замирая с поднятой лапой, то снова приникая брюхом к самой траве.
Человек, оседлавший ветку абрикосового дерева, внимательно следил за оборотнем. Немногие бы заметили неслышную рыжую тень, разве что белый кончик хвоста бы мелькнул. Но человек видел и слышал все. В его родной провинции Хэнань на лис-оборотней охотились – а Фан Цзы был из семьи потомственных охотников. Когда лиса оказалась на расстоянии выстрела, он поднес к губам полую бамбуковую трубку и дунул в нее.
Короткая стрела ударила прямо в горло оборотня и сбила его с ног. Лис умер на месте.
Фан Цзы легко спрыгнул с дерева, подошел к мертвецу и выдернул оружие из шеи. Из раны прыснула густая красная струйка и потекла по рыжему меху.
Охотник быстро зашагал в глубину сада, к золотившемуся светом ламп павильону. На ступенях стоял человек, темной тенью вырисовываясь на фоне алого занавеса.
– Дело сделано, – поклонился охотник.
Человек молча бросил ему сверток с золотом и, нагнувшись, вошел под прозрачный, бросающий кровавый отсвет полог.
– Сулайман ибн Али! – раздались веселые голоса. – Что нового скажешь?
– Говорят, из зверинца в квартале аль-Карх сбежал тигр! – замахал руками вошедший. – О мой халиф! Тигр! Когда еще нам представится возможность поохотиться на тигра! Говорят, его видели рядом с каналом Нахраван! Не подерет ли рабочих?
Голос аль-Амина ответил:
– Тигр, о Сулайман?! Что ж ты молчал! Али, друг мой, ты слышишь, что говорит твой сын? Я привезу во дворец тигровую шкуру!
– О мой повелитель! – захихикало и закричало множество голосов. – Великая госпожа будет гневаться, узнав, что ты выехал охотиться ночью и без нее!
Аль-Амин ответил что-то тихое и неразборчивое – но такое, от чего все покатились со смеху.
И халиф прокричал:
– Скорее! Седлать коней! Иначе нас опередят ловцы и прочая чернь, промышляющая мехом! Ночная охота на тигра – воистину я не слышал ни о чем подобном!
* * *Утро
Юмагас проснулась разом – и поняла, что кричит. Тело покрывала ледяная испарина, ноги мерзли.
– Это не сон, – прошептала она.
…на берегу канала плескались ветвями ивы – шелестели, шелестели, трепетали листочками.
Ночной ветер качал сотни, сотни тоненьких прутиков, метущих траву, хлещущих по глазам.
Аль-Амин, наставив копье, пятился сквозь шелестящий плакучий занавес. Один. Только ивы и плеск Тиджра – ни единого человеческого звука, словно он остался один на этой земле.
Куфию унес ветер, лоб взмок от пота. Закричать он боялся. Не из-за тигра. Спину холодил ветер с реки.
Халиф пятился сквозь расступающиеся ветви – наружу, наружу. Глотнуть воздуха.
Запнулся о корень – и упал навзничь. Без звука, без крика. Закоченевшие пальцы разжались, копье выпало. Мухаммад попытался приподняться. Оказалось, он дрожит всем телом – даже локти трясло.
Узкая бугристая морда раздвинула ветви. С мгновение человек и аждахак смотрели друг другу в глаза. Аль-Амин попытался призвать Имя Всевышнего, но горло сдавило и не отпускало. От страха он не чувствовал даже кончиков пальцев.
Халиф захрипел. Язык не слушался.
Дракон склонил голову набок, приоткрыл пасть и нежно, осторожно прихватил шею человека. Аль-Амин раскрыл рот, шумно выдохнул – и закатил глаза.
Аждахак разжал челюсти, тело тяжело бухнулось о землю.
Через мгновение все стало как прежде: ночь, плеск реки, шелест ив – и потерявшийся, всеми покинутый человек на берегу. Аль-Амин лежал, раскинув руки и ноги, и из раскрытого рта сочилась струйка слюны.
…Юмагас сжала зубы – чтоб не стучали.
И тихо сказала испуганным служанкам:
– Нам нужно бежать из города.
И тут же поняла – поздно.
Не успеем.
Ответом на ее мысли стал удар, выбивший засов на Золотых воротах: деревянные створки разлетелись в стороны и треснулись о беленую стену. Посыпалась штукатурка.
