Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Валерий Гитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но что там какие-то причины для умирающего от вожделения поэта!
Его пылкая любовь мгновенно оборачивается своей противоположностью, и он подвергает Ликамба и всех его дочерей таким уничтожающим насмешкам, что те, не выдержав такого… повесились, причем все.
Такова сила слова, к тому же поэтического.
КСТАТИ:
На вопрос о том, что в человеке одновременно положительно и отрицательно, греческий философ Анахарсис ответил: «Язык».
Понятное дело, философ имел в виду речевую, словесную функцию этой детали человеческого тела. А вот другая деталь, та попросту возводилась в ранг божества, в символ самой жизни… Дело в том, что греки (как, впрочем, и весь Древний мир) буквально молились на изображения фаллоса. Ему, символу плодородия и неиссякаемой жизненной силы, поклонялись, приносили жертвы, в его честь воздвигали величественные храмы.
Древние источники повествуют о пышных праздниках Артемиды, в которых основным компонентом были многолюдные фаллические шествия.
Во время великих афинских Дионисий все греческие колонии присылали в метрополию ритуальные фаллосы, стремясь, как водится, перещеголять друг друга величиной и мастерством отделки этих предметов религиозного культа. Плутарх, описывая праздник Диониса, отмечает, что в ритуальном шествии допускался свободный подбор символов и персонажей, однако огромный фаллос был обязательной и неизменной деталью, венчающей собою всю праздничную колонну.
Смысл такого поклонения заключался прежде всего не в возвеличивании мужского полового члена и не в навязчивой идее изготовления предметов порнографического свойства, как это, возможно, расценивают председатели домовых комитетов или чиновники из Министерства культуры, а в прославлении животворной мощи, энергии созидания и развития, нашедших свое символическое воплощение в этом гордо вскинутом столпе…
А из этих фаллических шествий родился греческий театр, ни больше, ни меньше.
И знаменитая триада драматургов — авторов великих трагедий: Эсхил (525—456 гг. до н.э.), Софокл (ок. 496—406 гг. до н.э.) и Еврипид (ок. 480—406 гг. до н.э.).
Эсхила по праву считают «отцом трагедии». Именно он превратил трагедию из обрядового действа в собственно драматическое произведение, где развитие действия происходит за счет конфликта между персонажами, чего до него театр не знал. Правда, ведущая роль в трагедиях Эсхила принадлежит хору как воплощению некоей коллективной совести, как коллективному судье, но столкновение, конфликт между героями трагедии приобретают самоценность и могут восприниматься зрителями вне их взаимоотношений с хором.
А сами герои — воплощение несгибаемой воли и высокого гражданского мужества, такие как Прометей в трагедии «Прометей прикованный», который осознанно избирает удел страдальца во имя блага человечества.
Человечество всегда охотно принимает жертвы, но лучше от этого никак не становится, так что смысл этих жертв весьма и весьма сомнителен…
КСТАТИ:
«Для того чтобы быть услышанным людьми, надо говорить с Голгофы, запечатлеть истину страданьем, а еще лучше — смертью».
Лев Толстой
Но быть услышанным — вовсе не означает «быть понятым» и тем более — «быть принятым» как образец позитивного поведения.
А вот Софокл предъявлял зрителям не идеальные модели, а картины краха сильной личности, посягнувшей на общепринятые нормы жизни. Таковы главные герои одноименных трагедий: Эдип, Антигона, Электра. Что до Эдипа и Электры, то они впоследствии еще и дали названия соответствующим комплексам (комплекс Эдипа означает влечение мальчика к матери, а Электра символизирует влечение девочки к отцу). Природе, конечно же, все равно, кто и к кому испытывает влечение, но вот общество всегда пресекало любые человеческие проявления, которые оно не сочло нужным санкционировать. Так что трагедии Софокла — грозное предостережение вольнодумцам.
КСТАТИ:
«Непреклонный нрав скорее всего сдается».
Софокл
Не высовываться, не плыть против течения, не плевать против ветра, жить так, как это общепринято, и тогда не будет никаких личных трагедий…
Вот то, что они с Эсхилом во всю наслаждались мальчиками, это допустимо, потому что одобрено обществом, потому что это не вразрез, потому что такова традиция, а следовательно, благо…
А вот третий из великих авторов трагедий, Еврипид, отличается явно критическим отношением к традиционным нормам. Видимо, такое отношение сформировалось эпохой кризиса афинской демократии, когда люди наконец-то начали понимать, что воля большинства, традиции, ими установленные, мораль, приоритеты, законы — деструктивны и чреваты гибелью.
Герои Еврипида часто задаются вопросами «Почему?» Почему так, а не иначе, почему нужно поступать так, как это принято? Кем именно принято? И опять-таки почему…
Этот интерес к корням проблем иногда заостряется до анализа моральных патологий (трагедия «Вакханка» и «Геракл»). Впрочем, «Медея» тоже не так уж проста: из-за жгучей ревности, из-за испепеляющего желания досадить изменнику-мужу зарезать собственных детей…
Еврипид считается одним из ярчайших апологетов мизогинии — активного презрения по отношению к женщинам, низведения их до положения каких-то недочеловеков.
По свидетельству современников, у Еврипида были достаточно веские причины ненавидеть женщин. Его первая жена и мать двоих сыновей, Хирилла, была, как принято говорить в университетских кругах, «слаба на передок», так что изменяла великому драматургу с кем попало, не чураясь даже домашних рабов. Он развелся с нею и через некоторое время женился на очаровательной девушке, которая была сама стыдливость и непорочность… ну и что? Вскоре и она пустилась во все тяжкие. Видимо, такова уж была планида знаменитого мужа…
КСТАТИ:
«И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы, добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею».
Экклезиаст. Глава 7:26
Как видим, не только Еврипид…
При всем многообразии мнений, идей, теорий и убеждений каждое из них имеет реальные шансы быть поддержанным достаточно многочисленным контингентом своих сторонников, тем самым подтверждая расхожую фразу о том, что на каждый товар находится свой покупатель. Причем, каким бы странным или одиозным этот товар не был. Так что идеи Еврипида, как и все иные, находили своих почитателей.
Вообще-то представляется довольно сомнительным предположение о том, что зрители древнегреческих театров (в массе своей) глубоко вникали в идейную суть спектакля. Довольно сомнительно, если такое трудно предположить в просвещенном XXI веке. Скорее всего, основная масса зрителей воспринимала лишь внешнюю канву драматического действа, не замечая психологических нюансов хотя бы в силу своей неотесанности.
Театр этой поры уже был элитарным искусством, не предназначенным для общего пользования.
Иное дело Олимпийские игры, где все происходящее было явным, понятным и не требовало никаких интеллектуальных усилий ни от исполнителей, ни от восторженных зрителей! Бег, прыжки, борьба, кулачный бой, метание диска и копья, гонки колесниц — все это, бесспорно, обладает яркой зрелищностью, динамикой и эстетизмом, который можно назвать телесным, однако этот культ силы, выносливости и скорости является актом децивилизации, откатом назад, в те дремучие времена, когда главным достоинством человека была способность превзойти животное в тех же силе, ловкости и скорости передвижения.
А культ телесной красоты, столь распространенный в Греции, едва ли может сам по себе вызвать положительную реакцию у самодостаточного человека. Выше я уже упоминал о том, как философ Антисфен упрекнул красавца-натурщика в том, что тот гордится тем же, чем и бездушная статуя.
Вряд ли Всевышний создавал нас всех только затем, чтобы мы соперничали с павлинами красотой, а с антилопами — быстротой бега. Все гораздо сложнее, и не понимать этого могут только крайне примитивные натуры, своим интеллектуальным развитием соответствующие такому понятию, как «чернь». Не берусь определять цифру процентного содержания черни в современном обществе, но тот факт, что вторым ведущим телевизионных новостей является спортивный журналист, а не, скажем, музыкальный критик или театровед, говорит сам за себя…
КСТАТИ:
Барон Пьер де Кубертен, возродивший в 1896 году Олимпийские игры, прежде всего преследовал цель всемирного развития массового спорта. Он уверенно заявлял: «Чтобы сотня человек занималась физической культурой, необходимо, чтобы пятьдесят занимались спортом. Чтобы пятьдесят занимались спортом, двадцать должны специально заниматься отдельными упражнениями. Чтобы двадцать занимались специальными видами спорта, пять человек должны продемонстрировать выдающиеся достижения».
